Николай Шагурин - Тайна декабриста. Сборник повестей

• Название: Тайна декабриста. Сборник повестей
• Автор: Николай Шагурин
• Издательство: Красноярское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1975

Николай Яковлевич Шагурин родился в 1963 г. в г. Харькове. Первые его рассказы были опубликованы в журнале “Вокруг света” в 1930 г. Работая в прессе как очеркист и фельетонист, Н. Шагурин одновременно написал ряд книг для детей: “Серебряный моряк”, “Морские сказки”, “Три матроса”. Но излюбленный его жанр — приключения и научная фантастика. Повести и рассказы Н.Шагурина публиковались в журналах “Красноармеец и краснофлотец”, “Уральский следопыт”, в различных сборниках и периодических изданиях. Читателям, интересующимся фантастикой и приключениями, Н.Шагурин известен по книгам “Рубиновая звезда” (1955 г.), “Остров больших молний” (1956 г.), “Аргус против Марса” (1967 г.) и др., изданным в Красноярске.

Н. Шагурин — член КПСС, член Союза писателей. СССР.

В настоящий однотомник включены лучшие научно-фантастические и приключенческие повестиН.Шагурина, как ранее издававшиеся, так и новые (“Операция “Синий гном”, “Тугоухий игрок”), которым присущи увлекательность, острота и важность поставленных проблем.

---

— Могу я рассчитывать на твою помощь?

— На нашу помощь. Сейчас ты работаешь мастером на заводах “Соншель”? Тебе нужно перейти на одно из наших предприятий, скажем, лаборантом в цех электрохимии. Я устрою это. В ближайшее время мы поможем тебе переправиться туда, куда не дотянутся лапы противников. У тебя, вероятно, уже имеются планы дальнейшего использования “Аргуса”?

— Да, конечно. Но я вижу, что мне одному не справиться.

— Выше нос, старина! — уже весело сказал Мишель. — Мы опять вместе, как семнадцать лет назад… А теперь, знаешь что? Поедем разомнемся, подышим свежим воздухом. Только куда? В Булонский лес или Венсенский?

— Что за вопрос, Мишель! — Бертон недолюбливал аристократический Булонский лес. Ему, как и Шови, больше по душе был демократический Венсен.

— Да, да, конечно, Венсен! — кивнул Шови.

Они вернулись к машине и понеслись на юго-восток.

У Шови был прекрасный баритон. И сейчас, шевеля баранкой, он тихо напевал песенку из музыкальной комедии “Крошка Лили”, незатейливую песенку, которая нынче была на устах у всего Парижа:

Завтра настанет день,
И снова придет любовь,
И парень придет, насвистывая,
Завтра.
Он весну приведет за зеленые листики
Завтра.
И ты улыбнешься, И, как всегда,
Любить еще будешь и будешь страдать.
Завтра настанет день!
Завтра!

Над Парижем занимался рассвет. Розовая полоска над рекой обещала солнечную погоду.

Эпилог “Аргус” обретает хозяина

Наша повесть подходит к концу. Читателю небезынтересно будет познакомиться еще с одним документом — выдержками из дневника Виктора де Люге, варшавского корреспондента одной из крупных буржуазных парижских газет.

“Июль, 24

Сегодня, получив из Парижа поздравления от друзей и знакомых, я узнал, что мне исполнилось тридцать пять лет. Странно… Я почему-то чувствовал себя шестидесятилетним. Именно таким я представляю самого себя, когда, случается, перечитываю собственные корреспонденции в нашей газете. После редакционной правки они выглядят так, как будто текст перед набором протаскивался через все канализационные трубы Парижа — столько в них содержится злопыхательства и старческого брюзжания. Мое имя, которым не забывали подписывать эту стряпню, стало приобретать соответствующий “аромат”. Еще недавно кое-кто считал меня “молодым талантливым журналистом”, теперь многие называют меня “асом холодной войны”. Что-то жуткое, дряхлое мерещится мне в сочетании этих слов. Особенно сегодня, когда я узнал, что мне — всего лишь тридцать пять. Но я по-прежнему стар, по-прежнему мудр, я знаю, что деньги не пахнут…

В честь юбилея я пригласил свою приятельницу, журналистку из Лондона Мэри Лин поужинать в одном из варшавских ресторанов. Мэри согласилась — значит, я все еще нравлюсь женщинам.

Июль, 26.

Бар варшавского пресс-клуба — это место, где частенько имеют отражение самые невероятные слухи. Наша журналистская братия — я имею в виду собственных корреспондентов крупных иностранных газет правого толка — в курсе всех предполагаемых событий. Даже тех, которые на самом деле никогда не произойдут.

Сегодня во второй половине дня бар гудел, как растревоженное осиное гнездо. Я занял место у стойки и стал прислушиваться к разговорам. Одни говорили о каком-то таинственном “новом оружии красных”, другие — о не менее загадочной “коммунистической акции планетарного масштаба”. Каждый судачил на свой лад, и всем не терпелось заполучить для своей газеты “самую объективную информацию”.

