Василий Шукшин - Киноповести

• Название: Киноповести
• Автор: Василий Шукшин
• Издательство: Исскуство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988

Киноповести В. М. Шукшина, известного писателя, кинорежиссера и актера, помимо уже известных широкому читателю произведений «Живет такой парень», «Позови меня в даль светлую...», «Брат мой...», «Печки-лавочки» и «Калина красная» включают ранее не публиковавшиеся сценарии: «Ваш сын и брат», «Странные люди» и «Я пришел дать вам волю». Написанная ярким, образным языком, книга рассчитана на самые широкие круги читателей.

---

А Егор в это самое время делал свои дела в райгороде.

Перво-наперво он шикарно оделся...

Шел по улице небольшого деревянного городка, по деревянному тротуару, в новеньком костюме, при галстуке, в шляпе — руки в карманах.

Зашел на почту. Написал на телеграфном бланке адрес, сумму прописью и несколько слов привета. Подал бланк, облокотился возле окошечка и стал считать деньги.

— Деньги передать Губошлепу,— прочитала девушка за окошечком.— Губошлеп — это фамилия, что ли?

Егор секунду-две думал... И сказал:

— Совершенно верно, фамилия.

— А чего же вы пишите с маленькой буквы? Ну и фамилия!

— Бывают похуже,— сказал Егор.— У нас в тресте один был — Пистонов.

Девушка подняла голову. Она была очень миленькая девушка, глазастенькая, с коротким тупым носиком.

— Ну и что?

— Ничего. Фамилия, мол, Пистонов.— Егор был серьезен. Он помнил, что он в шляпе.

— Ну и... нормальная фамилия.

— Вообще-то нормальная,— согласился Егор.

И вдруг забыл, что он в шляпе, улыбнулся. И обеспокоился.

— Скажи, пожалуйста,— сунулся он в окошечко,— вот я приехал с золотых приисков, но у меня совершенно тут никаких знакомых...

— Ну и что?— не поняла девушка.

— У вас есть молодой человек?— прямо спросил Егор.

— А вам что?— Тупоносенькая вроде не очень удивилась, а даже оставила работу и смотрела на Егора.

— Я в том смысле, что не могли бы мы вместе совершить какое-нибудь уникальное турне по городу?

— Гражданин!..— строго повысила голос девушка.— Вы не хамите тут! Вы деньги переводите? Вот и переводите.

Егор вылез из окошечка. Он обиделся. Зачем же надо было оставлять даже работу и смотреть ласково? Егор так только и понимал теперь: девушка, прежде чем зарычать, смотрела на него ласково. К чему, спрашивается, эти разные штучки-дрючки?

— И сразу на арапа берут!— негромко возмущался он — «Гражданин!..» Какой я вам гражданин?— Я вам — товарищ и даже друг и брат.

Девушка опять подняла на него большие серые глаза.

— Работайте, работайте,— сказал Егор.— А то только глазками стрелять туда-сюда!

Девушка хмыкнула и склонилась к бланку.

— Шляпу, главное, надел,— не удержалась и сказала она, не глядя на Егора.

И квиточек отдала, тоже не глядя: положила на стойку и занялась другим делом. И попробуй отвлеки ее от этого дела.

— Шалашовки!— ругался Егор, выходя с почты.— Вы у меня танец маленьких лебедей будете исполнять. Краковяк!..— Он зашагал к вокзальному ресторану.— Польку-бабочку!— Он накалял себя. В глазах появился блеск, который свидетельствовал, что душа его стронулась и больно толкается в груди. Егор прибавил шагу.— Нет, как вам это нравится! Марионетки. Красные шапочки... Я вам устрою тут фигурные катания! Я наэлектризую здесь атмосферу и поселю бардак.

И дальше он вовсе бессмысленно бормотал под ногу, что влетит в голову:

— Парьям-па-пам, тарьям-папам!... Тарьям-папам-па-пам-папам...

...В ресторане он заказал бутылку шампанского и подал юркому человеку, официанту, бумажку в двадцать пять рублей и сказал:

— Спасибо. Сдачи не нужно.

Официант даже растерялся...

— Очень благодарю, очень благодарю...

— Ерунда,— сказал Егор.

И показал рукой, чтоб официант присел на минуточку. Официант присел на стул рядом.

— Я приехал с золотых приисков,— продолжал Егор, изучая податливого человечка,— и хотел вас спросить: не могли бы мы здесь где-нибудь организовать маленький бардак? '

Официант машинально оглянулся...

— Ну, я грубо выразился... Я волнуюсь, потому что мне деньги жгут ляжку.— Егор вынул из кармана довольно толстую пачку десятирублевок и двадцатипятирублевок.— А? Их же надо пристроить. Как вас зовут, простите?

Официант, при виде этой пачки, тоже очень обеспокоился, но изо всех сил старался хранить достоинство. Он знал: людям достойным платят больше.

— Сергей Михайлович.

— А? Михайлыч... Нужен праздник. Я долго был на Севере...

— Я, кажется, придумал,— сказал Михайлыч, изобразив сперва, что он внимательно подумал.— Вы где остановились?

— Нигде. Я только приехал.

— По всей вероятности, можно будет сообразить... Что-нибудь, знаете, вроде такого пикничка — в честь прибытия, так сказать.

