Карл Маркс - Собрание сочинений, том 22

• Название: Собрание сочинений, том 22
• Автор: Карл Маркс
• Жанр: Философия

Двадцать второй том Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса содержит произведения Энгельса, написанные в 1890–1895 гг., в последние годы его жизни.

---

В Англии буржуазия никогда не обладала нераздельной властью. Даже ее победа в 1832 г. оставила почти исключительно в руках аристократии ведущие государственные должности. Та покорность, с которой богатый средний класс мирился с этим, оставалась мне непонятной до тех пор, пока в один прекрасный день крупный либеральный фабрикант, У. Э. Форстер, не произнес речь, обращенную к брадфордской молодежи, умоляя ее ради собственного преуспеяния изучать французский язык; при этом он, ссылаясь на собственный опыт, рассказал, как глупо он выглядел, когда, сделавшись министром, сразу попал в общество, где французский язык был по меньшей мере так же необходим, как английский! И действительно, тогдашние представители английского среднего класса были, как правило, совершенно необразованными выскочками, которые волей-неволей должны были предоставлять аристократии все те высшие правительственные посты, где требовались иные качества, чем островная ограниченность и островное чванство, сдобренные деловой изворотливостью [Да и в деловых отношениях национально-шовинистическое чванство — очень плохой советник. До самого последнего времени заурядный английский фабрикант считал унизительным для англичанина говорить на другом языке, кроме своего собственного, и до некоторой степени гордился тем, что «бедняги» иностранцы поселяются в Англии и избавляют его от хлопот, связанных со сбытом его продуктов за границей. Он даже не замечал, что эти иностранцы, большей частью немцы, благодаря этому захватили в свои руки значительную часть британской внешней торговли — ввоз не менее, чем вывоз — и что непосредственная внешняя торговля англичан постепенно стала ограничиваться колониями, Китаем, Соединенными Штатами и Южной Америкой. Еще менее замечал он, что эти немцы торговали с другими немцами за границей, эти последние с течением времени образовали целую сеть торговых колоний по всему свету. Когда же сорок лет тому назад Германия начала серьезно производить на вывоз, эта сеть немецких торговых колоний сослужила ей прекрасную службу для превращения ее в столь короткий срок из страны, вывозящей хлеб, в перворазрядную промышленную страну. Тогда наконец лет десять тому назад английского фабриканта охватило беспокойство, и он запросил своих, послов и консулов, как это случилось, что он не в состоянии удержать своих клиентов. Единодушный ответ был таков: 1) вы не изучаете языка вашего покупателя, а требуете, чтобы он говорил на вашем языке, и 2) вы не только не пытаетесь удовлетворить потребности, привычки и вкусы вашего покупателя, но требуете еще, чтобы он принял ваши, английские.]. Еще и теперь бесконечные дебаты в печати на тему о буржуазном воспитании [middle-class education] обнаруживают, что английский средний класс все еще считает себя неподготовленным для лучшего воспитания, а ищет для себя чего-нибудь поскромнее. Поэтому казалось вполне естественным, что и после отмены хлебных законов те люди, которые сумели добиться победы, эти Кобдены, Брайты, Форстеры и пр., были отстранены от официального участия в управлении страной, пока двадцать лет спустя новая парламентская реформа[316] не открыла им наконец двери в кабинет министров. Даже до сих пор английская буржуазия так глубоко проникнута сознанием своего более низкого общественного положения, что она на свои собственные и на народные деньги содержит парадную касту бездельников, которая должна во всех торжественных случаях достойно представлять нацию, причем буржуа считают для себя высшей честью, когда кто-нибудь из них признается достойным получить доступ в эту избранную и привилегированную корпорацию, сфабрикованную в конце концов самой же буржуазией.