Рядом со мной стоял Ричард Баттон, корреспондент “Чикаго трибюн”, той самой, под заголовком которой значится: “Величайшая газета Америки”. Это издавна являлось предметом острот со стороны коллег Баттона, а впрочем, что тут особенного? Если существуют газеты-реваншисты, газеты-ландскнехты, газеты-гангстеры, то почему не быть газетам — тартаренам и газетам — мюнхаузенам?

Я обратился к Баттону:

— Хелло, Дик! О чем это болтают сегодня?

Дик оторвал взгляд от блокнота, в котором что-то строчил, и протянул руку к своему бокалу. Потом взглянул на меня и пожал плечами:

— Никто ничего толком не знает. По слухам, готовится какой-то “варшавский эксперимент” ко дню открытия очередной сессии Всемирного Совета мира. Пытаюсь состряпать корреспонденцию в свою газету, но у меня ничего не выходит: слишком мало сведений…

И он опять склонился над блокнотом, почесывая коротко стриженный затылок. Муки творчества! Он явно не желает упустить верный шанс еще раз поставить свою газету в глупое положение.

К стойке протискивается Курт Шмербах — угрюмый немец, корреспондент какого-то западногерманского “цайтунга”. Здороваюсь с ним кивком головы. Он заказывает себе мазагран — коктейль из черного кофе со льдом и тройной порцией коньяка.

— Как вам нравится эта новость, де Люгэ? — Шмербах вонзает в меня свои маленькие серые глаза с красными прожилками на белках.

— Потрясающе, — отвечаю ему. — Давно, знаете ли, не приходилось видеть, как из обыкновенного пальца запросто высасывают жирную “утку”.

На нас стали обращать внимание. Шмербах, видимо, решил воспользоваться этим и произнес уже громче:

— Я думаю, что эти слухи имеют под собой достоверную основу.

— Согласен, если учесть, что “достоверность” этих слухов в основном зависит от крепости выпитых вами коктейлей, — не выдержал я.

Мой выпад почему-то задел окружающих. Поднялся невообразимый гвалт, каждый хотел высказаться по поводу нашей перепалки, Шмербах потребовал тишины:

— Прошу внимания, господа! Давайте проясним обстановку. По имеющимся сведениям, специальный комитет Всемирного Совета мира подготавливает что-то из ряда вон выходящее. Под Варшавой завершается строительство громадного куполообразного сооружения. Большое число советских, польских и чехословацких специалистов из Объединенного института ядерных исследований ведет под куполом монтаж агрегата неизвестного назначения. Некоторые компетентные лица утверждают, что это дьявольское сооружение представляет? собой прямую угрозу свободному миру. В чем заключается эта угроза, нам еще неизвестно, и наша задача — задача представителей свободной прессы — вовремя разгадать коварный замысел коммунистов. Мы, журналисты, должны помочь направить политику Запада на срыв планов коммунистической агрессии. И чем быстрее, тем лучше. Мы должны потребовать у варшавских властей разрешения для представителей прессы на беспрепятственный осмотр этой таинственной строительной площадки.

— … Для сбора шпионских сведений, — громко добавил я. — Будем считать, господа, что варшавские власти безоговорочно примут этот ультиматум.

Шмербах резко повернулся ко мне.

— Положение слишком серьезно, чтобы шутить, — сказал он, брызгая слюной. — Поберегите ваше остроумие, де Люгэ, для более подходящего случая.

— Хорошо сказано, Курт. Я и забыл, что ваши мозговые извилины мало приспособлены для остроумия.

Шмербах сплюнул и процедил сквозь зубы:

— С этими французами всегда одни неприятности…

— Это требует уточнения, пан Шмербах…

Я знал, что обращение, “пан” приводит Шмербаха в бешенство, этот бош люто ненавидел поляков, и — кто знает! — может быть, расстреливал их во времена знаменитых “акций” против польского народа. И сейчас кровь бросилась в его тевтонскую морду, он стал пунцовым, как свекла.

— Уточнения? Извольте. Известно ли вам, что шефом “монтажников” является ваш соотечественник француз Анри Бертон, перебежчик, красная свинья!..

Я выплеснул в его физиономию содержимое своего бокала. Теперь, — по крайней мере, в моем присутствии, — он будет? говорить о моих соотечественниках, употребляя более обдуманные выражения…

— Господа! — обратился я к окружающим, — Этот? тип только что оскорбил героя французского Сопротивления, за что и наказан.

Я вышел из бара и направился разыскивать Мэри.

Если об этой моей выходке станет известно в редакции… А, черт с ними! Земной шар, в конце концов, имеет круглую форму.

Август, 16.

В десять часов утра весь корреспондентский корпус, аккредитованный в столице Польши, получил приглашение на пресс-конференцию. Пресс-конференцию устраивал комитет Всемирного Совета мира по случаю открытия под Варшавой какого-то нового центра информации. Любопытно…

Целый час мы толкались в пресс-клубе в ожидании обещанных автобусов. Шум стоял ужасный. Многие связывали это событие с тайной Большого Купола. Заключались пари.

— Я не сомневаюсь, что нас отвезут к Большому Куполу, Виктор, — сказал мне Дик Баттон. — Ставлю свой “блиц” пробив твоего берета.