Игорь Козлов - Искатель. 1982. Выпуск №6

• Название: Искатель. 1982. Выпуск №6
• Автор: Игорь Козлов
• Издательство: Издательство ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия"
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1982

На I, IV стр. обложки и на стр. 12 рисунки В. Смирнова.

На II стр. обложки и на стр. 2 рисунки В. Лукьянца.

На стр. 42 рисунок М. Салтыкова.

На III стр. обложки и на стр. 93 рисунки Ю. Макарова.

---

— Ты сказала, что у Ирины Михайловны Зина Полещук в любимчиках ходит? А почему, не знаешь?

Девушка пожала плечами.

— Да как вам сказать: не в любимчиках, нет. Просто у них дела какие-то совместные, что ли? Не знаю. — Она замолчала, посмотрела на Николая, спросила: — Помнишь, она на дне рождения у меня плакала?

Голобородько молча кивнул кудлатой головой. Федотов, внимательно слушавший Таню, опросил осторожно:

— А почему, собственно, она плакала?

— Да понимаете, я вроде поняла, что тяготится Зина этой дружбой. У меня день рождения был, ну-у пригласила я девочек наших. Зина была. И вот кто-то и говорит, давайте, мол, за наш коллектив выпьем, разлили вино по рюмкам, поднялись было чокаться, и вдруг Зина как расплачется, поставила свою рюмку на стол и убежала на кухню. Ну вышла я к ней, а она вся в слезах, успокоиться не может. Я и спрашиваю: чего ты, мол? А она говорит, что, наверное, спишется с судна, не может у нас больше работать.

— А ты не спросила, отчего это она вдруг?

— Да нет, — виновато пожала плечами девушка. — Я тогда подумала, что она, наверное, выпила лишнего, вот и ударилась в истерику. Да к тому же у нее и с женихом что-то не клеилось. В общем, не знаю.

— Ну что ж, спасибо и на этом.

Когда Таня и Николай ушли, Вилен Александрович достал из сейфа «скоросшиватель», в котором хранились жалобы пассажиров. Заявление, которое он искал, было подшито в середине папки, и на нем стояло число почти годичной давности. В верхнем левом углу его рукой было написано: «Разобраться не удалось. З. Полещук с аппендицитом увезли в больницу».

Тогда, после операции аппендицита, Лисицкая настояла, чтобы Зину Полещук опять направили на «Крым», и Федотов за сутолокой повседневных дел как-то забыл про это заявление двух пассажиров, которые пришли к нему с жалобой на киоскера. Собственно говоря, это даже была не жалоба, а, по-видимому, серьезный сигнал, который следовало бы тогда же и проверить. Федотов взял с тумбочки очки, аккуратно надел их, присел на стул.

Заявление было коротким и лаконичным. Муж и жена Суренковы писали о том, что когда подошли к судовому киоску, чтобы купить фломастеры для девочки, то в это время в киоск вошла молодая женщина с саквояжем в руках, и киоскер, даже не извинившись перед покупателями, стала заниматься с ней. Женщина достала из саквояжа какой-то радиоприемник и отдала его киоскеру, а та положила перед ней несколько замшевых женских костюмов, которые неизвестная стала тут же складывать в саквояж. Когда она ушла, то супруги Суренковы попросили показать им такой же костюм, на что киоскер грубо ответила, что в продаже их давно нет, а эти просто хранились у нее. Когда Суренковы сказали ей, что это не соответствует правилам торговли, она накричала на них и сказала, что та женщина — директор ресторана и она вольна делать все, что ей нужно. После чего закрыла киоск.

Федотов дочитал заявление-жалобу до конца, снял очки, задумался. В голове как-то не вязалось это хамское поведение с кротостью почти безвольной Зины Полещук, которая третий год плавала на «Крыме». И вот эта непонятная истерика Зины, о которой рассказала Таня Быкова…

Он вышел из каюты, спустился к трапу, около которого маячила фигура вахтенного, попросил его разыскать Ирину Михайловну.

— Так она ж только что на берег сошла, сказала, что срочно позвонить матери надо. Думаю, раньше чем часа через два ее не будет, — ответил вахтенный.

— Жаль. — Федотов кивнул и медленно пошел вдоль борта, касаясь рукой теплых деревянных поручней. Это его немного успокоило, и он постарался связать воедино жалобу супругов Суренковых с тем, что услышал от Быковой. Мелькнула страшная мысль: «Неужто Лисицкая заставляет Зину припрятывать для нее наиболее ценные и дефицитные вещи?» Об этом не хотелось даже думать. Чем же тогда объяснить эту истерику киоскера и ее желание списаться с судна? Надо было срочно поговорить с девушкой, вызвать ее на откровенный разговор.

Маленький судовой магазин был открыт. Полещук, подперев голову рукой, скучала в одиночестве. Увидев помполита, она вскочила со стула, засуетилась, сказала певуче:

— Вот, никого нет, Вилен Александрович. Хоть киоск закрывай. Не выручка — слезы одни.

— М-да… — замялся Федотов, не зная, как начать этот разговор, сказал негромко: — В общем-то, Зина, я не за покупками пришел. Поговорить надо. — Он достал из нагрудного кармашка сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его, положил перед оцепеневшей девушкой, которая успела выхватить глазами слова: «…просим принять соответствующие меры к киоскеру, которая…» Дальше она не читала, прошептала еле слышно:

— Сейчас. Я только киоск закрою.

