Джованфранческо Страпарола - Приятные ночи

• Название: Приятные ночи
• Автор: Джованфранческо Страпарола
• Жанр: Классическая проза

Во время венецианского карнавала Лукреция Сфорца, дочь епископа, изъявила желание, чтобы каждую ночь дамы во дворце рассказывали страшные истории и истории о любовных похождениях, волшебные сказки о феях, удачливых дураках и задавали загадки. И в таких развлечениях они и не заметили, как пролетело время...

---

Узнав свою маму, которая обычно так её холила и о ней заботилась, кукла сразу отцепилась от ягодиц короля и, оставив его, вскочила к Адамантине на руки. Увидев это, король оцепенел от изумления и забылся сном - ведь многие и многие дни и ночи из-за тяжких страданий, которые ему непрерывно приходилось ощущать и испытывать, не мог он найти для себя ни покоя, ни отдыха. Оправившись после перенесённых им невероятных мучений и залечив раны от щипков и укусов, король Друзьяно, дабы не нарушить своих клятвенных обещаний, повелел явиться Адамантине и, увидев, что она милая и красивая девушка, в присутствии всего народа объявил, что берёт её в жены; равным образом была достойно выдана замуж и Кассандра, старшая сестра Адамантины, и, торжественно, пышно и роскошно отпраздновав эти события, все они после этого прожили в радости и нерушимом мире ещё долгие-долгие годы. Увидев великолепные свадьбы и той и другой сестры и что всё завершилось счастливо, кукла внезапно исчезла. И что затем с нею сталось, неведомо никому. Но я думаю, что она испарилась, как это всегда случается с призраками.

Сказка Альтерии была доведена до конца; всем она очень понравилась, и слушатели не могли удержаться от смеха и особенно когда вспоминали о том, как благостно облегчалась кукла и как крепко сжимала она зубами королевские ягодицы, а руками - его бубенчики. Но когда смех начал смолкать, Синьора повелела Альтерии соблюсти должный порядок и огласить положенную загадку. И она весело прочла нижеследующие стихи:

Не так уж он велик, зато отличный
Боец везде, где знает свой урок,
Спешит к тому, кто ласкою привычно
Его к себе, как водится, привлёк.
На нём штаны - наряд вполне приличный,
А на головке красный колпачок,
Два бубенца пониже - слева, справа,
Для многих он - утеха и забава.

По окончании изящной и искусной загадки Синьора, сменившая смех на негодование и явно показывая, что она сердится, учинила Альтерии выговор, заявив, что неуместно, рассказывая высокодобродетельным женщинам, употреблять столь грязные и низменные слова и чтобы в другой раз она остерегалась позволить себе нечто подобное. Но Альтерия, покрывшись лёгким румянцем, встала и, обратив своё очаровательное лицо к Синьоре, проговорила: "Синьора, предложенная мною загадка отнюдь не является непристойной, какой вы её посчитали, и это неопровержимо засвидетельствует вам наше приятное общество, когда поймёт, о чём в ней говорится. Ибо наша загадка ничего иного не означает, как сокола, который поистине благородная и отважная птица и который охотно летит к сокольничему. Он носит свои коротенькие штанишки, и у него на ногах бубенчики. И кто увлекается соколиной охотой, тому он дарит утехи и радость". Выслушав правильное разъяснение хитроумной загадки, которая перед тем была сочтена непристойною, все в один голос немало её похвалили. Отказавшись от дурного мнения об Альтерии, которое у неё уже успело возникнуть, Синьора обратила лицо к Лауретте и подозвала её к себе; послушная её воле, та тотчас предстала пред нею. И так как Лауретте подошла очередь приступить к повествованию, Синьора сказала ей так: "Не потому, что бы я тебя не ценила и не потому, что считаю тебя менее способной, чем остальные твои товарки, сообщить занятную сказку, но дабы доставить нам ещё большее развлечение и удовольствие, я хочу, чтобы в этот вечер ты на свои уста временно наложила печать молчания и обратилась в слух, внимая, как рассказывает другой". На это Лауретта ответила: "Всякое ваше слово - для меня прямое приказание", - и, отвесив должный поклон, пошла занять своё место.

Синьора так сказала ему: "Синьор Антоньо, этот последний вечер недели имеет большие преимущества перед другими, и каждому дозволяется рассказывать то, что ему больше всего по душе. Посему, дабы удовлетворить как наше желание, так и желание этого достопочтенного общества, мы бы хотели, чтобы вы с присущим вам несравненным умением и столь же несравненным изяществом рассказали нам сказку на бергамском наречии {92}. И если, как надеюсь, вы это сделаете, мы все будем вам премного и навеки обязаны". Выслушав это предложение, Молино на мгновение слегка растерялся, но, видя, что ему никак не уклониться от этой свалившейся на него напасти, произнёс: "Синьора, вам - повелевать, нам - подчиняться, но не ждите от нас чего-нибудь особенно примечательного, ибо наши уважаемые девицы достигли такого блеска в повествовании своих сказок, что теперь уже ничего или почти ничего добавить к нему невозможно. Итак, такой, каков я на деле, а не такой, как вы хотите того и как желаю я сам, постараюсь по мере моих слабых сил удовлетворить, насколько смогу, ваши надежды. И, вернувшись на своё место, Молино положил своей сказке такое начало.