Таким образом, промышленный и торговый средний класс не успел еще окончательно отстранить земельную аристократию от политической власти, как на сцену выступил новый конкурент — рабочий класс. Реакция, наступившая после чартистского движения и континентальных революций, и присоединившийся к этому небывалый расцвет английской промышленности с 1848 по 1866 г. (этот расцвет обычно приписывают влиянию одной только свободы торговли, но он в гораздо большей степени вызван колоссальным развитием железных дорог, океанского пароходства и вообще средств сообщения) снова поставили рабочих в зависимость от либеральной партии, в которой они, как и до чартистского движения, составляли радикальное крыло. Постепенно, однако, требования избирательных прав со стороны рабочих стали неодолимыми. Пока вигские лидеры либералов все еще трусили, Дизраэли доказал свое превосходство; побудив тори использовать благоприятный момент, он ввел в городских избирательных округах избирательное право для съемщиков жилых помещений [household suffrage] [В немецком тексте после слов «жилых помещений» добавлено: «(которое распространялось на каждого нанимателя отдельного помещения)». Ред.] и вместе с тем произвел перераспределение избирательных округов. Вскоре после этого было введено тайное голосование; далее, в 1884 г. избирательное право для съемщиков жилых помещений было распространено на графства и было произведено новое распределение избирательных округов, которое до некоторой степени уравнивало их между собой[317]. Благодаря всем этим мероприятиям сила рабочего класса на выборах настолько возросла, что сейчас рабочие составляют большинство избирателей по крайней мере в 150–200 избирательных округах. Но нет лучшей школы почтительного отношения к традиции, чем парламентская система! Если средний класс, преклоняясь и благоговея, взирал на то, что лорд Джон Маннерс в шутку называл «нашим старым дворянством», то и рабочая масса с уважением и почтением смотрела тогда на так называемый в то время «лучший класс», на средний класс. И действительно, примерно пятнадцать лет назад британский рабочий был образцовым рабочим, и его почтительнейшее отношение к положению его нанимателя, его самоограничение и смирение в тех случаях, когда он требовал прав для себя, лили целительный бальзам на раны, которые наносили нашим немецким экономистам из школы катедерсоциалистов[318] неисправимо коммунистические и революционные стремления их соотечественников — германских рабочих.

Однако английский средний класс был дальновиднее немецких профессоров — он состоял из лучших дельцов, чем они. Только под давлением обстоятельств он уступил часть своей власти рабочим. Во времена чартистского движения он научился понимать, на что способен народ, этот puer robustus sed malitiosus. С того времени ему волей-неволей пришлось превратить добрую часть требований Народной хартии в закон Соединенного королевства. Больше чем когда-либо важно было теперь держать народ в узде моральными средствами. Первым же и важнейшим моральным средством, которым воздействуют на массы, оставалась все та же религия. Отсюда — поповское засилье в школьных советах, отсюда — возрастающее самообложение буржуазии для поддержки всякого рода ревивализма [В немецком тексте вместо слов «для поддержки всякого рода ревивапизма» напечатано: «для использования всевозможных способов благочестивой демагогии». Ред.], начиная от ритуализма[319] и кончая «Армией спасения».

И теперь наступило торжество британской респектабельности [В немецком тексте вместо слов «британской респектабельности» напечатано: «британского респектабельного филистерства». Ред.]над свободомыслием и религиозным индифферентизмом континентального буржуа. Французские и германские рабочие прониклись мятежным духом. Они повально были заражены социализмом и при этом, по весьма веским соображениям, вовсе не так уж были озабочены соблюдением законности при выборе средств для завоевания власти. Этот puer robustus действительно становился там с каждым днем все более malitiosus. Для французской и немецкой буржуазии оставалось лишь одно крайнее средство: отбросить втихомолку свое свободомыслие, подобно тому как юноша, чувствуя, что его все более и более одолевает морская болезнь, незаметно бросает зажженную сигару, которой он щеголял на борту корабля. Один за другим богохульники стали принимать внешне благочестивый облик, с почтением говорить о церкви, ее учении и обрядах и стали даже их соблюдать сами, поскольку нельзя было их обойти. Французские буржуа довольствовались maigre [постной пищей. Ред.] по пятницам, а немецкие буржуа по воскресеньям терпеливо выслушивали на своих скамьях в церкви длинные протестантские проповеди. Со своим материализмом буржуа попали в беду. «Die Religion muss dem Volk erhalten werden» — «Религия должна быть сохранена для народа» — таково последнее и единственное средство спасения общества от полной гибели. К несчастью для самих себя, они открыли это только тогда, когда сделали с своей стороны все возможное, чтобы навсегда разрушить религию. И тогда наступил момент, когда британский буржуа в свою очередь мог над ними посмеяться и крикнуть им: «Глупцы, это я мог бы сказать вам еще двести лет назад!»