Василий Абрамов - На ратных дорогах

• Название: На ратных дорогах
• Автор: Василий Абрамов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

Без малого три тысячи дней провел Василий Леонтьевич Абрамов на фронтах. Он участвовал в трех войнах — империалистической, гражданской и Великой Отечественной. Его воспоминания — правдивый рассказ о виденном и пережитом. Значительная часть книги посвящена рассказам о малоизвестных событиях 1941–1943 годов. В начале Великой Отечественной войны командир 184-й дивизии В. Л. Абрамов принимал участие в боях за Крым, а потом по горным дорогам пробивался в Севастополь. С интересом читаются рассказы о встречах с фашистскими егерями на Кавказе, в частности о бое за Марухский перевал. Последние главы переносят читателя на Воронежский фронт. Там автор, командир корпуса, участвует в Курской битве. Свои воспоминания он доводит до дней выхода советских войск на правый берег Днепра.

Эта книга с сайта «Военная литература», также известного как Милитера. militera.lib.ru

---

День выдался солнечный, теплый. Остановились у выхода из леса южнее деревни Махульдур. С группой командиров я выдвинулся на опушку, чтобы изучить местность и уточнить место прорыва через дорогу Бахчисарай — Ай-Петри.

В бинокль видны деревня Гавро и большой участок шоссе. В Махульдуре и Гавро много солдат. По дороге от Биюк-Узенбаш до шоссе и по самому шоссе интенсивное движение. Нет, здесь идти на прорыв безрассудно. Решили снова подняться в горы. Там встретим партизан, и они помогут нам.

На подъеме передовое охранение задержало татарина. Он назвался учителем и сказал, что идет из Коккозы. В деревне много немцев, а вчера и сегодня их стало еще больше. Они ждут кого-то.

— Часом, не вас ли? — улыбаясь, спросил татарин.

На всякий случай мы его задержали, пока не поднялись на гору, а потом отпустили. Но скоро выяснилось, что допустили промах.

На полпути к высокогорному пастбищу нас остановили. Старший заставы попросил, чтобы отряд подождал, а на базу поднялись только мы с комиссаром.

Партизаны размещались в зданиях молочно-товарной фермы. У одного из домиков нас встретил командир партизанского отряда Калашников, удивленно спросил:

— Как вы нашли нас?

— Очень просто. О вашем местопребывании знают все жители, — ответил Кальченко.

Я добавил:

— Плохо маскируетесь, товарищ, командир.

— Ничего! Нас здесь врасплох не застанут! — самоуверенно заявил Калашников.

Мы зашли в дом. Я разостлал на столе карту и началось уточнение маршрута. Оказалось, что наше намерение спуститься на дорогу по восточному склону невыполнимо из-за чрезмерной крутизны. Партизаны советовали перейти шоссе на выбранном нами ранее участке Ени-Сала — Коккозы. Кто-то из них выдвинул оригинальный, не лишенный логики довод: в Коккозах много немцев, поэтому в том районе они менее осторожны. Партизаны обещали проводить нас вечером кратчайшим путем.

Повар поставил на стол чугун с крутой пшенной кашей. Мы наелись и решили отдохнуть.

Но не успели еще встать из-за стола, как на улице поднялась суматоха. Послышались автоматная стрельба, разрывы гранат. Все выскочили из помещения. Я замешкался, складывая карту, выбежал последним.

К строениям быстро приближалась густая цепь немцев. Партизаны побежали к высокой изгороди, протянувшейся метрах в двадцати от домика, легко вспрыгивали на нее и скатывались по пологому склону. Таким же путем ушел и Кальченко. Я поспешил за ним, схватился левой рукой за кол и хотел подтянуться, но кол обломился.

Над головой уже свистели пули, совсем близко рвались гранаты. «Неужели смерть? — пронеслось в сознании. — Все равно живым не дамся!» Не знаю уж, как и перелез через изгородь, как скатился вниз и догнал товарищей.

Было уже совсем темно, когда наш отряд собрался на перевале. Явился один из партизан, сказал, что немцев привел к домикам встреченный нами учитель. И тут я подумал, что зря мы дали ему понять путь своего следования.

Потом ко мне подошел подросток. Днем я видел его у партизан. Чувствовалось, что паренек хочет заговорить, но смущается.

— Как твое имя? — спрашиваю.

— Мишка. Михаил Поселенов.

— Дорогу к шоссе знаешь?

— Я тут каждую тропинку знаю. Только идти сейчас нельзя. Вчера тут проходил майор Рубцов и у шоссе был бой. После этого фашистов понаехало видимо-невидимо.

Все деревни битком забиты. Завтра днем осмотрюсь и тогда проведу, — обещал Мишка.

Скверная выдалась ночь, холодная. На горе дул сильный ветер. Мы собирались группами, накрывали головы палатками и так, прыгая на одном месте и толкаясь, старались согреться.

Едва забрезжил рассвет, начали спуск. Вскоре показалось солнце, и сразу потеплело.

Расположив отряд в укрытии и выставив наблюдателей, мы с Кальченко и Мишей взобрались на высокий утес. С него открылась панорама предгорья, разбросанные тут и там деревни, сады, небольшие, рощи и просто кустарники.

