Олег Губенко - Отступление от жизни. Записки ермоловца. Чечня 1996 год.

• Название: Отступление от жизни. Записки ермоловца. Чечня 1996 год.
• Автор: Олег Губенко
• Издательство: Сатисъ
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 5-7373-0110-9

Олег Вячеславович Губенко — атаман Минераловодского отдела Терского казачьего войска с 1998 по 2009 год. В 1996 году принимал участие в боевых действиях в составе 694-го отдельного мотострелкового батальона имени генерала Ермолова, являвшегося единственным казачьим подразделением в составе современной Российской Армии. История батальона сокрыта за семью печатями, большинству людей в России она неизвестна. Если и имеется какая-либо информация, то очень часто искаженная. Вниманию читателя предлагается сборник рассказов, повествующих о событиях и людях, связанных с Ермоловским батальоном

---

Вовка-Маньяк

К Ворончихину Владимиру прозвище Маньяк приклеилось давно. Все попытки выяснить, когда же это произошло, не увенчались успехом — близкие друзья считали, что своё очень даже правильное второе имя Вовка носил всегда.

Оно не имело в себе свойственной этому мрачному термину негативной сути, не отражало какой-либо пагубной страсти, тем более, не присущей носителю прозвища, но было шутливым отражением давнишней и неискоренимой Владимировой страсти — охоты.

Погода, как и другие ограничивающие охоту обстоятельства, никогда не были для него помехой. Дождь и снег, лесники и егеря не могли остановить Володю в реализации его охотничьих устремлений, и даже если большинство его друзей были категорически против очередной вылазки на природу, он всегда мог «совратить» кого-нибудь на это деяние. При этом Володя, не обладающий красноречием и словесной логикой, всегда брал своей неподкупной искренностью, замешанной на ребяческом восторге и настоящем охотничьем азарте, граничащем по эмоциональному напряжению с трепетом игрока, наблюдающего, как на сукно стола ложатся карты.

Вовка-Маньяк обладал неординарной натурой, был явным и подчеркнутым бессеребренником, и, в тоже время, по своей охотничьей страсти всегда балансировал на грани законности, никогда не задумываясь о последствиях совершенных действий. И даже когда в одном из самых неприглядных эпизодов своей биографии он действительно и серьёзно преступил закон (Володе было предъявлено обвинение в ограблении), у нас были все основания предполагать, что совершил он этот проступок не из-за какой-либо тяги к наживе, но от охотничьего азарта, не дающего трепещущей душе покоя.

Он всегда и во всём подходил к любому делу с некоторым проявлением бесшабашности и даже авантюризма, но никогда эмоции не перехлёстывали у него через край. Он был подчас наивен, и мог клюнуть на чьё-либо позёрство и заведомо ложные слова, принимая их за истину. Иногда его наивность могла показаться стороннему наблюдателю элементарной глупостью, но бывали случаи, когда Володька своими действиями демонстрировал нам житейскую мудрость. Мы относились к нему с братской любовью не за какие-то конкретные положительные качества (Вовка, в первую очередь, был не злоблив и не злопамятен), но за его цельную, и, в то же время, такую пёструю и противоречивую натуру во всех её проявлениях.

И самое главное, мы понимали, что во всём этом и есть казачья суть Ворончихина. Вовка-Маньяк действительно был добрый казак…

Может быть, исходя из его вышеперечисленных шальных качеств, он пошёл по пути казачьего волонтёрства, рискуя своей головой не за-ради денег и славы в зоне осетино-ингушского конфликта. Понятным было и то, что спустя несколько лет он стал одним из тех двадцати семи минераловодцев, кто в 1995 году первыми приняли участие в эксперименте по привлечению казаков к службе в регулярной армии в формате сформированного только из казаков подразделения.

Очень разные по возрасту, образованию, социальному положению, прибывшие в Чечню казаки были объединены не присущими некоторым казачьим группам пленительными узами казачьей вольности, иногда граничащей со вседозволенностью, но действенным чувством огромной ответственности. Они были «первыми ласточками», образцовым взводом, эталоном дисциплины для «срочников» и офицеров, рядом с которыми служили на окраине Грозного с августа по октябрь 1995 года (а кое-кто из этой группы остался служить в 503-м полку и дальше).

Позитивный пример, который был показан казаками-минераловодцами, являлся не последним аргументом в обсуждаемом в конце этого же года вопросе о необходимости создания отдельного казачьего батальона. И совершенно логичным было то, что спустя четыре месяца после прибытия из Чечни Вовка-Маньяк одним из первых, без особых раздумий, вновь ступил на воинскую тропу, возвращающую его на мятежную территорию.

И было это проявлением ещё одного, помимо охоты, укоренившегося в Маньяке вируса — вируса войны. Попробовав один раз, он оказался болен войной, как и многие из нас, навсегда.