Федотов, заметивший ее испуг, сказал:

— Да, я тоже думаю, что лучше в другом месте поговорить. Давайте пройдем на верхнюю палубу. Там сейчас никого нет.

На верхней палубе действительно было до непривычного пустынно, тихо, и даже в маленьком круглом бассейнчике «лягушатнике» не плескались дети. Вилен Александрович провел совсем сникшую Зину Полещук под тент, жестом пригласил сесть.

— Зина, вы мне в дочери годитесь, так что давайте договоримся говорить только правду. Как видите, я уже в возрасте, скоро дедушкой, наверное, буду, а старость, как известно, добросердечна и душой отходчива. Так что поверьте: зла я вам не желаю, ну а если и были у вас какие огрехи в прошлом — постараемся их исправить. Главное — чтобы не рос этот снежный ком, который может привести к чему угодно. Хорошо?

Полещук понуро кивнула головой.

— Ну вот и прекрасно, — сказал Вилен Александрович и спросил: — Зина, почему вы хотите списаться с судна?

Девушка еще ниже опустила голову, и Федотов увидел, как по ее лицу скатились две слезинки.

— Я не хочу, не хочу уходить отсюда, — сквозь слезы заговорила Зина — Но и не могу, понимаете, не могу здесь больше работать. Я ненавижу ее!

— Кого?

— Лисицкую! Это она… она… — Зина запнулась, словно испугавшись чего-то, и, по-детски всхлипывая, заплакала, закрыв мокрое от слез лицо руками.

Федотов дал ей выплакаться, достал платок, вытер им заплаканное лицо девушки.

— Успокойтесь, Зина. И давайте по порядку. Поверьте, я вам только добра желаю.

Зина глубоко вздохнула, подняла на помполита все еще мокрые, со смазанной краской глаза.

— Ну это еще в том году было, — начала она. — Пришли мы в Ниццу, и я вместе со всеми поехала на экскурсию в Монте-Карло. Ну хожу, глазею, в диковинку все, а тут подходит ко мне Ирина Михайловна и говорит: «Тоже небось хочешь так пожить?» Ну я сдуру и говорю: «Ага. Только где ж столько денег-то взять?» А она мне: «Эх ты, дурочка, да ты же на золотом дне сидишь. Вот, скажем, получила ты за свой товар валюту, так ты, дуреха, не беги ее сразу же в кассу ресторана сдавать, а придержи немного и поменяй в порту доллары на турецкие лиры. Доллар-то, он по официальному курсу дороже турецкой лиры стоит. Вот ты и заработаешь на одном только долларе до четырех турецких лир. А уж после этого и сдавай выручку».

— И вы… пошли на это? — невольно вырвалось у Федотова.

Зина промолчала, тыльной стороной ладони вытерла лицо, после чего сказала:

— Я даже сама не знаю, как все получилось. Поверьте. Я словно во сне была. Ирина Михайловна пришла ко мне в ларек, спросила, сколько выручки, затем сказала, чтобы я достала ее из сейфа, и мы, забрав всю валюту, сошли на берег. Там она повела меня в какой-то маленький банк и быстро поменяла доллары на лиры.

— И она что, весь этот «навар» отдала вам?

— Да нет, что вы! Пятьдесят процентов она взяла себе.

— Та-ак. — Федотов смотрел на Зину и не мог поверить сказанному. Если все это действительно так, тогда и та десятка, которую видела Таня Быкова, не могла быть случайной. Промелькнула мысль о контрабандном золоте, что ждало своего хозяина в лючке ходовой рубки, но Федотов отбросил ее как слишком кощунственную и спросил: — А что это за история с радиоприемником и замшевыми костюмами?

Над Ялтой висело палящее летнее солнце, а Федотова бил нервный озноб от услышанного. Было стыдно за себя, за то, что не смог разобраться в Лисицкой, которая все эти годы делала свое черное дело, толкая на путь преступления таких вот безвольных, сопливых девчонок, и при этом наживалась сама. Он вспомнил кладовщика ресторана Дубцова, который вдруг ни с того ни с сего списался с «Крыма» и перешел на другое судно. Может быть, и он тоже?.. Об этом не хотелось даже думать.

— …Ну вот, — продолжала рассказывать Зина, — получила я тогда в Одессе два транзисторных приемника ВЭФ и продала их за валюту в рейсе. Сдала, значит, эту валюту в кассу, а в это время, я уже не помню где, Лисицкая закупила партию женских костюмов под замшу. Часть этих костюмов была реализована, а четырнадцать штук оставлены у меня в ларьке. Она попросила припрятать их для нее, объяснив тем, что по приходу судна в Одессу и после таможенного досмотра она взамен этих костюмов принесет мне два точно таких же транзисторных приемника, которые я продала в рейсе. Ну я сначала отказываться стала, тогда она мне пригрозила, что сообщит кому следует о том, что я вовремя не сдаю выручку, а меняю доллары на турецкие лиры. Ну я испугалась, конечно, просила ее не сообщать об этом, вот и согласилась. — Зина замолчала, посмотрела на помполита, спросила тихо: — Вилен Александрович, а что мне за все это будет?