Миша объяснял нам:

— Вот, видите дорогу налево? Она ведет на Биюк-Узенбаш. После вашего ухода там жарко было! Фрицы так здорово лупили из артиллерии, много домов погорело. Но этих типов, узенбашевцев, сам бог покарал, из них столько стали предателями! А вот там вправо деревня Богатырь, — показывал мальчик рукой. — Левей под нами Махульдур, за ней Гавро. Во всех полно немцев. А больше всего в Коккозах, но она за горой не видна. Там танков до черта. Вон, вон, видно, как от Фоти-Сала к Коккозам идут машины. Туда и обратно, туда и обратно. Это они охраняют дорогу.

Паренек прав. По всем дорогам большое движение. Где же их пересечь? Долго осматриваем каждый километр. Кажется, лучше других участок возле больницы, между деревнями Гавро и Махульдур.

— Там будет сподручнее, — авторитетно заявил Миша. — Попозже, ночью, когда фрицы утихомирятся, мы и перескочим.

На том порешили. Кальченко набросал в записной книжке порядок движения групп с таким расчетом, чтобы на каждых 15–20 человек пришлось хотя бы по одному коммунисту. Выступили незадолго до полуночи. Впереди шел наш юный проводник, за ним я, Кальченко и батальонный комиссар Костенко. Из деревень доносился шум моторов, заливистый лай собак. Кое-где раздавались выстрелы. Дополнительными ориентирами нам служили курсировавшие по дорогам машины с зажженными фарами.

Миша уверенно вел нас балками, лощинами и вывел к глубокой впадине около больницы. По скоплению огней, шуму моторов стало ясно, что немцы усиленно охраняют и больницу, и мост рядом с ней.

Мимо нас туда и обратно снуют мотоциклы и танки. Они освещают дорогу и подступы к шоссе, изредка посыпают в ночную мглу пулеметные очереди.

По обочине с интервалом примерно в 150 метров ходят дозорные. В руках у них фонари.

Оживление на шоссе, не снизилось и после часу ночи. Невольно подумал: «А что, если так продолжится до утра? Обратно нам не уйти, и впадина станет нашей общей могилой».

Только во втором часу активность гитлеровцев постепенно стала снижаться. Перестали ходить танки и мотоциклы. Все реже и реже вспыхивали фонари пеших дозорных.

Пора! Осторожно приблизились к домику ремонтного мастера, укрылись за кирпичным забором. Теперь вперед выступили Костенко и Миша. Нервы напряжены, сердце готово выскочить из груди. Но вот разведчики подают условный сигнал — «можно». Обогнув домик, наткнулись на речку Фоти-Сала. Всего месяц-полтора назад это был почти пересохший ручеек, а сейчас он превратился в бурную, многоводную преграду. Люди боятся идти в воду. Кальченко тихо передал по цепи:

— Коммунисты — вперед.

Подбежали Костенко, Бобров, еще несколько человек. Мы вместе с ними вошли в речку. Через метр-полтора все оказались по грудь в воде. Холод обжигает тело, течение сбивает с ног. Но мы идем вперед, а сзади напирают остальные.

Вот и берег. За ним крутой подъем на шоссе. Сейчас там тихо, но через секунду все может ожить, и тогда нас начнут беспощадно расстреливать, давить гусеницами танков.

Передние поднялись и перешли на другую сторону-шоссе. Костенко вернулся к реке поторопить отставших. Секунды казались минутами, минуты — часами.

Наконец показался хвост колонны. Мы отошли от шоссе на несколько сот шагов и очутились в глубоком овраге. Я разрешил снять сапоги и, выжать портянки.

Все рады — еще одним препятствием на пути к Севастополю меньше. Неважно, что одежда промокла и у нас зуб на зуб не попадает. Согреемся в пути.

Здесь распрощались с Мишей. Впоследствии я пытался разыскать его, писал письма в Симферополь. Но таким путем найти Поселенова не удалось. Может быть, он откликнется сейчас, прочитав эти строки.

* * *

Вечером 16 ноября колонна подошла к Уппе и остановилась на краю высокого и крутого обрыва. Тропа спускалась к деревне. Вдали хорошо виден Севастополь. Вот она, конечная наша цель! Осталось только прорваться через фронт.

Разведка донесла, что Уппа забита войсками и машинами. Мы спустились с горы по противоположному склону, забрались в лес и попали в такую чащобу, что с трудом пролезали между деревьями. В темноте трудно ориентироваться, но и так ясно, что место самое подходящее для ночлега. Выслали охранение и расположились на отдых.

На рассвете Костенко попросил отпустить его с двумя автоматчиками в Севастополь. Считал, что втроем они быстрее туда проберутся и пришлют нам помощь. Я понимал, что никого к нам прислать не смогут, но было бы хорошо предупредить своих о нашем намерении прорываться сквозь кольцо блокады на этом участке фронта. Словом, я согласился, и Костенко ушел. А мы начали рассматривать город издали. На душе как-то потеплело, словно встретил старого, хорошего друга. В окуляры бинокля видна Панорама и другие знакомые здания.

Севастополь! Как много он для нас значил. Мы понимали, попадем в город — будем жить и бороться, не попадем — прибавится на холмах еще несколько неизвестных могил.