Сказка III У Бертольда из Вальсабии три сына, причём все три горбаты и одинаковой внешности. Один из них по имени Дзамбон отправляется странствовать по свету в поисках своего счастья; он попадает в Рим и там умирает, и тело Дзамбона вместе с телами двух его братьев было брошено в Тибр

"Durum est", милые дамы и благородная Синьора, повторяю, "durum est contra stimulum calcitrare" [93], и означает это, что удар ослиным копытом - вещь пренеприятная, а удар конским - и того неприятнее. Посему, если судьба пожелала возложить на меня обязанность повествовать, должно стерпеть и это, ведь, как говорится, лучше повиноваться, чем ограничиваться молитвами {94}, ибо упрямство идёт от лукавого; в противном случае упрямцы попадают в обиталище дьявола. И если я не расскажу вам ничего такого, что бы потешило вас, вините в этом не меня, а Синьору, которая так повелела. Делая то, чего ему делать не должно, человек частенько сталкивается и встречается с тем, о чём он никогда прежде даже не помышлял, и по этой причине остаётся кругом в дураках, как это и случилось в былое время с Дзамбоном; норовя обмануть двух своих братьев, он сам оказался обманутым ими; впрочем, в конце концов все трое умерли дурной смертью, как вы об этом узнаете, если подарите мне ваше внимание и воспримете умом и душой всё то, о чём я поведаю вам в этом моём рассказе.

Итак, я уже сказал выше, что Бертольд из Вальсабии {95}, находящейся на прилежащих к Бергамо землях, имел трёх сыновей, причем все три были горбаты и до того друг на друга похожи, что отличить одного от другого было столь же невозможно, как если б то были три одинаково вздутых сзади печных горшка. Один из них носил имя Дзамбон, другой - Бертац, а третий - Санти. Дзамбону, который был старшим из них, ещё не исполнилось шестнадцати лет.

Прослышав о том, что Бертольд, их отец, из-за случившегося в том краю, да и повсюду, страшного недорода надумал продать, чтобы продержаться со своей семьей, небольшой наследственный участок земли - надо сказать, что в том краю было мало таких или, вернее, не было никого, кто не располагал бы хоть какой-нибудь земельною собственностью, - Дзамбон, как старший брат, обратился к Бертацу и Санти, своим младшим братьям, с такими словами: "Для нас было бы большим благом, когда бы отец наш не продал той полоски земли, что находится в нашем владении; тогда бы после его смерти у нас было чем себе пособить. Для этого нужно, чтобы вы отправились странствовать по свету и постарались кое-что заработать, дабы можно было поддержать наше хозяйство, тогда как я останусь дома со стариком и буду за ним присматривать, и таким образом мы избавимся от непосильных расходов, а тем временем, может быть, пройдёт нынешний голод". Младшие братья Бертац и Санти, будучи не менее хитрыми и коварными, чем Дзамбон, сказали на это своему брату Дзамбону: "Дзамбон, любимый наш брат, ты застал нас со своим предложением настолько врасплох, что мы, право, не знаем, как ответить тебе; но дай нам отсрочку на эту ночь, мы всё хорошенько обдумаем и завтра утром сообщим наш ответ". Обоими братьями, Бертацом и Санти, их мать разрешилась одновременно, и были они близнецами, и в них двоих вместе было больше ума и сметки, чем у Дзамбона. И если Дзамбон был негодяй в двадцать два карата {96}, то Бертац и Санти тянули вдвоём добрые двадцать шесть, ибо повсюду, где хромает природа, её восполняют злокозненность и бесчестность.

И когда наступил следующий день, Бертац рано поутру, по побуждению и поручению своего брата Санти, отправился повидать Дзамбона и, найдя его, начал говорить так: "Дзамбон, любимый мой брат, мы хорошо обдумали и ещё лучше взвесили наши обстоятельства и, зная, что ты - старший наш брат, а ведь это и вправду так, находим, что тебе первому и подобает отправиться странствовать по свету, а мы, поскольку ещё не вышли годами, повременим пока дома и станем присматривать за нашим отцом; а буде ты тем временем обретёшь удачу и счастье для себя и для нас, ты нам об этом отпишешь, и мы вслед за тобой уйдём отсюда и разыщем тебя". Услышав этот ответ, Дзамбон, который рассчитывал обмануть Бертаца и Санти, отнюдь не нашёл его чрезмерно приятным и так пробормотал про себя: "Они, однако, ещё коварнее и злокозненнее меня". И он сказал себе эти слова, потому что задумал было отослать братьев куда-нибудь далеко-далеко, дабы из-за повсеместного недорода они где-нибудь умерли с голоду, а он остался единственным владельцем всего, ибо отец их был уже на краю могилы и, можно сказать, не жилец больше на свете. Но всё у Дзамбона обернулось совсем не так, как им было задумано. И вот, выслушав высказанное Бертацем и Санти мнение, Дзамбон из имевшихся у него кое-каких лоскутов соорудил себе безрукавку и, прихватив котомку с хлебом, сыром и бутылкой вина, а также обув ноги в рваные башмаки из свиной кожи, ушёл из отчего дома и направился в Брешию.