Владимир Пистоленко - Крылья беркута

• Название: Крылья беркута
• Автор: Владимир Пистоленко
• Издательство: Изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1969

Автор этой книги Владимир Иванович Пистоленко — уроженец города Оренбурга. Он хорошо знает и любит свой край, и потому в большинстве его произведений главные события происходят на Южном Урале.

В. И. Пистоленко известен как прозаик и драматург. Им написаны повести «Товарищи», «У открытых дверей», «Памятное лето Сережки Зотова», несколько сборников рассказов и около тридцати пьес.

В последние годы на телевидении были показаны телевизионная трехсерийная повесть В. Пистоленко «Бегут дороги», пьеса «Счастье Андрея Сторожева» и комедия-шутка «Трефовый король».

Роман «Крылья беркута» — новое произведение В. И. Пистоленко. В этой книге автор как бы возвращается к началу своей жизни, воссоздает бурную эпоху революции с ее сильными характерами и героическими делами.

---

— Я говорю, Надьку ты видел или нет?

— Когда?

— Ну, сегодня, сегодня!

— Видел. Утром. — Обручев понял: что-то произошло, и не совсем обычное. Но что? — А почему ты так взволнован?

— А днем? — не обращая внимания на вопрос Обручева, спросил Семен.

— Я совсем недавно пришел. Перед тобой. Видишь, даже печку не успел растопить.

— Знаешь что, Сергей, — подойдя к Обручеву, сказал Маликов, — если до утра меня не будет, передай эту вот бумажку Петру Алексеевичу. Можешь? Или погоди, не так. Без бумажки... Просто скажи ему, что я подался в ревтройку, к Козлову. И все.

— Но ты ведь был у него?

— Еще разок схожу. Только теперь по собственной воле, без вызова. Наступать буду я. — Семен достал из кобуры наган, сунул его в карман шинели и направился к выходу.

— Ты хоть скажи, что случилось? — окликнул его Обручев.

Семен задержался у полуоткрытой двери, решая, говорить или же помолчать. Как там ни считай и что ни думай, а сам факт не очень-то приятный для Нади. Все же молчанием делу не поможешь, да и случившегося ото всех не скрыть, а может быть, даже и не следует скрывать.

— Надю из отряда исключили.

— Да не может быть! — удивился Обручев. — Почему?

— Не знаю. Ну, мы еще посмотрим, куда хромая вынесет. А Надьки нет. Ушла! Понимаешь?

— Куда?

— Не пишет.

Семен выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью. Прыгая через несколько ступенек, он в два-три шага очутился внизу и, узнав у дежурного, что комиссара Кобзина все еще нет, бросился к комнате Нади.

Обычно, когда она уходила из дому, то запирала дверь.

Сейчас на двери замка не было. Неужто дома? Семен прислушался — за дверью тишина. Постучал — отклика нет. Постучал громче — молчание. Значит, в комнате никого. Почему дверь не заперта? Похоже, ушла совсем. Вот, мол, вам комната, занимайте, пользуйтесь, а мне она не нужна...

Семен открыл дверь.

Все вещи были на месте, как будто Надя и не собиралась покидать своего жилья, а временно отлучилась и, того и гляди, с минуты на минуту может войти.

Но что в таком случае означает записка?

Семен торопливо достал Надино письмо, прочитал еще раз. Нет, конечно, все так и есть, как пишет Надя. А из своих вещей она не взяла почти ничего, потому что, может быть, и самой деваться некуда. Да, пожалуй, так оно и есть. Но куда она могла удариться? В какую сторону? Не написала. Даже намека нет. А могло так быть, что ей и сказать-то нечего?! Вполне. И все это натворил Козлов! Ничего, разговор с ним впереди!

Семен увидел огрызок карандаша. Наверное, Надя им писала эту записку. Написала и бросила карандаш на стол. Семен повертел его в руках, положил в нагрудный карман гимнастерки. Здесь же на столе лежал и знакомый замок. Маликов взял его, вышел из комнаты и, долго не раздумывая, запер дверь, а ключ спрятал в карман. Тут он впервые подумал о том, что Надя написала письмо ему, а не кому-либо другому, даже не комиссару Кобзину, которого очень уважала, — Семену это было хорошо известно, — а именно ему. Значит, он у нее все-таки самый доверенный человек. А потому он должен ей помочь. Обязательно! И, может быть, она надеется на его помощь, ждет...

«Правильно, Надя, жди, я тебя выручу; если понадобится — головы своей не пожалею! Но вот где тебя искать? Ах, ты, дура, дуреха, ну почему ты хотя бы одним словом не намекнула, куда легла твоя дорога? В какую сторону?»

— Ты видел Корнееву, когда она уходила? — спросил Семен часового, отдавшего ему письмо.

— Чтоб самолично — не видел. Не я тогда дежурил. Мне сменщик передал. И сказал, что Корнеева велела вручить тебе в собственные руки.

Семен заспешил в ревтройку. Что будет говорить там, он пока не думал, лишь твердо знал, что до тех пор, пока не увидит Козлова, — жизнь ему будет не в жизнь.

У входа в ревтройку Семена задержали, потребовали пропуск, но он сказал, что идет по поручению комиссара Кобзина, и его сразу же пропустили.