— Да, да, да,— заволновался Егор.— Такой небольшой бардак. Аккуратненький такой бардельеро... Забег в ширину. Да, Михайлыч? Вы мне что-то с первого взгляда понравились! Я подумал: вот с кем я взлохмачу мои деньги!

Михайлыч искренне посмеялся.

— А?— еще раз спросил Егор.— Чего смеешься?

— О'кэй!— весело сказал Михайлыч.— Ми фас поньяль.

Поздно вечером Егор полулежал на плюшевом диване и разговаривал по телефону с Любой. В комнате был еще Михайлыч и заходила и что-то тихонько спрашивала Ми-хайлыча востроносая женщина с бородавкой на виске.

— Але-о! Любаша!..— кричал Егор.— Я говорю: я в военкомате! Никак не могу на учет стать! Поздно?.. А здесь допоздна. Да, да.— Егор кивнул Михайлычу.— Да, Любаша!..

Михайлыч приоткрыл дверь комнаты, громко хлопнул и громко пошел мимо Егора... И когда был рядом, громко крикнул:

— Товарищ капитан! Можно вас на минуточку?!

Егор кивнул ему головой, что — «хорошо», и продолжал разговаривать. А Михайлыч в это время беззвучно показушно хохотал.

— Любаша, ну что же я могу сделать?! Придется даже ночевать, наверно. Да, да...

Егор долго слушал и «дакал». И улыбался и смотрел на фальшивого Михайлыча счастливо и гордо. Даже прикрыл трубку ладошкой и сообщил: — Беспокоюсь, говорит. И жду.

— Жди жди, дол...— подхватил было угодливый Михалыч но Егор взглядом остановил его.

— Да, Любушка!.. Говори, говори: мне нравится слушать твой голосок. Я даже волнуюсь!..

— Ну дает!— прошептал в притворном восхищении Михайлыч — Волнуюсь, говорит!..— И опять засмеялся. Бессовестно он как-то смеялся: сипел, оскалив фиксатые зубы. Егор посулил хорошо заплатить за праздник, поэтому он старался.

— Ночую-то? А вот тут где-нибудь на диванчике... Да ничего! Ничего, мне не привыкать. Ты за это не беспокойся! Да, дорогуша ты моя!.. Малышкина ты моя милая!..

У Егора это рванулось так искренно, так душевно, что Михайлыч даже перестал изображать смех.

— До свиданья, дорогая моя! До свиданья, целую тебя... Да я понимаю, понимаю. До свиданья.

Егор положил трубку и некоторое время странно смотрел на Михайлыча — смотрел и не видел его. И в эту минуту как будто чья-то ласковая незримая ладонь гладила его по лицу, и лицо Егора потихоньку утрачивало обычную свою жесткость, строптивость.

— Да...— сказал Егор очнувшись.— Ну, что, трактирная душа? Займемся развратом? Как там?

— Все готово.

— Халат нашли?

— Нашли какой-то... Пришлось к одному старому артисту поехать. Нет ни у кого!

— А ну?

Егор надел длинный какой-то халат, стеганый, местами вытертый... Огляделся.

— Больше нигде нету,— оправдывался Михайлыч.

— Хороший халат,— похвалил Егор.— Нну... как я велел?

Михайлыч вышел из комнаты...

Егор полулег с сигаретой на диван.

Михайлыч вошел и дорожил:

— Народ для разврата собрался!

— Давай,— кивнул Егор.

Михайлыч распахнул дверь... И Егор, в халате, чуть склонив голову, стремительно, как Калигула, пошел развратничать.

«Развратничать» собрались диковинные люди, больше пожилые. Были и женщины, но какие-то на редкость все некрасивые, несчастные. Все сидели за богато убранным столом и с недоумением смотрели на Егора. Егор заметно оторопел, но вида не подал.

— Чего взгрустнули?!— громко сказал Егор.

И прошел во главу стола. Остановился и внимательно оглядел всех.

— Да-а,— не удержался он.— Сегодня мы оторвем от хвоста грудинку. Ну!.. Налили.

— Мил человек,— обратился к нему один пожилой, старик почти,— ты объясни нам: чего мы праздноваем-то! Случай какой... или чего?

Егор некоторое время думал.

— Мы собрались здесь,— негромко, задумчиво, как на похоронах начал Егор, глядя на бутылки шампанского,— чтобы...

Вдруг он поднял голову и еще раз оглядел всех. И лицо его опять разгладилось от жесткости и напряжения.

— Братья и сестры,— проникновенно сказал он,— у меня только что... от нежности содрогнулась душа. Я понимаю, вам до фени мои красивые слова, но дайте все же я их скажу.

Егор говорил серьезно, крепко, даже торжественно. Он даже несколько прошелся, сколь позволило место, и опять оглядел всех.

— Весна...— продолжал он.— Скоро зацветут цветочки. Березы станут зеленые...— Егор чего-то вовсе заволновался и помолчал. Он все еще слышал родной голос Любы, и это путало и сбивало.

— Троица скоро, чего же,— сказал кто-то за столом.

— Можно идти и идти,— продолжал Егор.— Будет полянка, потом лесок, потом в ложок спустился — там ручеек журчит... Я непонятно говорю? Да потому что я, как курва, говорю и стыжусь своих же слов!