Владимир Пистоленко - Крылья беркута

• Название: Крылья беркута
• Автор: Владимир Пистоленко
• Издательство: Изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1969

Автор этой книги Владимир Иванович Пистоленко — уроженец города Оренбурга. Он хорошо знает и любит свой край, и потому в большинстве его произведений главные события происходят на Южном Урале.

В. И. Пистоленко известен как прозаик и драматург. Им написаны повести «Товарищи», «У открытых дверей», «Памятное лето Сережки Зотова», несколько сборников рассказов и около тридцати пьес.

В последние годы на телевидении были показаны телевизионная трехсерийная повесть В. Пистоленко «Бегут дороги», пьеса «Счастье Андрея Сторожева» и комедия-шутка «Трефовый король».

Роман «Крылья беркута» — новое произведение В. И. Пистоленко. В этой книге автор как бы возвращается к началу своей жизни, воссоздает бурную эпоху революции с ее сильными характерами и героическими делами.

---

— Быть может, ты и меня сволочью считаешь? — продолжал наступать Обручев, хотя в его голосе прежней горячности уже не было.

— Как я считаю, другой разговор. А насчет Надьки — заруби себе на носу! И не дай тебе бог... — медленно, почти нараспев, проговорил Семен, в такт грозя пальцем.

— Ты меня не пугай, не из того десятка, — уже совсем спокойным тоном сказал Обручев. Мысленно он бранил себя за то, что так низко опустился и позволил Семену втянуть в этот нелепый конфликт, таящий неведомые осложнения. Надо выпутываться! — Нет, мне интересно: принимаешь ли ты меня в конце концов за порядочного человека или нет?! Живем мы в одной комнате, у нас общая цель...

— Ни за кого я тебя не принимаю, а говорю просто. Вот так, — сказал Семен и повалился на койку, лицом к стенке, тем самым показывая, что разговор окончен.

Помолчали.

— Ты любишь Надю? — неожиданно спросил Обручев.

Этот вопрос будто кнутом хлестнул Семена.

— «Любишь — не любишь»! — не сразу собравшись с мыслями, сказал он. — А кому до этого дело?

— Вот видишь, какой ты человек, — с укоризной сказал Обручев. — Меня спрашиваешь о том же, правда, иными словами, но суть, конечно, не в этом. Так почему ты считаешь, по какому праву, что я обязан отвечать на подобный вопрос, а ты, так сказать, ставишь себя...

— А по тому самому праву, что я люблю Надю, что жизни без нее у меня нет! И никому на свете не дам изгаляться над ней. Понял?

Не дожидаясь ответа, Семен задул лампу, впотьмах разделся и лег.

Спать ему не хотелось, но лежал он не шевелясь, желая показать Обручеву, что уснул.

Вскоре Обручев окликнул его. Семен отмолчался. Он думал о том, что после такого разговора им обоим будет не очень-то приятно жить в одной комнате. Надо перекочевать куда-нибудь в другое место. Поговорить бы завтра с Петром Алексеевичем...

Семен представил, как он станет рассказывать Кобзину о своей стычке со студентом, и ему стало неловко. «И придумал же, дурья башка! У Петра Алексеевича и без меня дел невпроворот, да какие дела — можно сказать, всей революции касаются, а я полезу к нему со своей жалобой, начну плакаться, как сопливый парнишка, меня, мол, обидели. Нет, Семен, тут твоя линия будет неправильная, — упрекнул он себя. — Дали жилье, ты и живи себе, а если кому не подходит твоя компания, пускай сматывает свои манатки».

Обручев поднялся с постели, зашлепал босыми ногами по полу, остановился у койки Семена.

— Сеня! А, Сеня?!

— Чего тебе? — будто со сна спросил Семен.

Обручев присел к нему на койку, подобрал под себя ноги — пол был холодный.

— Ты меня извини, — заговорил он добрым, задушевным голосом. — Даю тебе слово, я ничего не знал, ничего не замечал. И поверь мне — относился и отношусь к Наде, ну, как друг, и только. Никаких ухаживаний или грязных мыслей, в чем ты стал меня подозревать, конечно, нет и не было. Надя действительно хорошая девушка — открытая, прямая, честная. С ней приятно дружить, так же как и с тобой. А мне больше ничего и не надо. И если хочешь знать, — он немного помолчал, — у меня есть невеста. И я ее очень люблю, может быть, сильнее, чем ты свою Надю.

Глава двенадцатая

Васильева охотно согласилась быть помощницей на пункте детского питания.

Надя подробно рассказала ей, чем она должна заниматься, и обе принялись за работу.

Среди дня Наде сказали, что на санях приехал красногвардеец и просит, чтоб она вышла.

Надя удивилась: кому это она так срочно понадобилась, что за ней даже послали подводу?

Возле саней стоял пожилой красногвардеец в старой солдатской шинели. Поднятый воротник до половины прикрывал давно не бритое лицо.

— Давай, Корнеева, садись, — сказал он и пояснил: — Немедля вызывают в ревтройку.

— В ревтройку? — удивилась Надя.

— Туда, — коротко ответил красногвардеец и плюхнулся в сани.

Рядом уселась Надя.

— Ты ноги маленько соломой притруси, а то совсем задубеют, пока доедем. Мороз-то вон какой!