Там, на территории беззакония, Ворончихин Володя был снайпером. Да по-другому и быть не могло, поскольку охотник может быть на войне только охотником.

Маньяк искренне любил своё дело, с трепетом относился к своей СВДэшке и боеприпасам, тщательно готовился к боевым выходам, и в деле всегда преображался. Бой был его океаном, и он в нём чувствовал себя Ихтиандром.

Говорить об этом можно с уверенностью, потому что однажды мы явились свидетелями его «работы», в которой не только он искал цель, но и сам был мишенью.

Случилось это на второй день боя в Орехово, когда мы уже выдавливали последние группы боевиков из селения в предгорья и в направлении соседнего аула Старый Ачхой.

Наш взвод первым перебежал простреливаемое противником пространство последнего перекрёстка, отделяющего старую часть села от кладбища и вытянувшейся далеко вправо, в сторону Старого Ачхоя, застройки, произведенной сравнительно недавно.

Сопротивление боевиков было сломлено, и это уже была не сумасшедшая круговерть вчерашнего боя, в котором наш батальон потерял двенадцать человек убитыми, но методичная, отлаженная с нашей стороны работа.

Делаем «зачистку» квартала, и, прикрывая друг друга со спины, всё дальше и дальше углубляемся через руины вправо.

Это одно из серьёзных направлений. Старый Ачхой находится в руках боевиков, а от Орехово до этого аула чуть более трёх километров. Стараемся попусту не рисковать, закидываем дворы и зияющие развороченными проёмами окон дома и подвалы гранатами.

Сопротивление боевиков слабеет, они уходят…

На всякий случай, чтобы не дать противнику возможность в случае контратаки отсечь нас от основных сил, оставляем на полпути несколько бойцов и «броню», замаскировав её в развалинах и направив пулемёт в сторону хорошо виднеющихся предгорий.

С оставшимися казаками пробираемся дальше. Движение крайне затруднено: штурму села предшествовал артобстрел, в результате которого в селе не осталось ни одного целого дома. К нашей радости, выкарабкиваемся из пролома в каменном заборе на сравнительно ровное пространство — двор незначительно пострадавшего двухэтажного особняка.

Пользуясь передышкой, выставляем посты — перекур.

Вовка-Маньяк, по своему обыкновению, использует время короткого отдыха с пользой для дела. Своим видом он похож на поросшего мхом лесовика: закопченное лицо, покрытое клочковатой щетиной, чуть сбитая набок вязаная шапочка, бушлат-«песчанка», через плечо — СВД, своей длиной подчёркивающая Вовкин небольшой рост. При всём этом особенно умилительно и потешно выглядит самая главная особенность его костюма: это скрюченные, полопавшиеся, с обязательными самодельными кожаными шнурками ботинки.

Ворончихин пробирается на второй этаж особняка, выбирает позицию и начинает изучать местность. Мы осторожно, чтобы не мелькнуть в окне, крадёмся вслед за ним.

На нашем участке наступило затишье, стрельба слышится левее. Со второго этажа хорошо видно, как по соседней улице одно из подразделений батальона под прикрытием брони прикомандированного к батальону танка осторожно продвигается к окраине села. Боевики ведут по ним огонь, казаки вяло отвечают в никуда, видимо, не могут понять, откуда по ним стреляют.

— Я вижу их, — говорит Вовка-Маньяк, оторвавшись от оптики. — Эти гады бьют по нашим вон из того двухэтажного дома, из чердачного окна…

Для нас картина, как на ладони. Мы видим этот дом и в нём окошко, из которого снайпер ведёт огонь. Где-то неподалёку от него ведёт огонь группа прикрытия.

Вовка замер, поймав в прицел противника. Мгновение, грянул выстрел, мы, сидящие на корточках, невольно подались вперёд, к окнам, но буквально в то же мгновение пуля снайпера-боевика пробила раму в каком-то сантиметре от головы Ворончихина.

Он втянул голову в плечи и с досадой пробурчал:

— Промазал…

Маньяк поменял позицию, но противник внимательно следил за движением в занятом нами доме, и как только Володя сделал попытку пристроить свою СВДэшку в другое окно, вражеский снайпер послал пулю, которая опять чуть было не задела Ворончихина, выбив из подоконника кирпичную крошку.

Вовка-Маньяк падает на пол и ругается, но в этот момент произошло нечто, заставившее нас поневоле содрогнуться. Те казаки, кого мы видели из окна, и которых до этого обстреливал чеченский снайпер, так и не заметили той точки, из которой он бил, но увидели наш выстрел, и приняли нас за боевиков.

Бойцы засуетились, закричали, и танк медленно начал разворачивать башню, наводя на нас ствол пушки.

— Мы же их от снайпера спасаем, а они нас вот как благодарят, — возмутился один из казаков.

И здесь мы все завертелись с бешеной скоростью — что такое танковая пушка, и что остаётся от попадания снаряда мы знали не понаслышке.