— А, старый знакомый! — Козлов дружелюбно улыбнулся, словно забыв о том, что допрашивал Семена и был с ним не очень-то мягок. — Ну, что там у тебя? Докладывай, с чем прислал Петр Алексеевич?

Семен подосадовал, что сослался на Кобзина — уж очень доверял ему Петр Алексеевич, и он никогда еще не пытался воспользоваться дружбой комиссара. Но теперь уже поздно раскаиваться, что сделано, то сделано.

— Я насчет Нади Корнеевой.

Козлов бросил короткий беспокойный взгляд.

— Если точнее?

— Правда, что ты, товарищ Козлов, обезоружил ее, выставил из отряда и вообще послал к чертям собачьим?

Козлов помолчал.

— К чертям не посылал, не имею такой привычки... А вообще — все остальное правда.

— За что ты ее так? А?

— За форштадтские фокусы.

— Из-за Рухлиных? — удивился Семен. — Понятно. Значит, боишься обидеть контриков? Так?

— Прежде чем говорить, надо разобраться, кто контрик. Вот так-то, Семен Маликов. Она что — твоя невеста?

— Может, и невеста, только это тебя не касается и к нашему разговору отношения не имеет. Видали, нашел на кого нападать — на девчонку! Ты почему меня из отряда не попробовал выставить, были-то мы с ней вместе.

— Да потому, что все это ее затея, а ты влип, как кур во щи.

— Попытался бы со мной так, — еле сдерживаясь, сказал Семен.

— Заработаешь, и не то будет.

— А ты меня на бога не бери, товарищ Козлов! Понятно?

— Ну вот что, я знаю твою резвость и весь твой характер — хватит! Не до того мне.

— Подожди, товарищ Козлов, ты мне объясни, пожалуйста, почему хватит? Почему тебе не подходит мой характер? Потому, что не очень-то пугаюсь тебя?

— Нечего ловить на слове. Довольно! — прикрикнул Козлов. — Здесь тебе не посиделки, а ревтройка.

— Потому и «довольно»? Ты это хотел сказать? Не получится, товарищ Козлов! Ревтройка должна революционную правду защищать...

Козлов не дал Семену договорить.

— Правильные твои слова! За этим и прислал тебя комиссар Кобзин? Или еще что есть?

— Больше ничего!

— Будь здоров, топай. С Кобзиным я сам поговорю.

— Нет, товарищ Козлов, с комиссаром Кобзиным лично я буду разговаривать. А к тебе не посылал меня Петр Алексеевич. Я сам!

— Сам?! — Козлов поднялся за столом. — Да знаешь, что за такое может быть?

— Не интересуюсь! Между прочим, могу сказать, ничего мне не будет. А тебе так номер не пройдет. Говоришь, надо разобраться, кто контрик? Ты! Самый настоящий!

— Я прикажу арестовать тебя за контрреволюционную провокацию. Руки вверх! — Козлов хотел выхватить из кобуры наган, но его опередил Семен.

— Оружия не трогай! — потребовал он, направив на Козлова револьвер. — Даю слово, пристрелю! Ты садись, пожалуйста, на свое место и ответь мне на один вопрос, как человек ответь! Где Корнеева?

— А мне откуда знать? — нехотя сказал Козлов. Он понимал, что попал в довольно неприятную историю, и думал сейчас только о том, как бы получше и побыстрее выпутаться из нее. Единственный путь — избавиться от Маликова. Но как? Угрозы на него не действуют, арестовать невозможно. Вообще, конечно, ужасно глупо все получилось. И к тому же этот парень, которого в отряде знали если не все, то очень многие, знали как смелого и честного красногвардейца, возможно, в чем-то прав. «Не слишком ли я строго поступил с Корнеевой?» — думал Козлов.

Но перед его глазами снова возникла толпа форштадтских казачек, сплошь запрудившая улицу перед домом, где находилась ревтройка. Они кричали о том, что в Форштадте стало невозможно жить от грабителей, что грабят никакие не бандиты, а красногвардейцы, наперебой рассказывали о налете на казаков Рухлиных. Назывались и фамилии налетчиков. Козлов во всеуслышание заявил им, что в красногвардейском отряде нет и не будет места ворам, мародерам и грабителям.

Он вызвал на допрос братьев Рухлиных, они не совсем охотно подтвердили, что да, на них был совершен налет, что у них увезли воз сена, причем их всячески оскорбляли, называли беляками, грозили расстрелом, хотя они не пошли за атаманом, а, поверив обещаниям красных, остались дома. Теперь они уже и не знают, кому верить и как быть дальше. И не только они, а и многие другие,

Козлов пообещал во всем разобраться, успокоил их и, отпуская, заверил, что виновные будут наказаны. Тут же вызвал Семена Маликова и, поговорив с ним, понял, что за ним нет особой вины. Но надо было сдержать свое слово, чтобы хотя немного успокоить разбушевавшихся форштадтских казаков. Под влиянием этой сложной обстановки он и пожертвовал Корнеевой, племянницей бывшего сотника, купца Стрюкова. Небольшая потеря для революции, во всяком случае — меньшее из зол. И, не ввяжись в это дело Маликов, можно бы махнуть рукой и забыть.

— Так вот, повторяю: ничего мне не известно, где сейчас Корнеева. Я никуда ее не посылал, ничего ей не поручал. А за свои поступки я сам отвечаю перед своей совестью, перед партией и революцией.