Сначала Надя недоумевала, зачем она могла понадобиться в ревтройке, потом сообразила, что там хотят порасспросить ее, как и что было у Рухлиных. Ну что ж, она расскажет. Все, все расскажет, до крохотной детали.

— Вы не знаете, зачем меня вызывают? — спросила она возницу, когда уже подъезжали к виадуку.

— Откуда мне знать? Да ты не сомневайся, там скажут. Не в прятки играть вызывают!

В его словах Наде послышалось что-то недоброе.

— Накуролесила чего-нибудь, вот и требуют на исповедь, — сказал красногвардеец. — А зря не вызовут. Ревтройка — она тебе и есть ревтройка, а не так себе. Если что — воздаст, не помилует.

— А мне ни воздавать не за что, ни миловать. Я и сама могу, если понадобится, — бодро сказала Надя, но беспокойство ее от того не прошло. Она слышала, что в городе есть ревтройка, но не знала, где она помещается. Оказалось, совсем неподалеку от дома Стрюкова.

— Приехали, — сказал красногвардеец, так больше и не проронивший за всю дорогу ни одного слова. — Давай шагай.

Они вошли в длинный коридор, слабо освещенный небольшой электрической лампочкой.

После улицы, где было хотя и вьюжно, но все же по-зимнему бело, коридор показался Наде мрачным и погруженным в полутьму.

Провожатый что-то сказал часовому у двери и, махнув рукой, приказал Наде:

— Двигай вперед.

Они прошли мимо комнаты с распахнутой дверью. Надя успела заметить, что там полно людей: на скамьях, на полу, на подоконниках сидели мужчины, женщины. У двери, прислонившись к косяку, с винтовкой в руках стоял часовой.

— Кто это? — спросила Надя своего провожатого. — Что за люди?

— Эти-то? — переспросил он. — А там нечисть всякая собрана, контра вонючая... Давай, остановись на минутку, я доложу, нам в эту комнату.

Приоткрыв дверь, он сказал:

— Товарищ Козлов, доставил Корнееву.

Ему что-то ответил мужской голос, Надя не расслышала что, красногвардеец прикрыл дверь.

— Велено маленько подождать.

— Кто там? — поинтересовалась Надя.

— Член ревтройки, товарищ Козлов.

В это время дверь распахнулась, и Надя увидела высокого моложавого человека в шинели внакидку.

— Корнеева? Войди, — сухо сказал он.

— А мне ждать? — спросил красногвардеец.

— Подожди в карауле. Надо будет — позову.

— Лошадь можно распрягать?

— Распрягай.

Вслед за Козловым Надя вошла в комнату, после мрачного коридора показавшуюся ей необыкновенно светлой. Там стояли стол, два стула и железный шкаф наподобие того, какой видела Надя у Стрюкова. Из-за скудности обстановки комната казалась большой, неуютной и казенной. Здесь было прохладно, при дыхании изо рта валил пар. Козлов прошел и сел за свой стол, молча указав Наде на стул; не спеша закурил.

— Корнеева? Надежда Андреевна? — глядя в лежавший перед ним листок, спросил он.

— Все правильно, — ответила Надя и снова почувствовала неприятное беспокойство.

— Где живешь?

— В доме Стрюкова.

— Оружие есть? — сухо и коротко спросил Козлов

— Наган.

— Клади на стол.

— Зачем? — удивилась Надя.

— А затем, что надо. И, пожалуйста, без вопросов, — прикрикнул он. — Здесь тебе ревтройка, а не место, где рассусоливают. Выкладывай оружие! Ну?

— Я буду жаловаться комиссару Кобзину, — не скрывая возмущения, заявила Надя.

— Сколько угодно! И кому угодно. Это твое дело. Мы знаем, что делаем. И никто нам не указ.

Тут Надю осенило — она вдруг поняла, откуда пришла тревога, что вызвало ее: неприветливый взгляд, грубоватый и недоброжелательный голос сопровождавшего красногвардейца, отношение к ней Козлова, будто она в чем-то провинилась, совершила такой тяжкий проступок, что не заслуживает даже простого человеческого обращения. Давно уже никто не говорил с ней в таком тоне. С того памятного дня, когда она впервые встретилась с комиссаром Кобзиным и вступила в отряд, Надя не раз думала о том, что в судьбе ее произошел перелом и жизнь ее теперь пойдет так, что больше не придется испытывать ни обид, ни оскорблений.

— Нагана не отдам! — отрезала Надя, но тут же поняла, что поступает опрометчиво и, если на то пойдет, у нее могут отобрать оружие и силой.

— А я тебе еще раз говорю: оружие на стол! — не повышая голоса, с нескрываемой враждебностью глядя на нее, приказал Козлов.

— Возьмите!

Пока Надя возилась с наганом, Козлов, стоя у стола, делал вид, будто читает какую-то бумажку, а сам исподтишка неотрывно следил за ней.

— Ремень получи обратно.

— Мне его вместе с наганом выдавали... Дома еще винтовка есть и патроны... Тоже принести?

— Об этом не беспокойся, — сказал Козлов, усмехнувшись. — Винтовка уже передана в надежные руки.

— А мои, по-вашему, ненадежные, так?

— Не по-твоему, не по-моему, а по-революционному, — сухо ответил Козлов.

— Или я белячка?

— Ну, вот что, ты у меня тут не выкамаривай! — прикрикнул он. — За такие дела, какие ты натворила, к стенке ставят!