Анна Котова - Перекресток

• Название: Перекресток
• Автор: Анна Котова
• Жанр: Фэнтези

Все дороги ведут в трактир Терка Неуковыры

---

Местная знать, жалкие бароны и простые рыцари без титулов, преклоняются перед его величием, и это немного утешает.

А сегодня прибыл долгожданный гость. Принц Серрьер внутренне трепещет от нетерпения, но внешне спокоен. Граф Саллитан, конечно, из сомнительной новой знати — всего-то третий граф, а первый, рассказывают, выбился в дворяне из купцов, потому что, будучи чудовищно богатым, одалживал деньги королеве Маргерит и не был настолько вульгарен, чтобы требовать возврата долга. Нынешний Саллитан уже не так оборотист, как его дед, но все еще имеет за душой немало. Если удастся всучить ему принцессу, он в лепешку расшибется, но возвратит Серрьера Марелье ко двору.

Конечно, Лоррена еще глупая маленькая девчонка и молода для брака, но это даже к лучшему. Саллитан получит возможность воспитать себе жену по своему вкусу. А девочка и красива, и знатна, а что немного строптива — ничего, ей просто нужна твердая рука.

Мысленно принц уже видит свадьбу, распахнутый для Марелье карман Саллитанов, столичный дом с синим грифоном над фасадом, мраморные залы королевского дворца… и в перспективе — трон, который пока по недоразумению занимает братец Леорре.

А вот и дочь. Нежное личико, золотые волосы уложены в высокую прическу, из которой продуманно выбиваются на изящную шейку два локона, открытые детские плечики, за корсажем еще почти ничего нет, — но красавица, красавица! Принц слышит, как Саллитан причмокнул. губами, глядя на это юное чудо. Клюнул. То-то! Сейчас принц очень горд своей девочкой.

Только бы вела себя хорошо, маленькая негодяйка. Потому что на розовых губках милая улыбка, а в глазах подозрительные искры. Задумала что-то. Помогите боги всему роду Марелье, если она расстроит намечающуюся выгодную сделку!

Граф Саллитан разглядывал ее, как товар на прилавке. Лоррене казалось, что в голове у него на невидимых счетах отщелкиваются костяшки. Титул — плюс сто. Голубые глазки и красивые волосы — плюс двадцать. Слишком молода — минус десять… а впрочем, попробовать малолетку, да на законном основании… не будем вычитать эти десять, а прибавим пять за невинность. Придется тратить деньги не только на нее, но и на ее папашу — минус пятьдесят. Но если папаша добьется своего… тогда плюс сто…

Она опустила ресницы, чтобы этот счетовод не увидел бешенства в красивых голубых глазах. На себя бы посмотрел, торгаш! Титул дешевый — минус пятьдесят. Старый, чуть ли не старше папы, вислые щеки и вислые усы, уродливый длинный нос, масленые глазки размером едва ли крупнее черной смородины, залысины ото лба — еще минус сто. Брюхо! Еще минус двести!

От злости стало легче думать. Ладно, у этого борова… нет, не борова, не будем обижать свинок… у этого недоборова есть два плюса: деньги и связи. Впрочем, кажется, он глуп. Проверим. Если так, его можно использовать, не поступаясь свободой.

Зачем сразу — замуж? Пусть сначала вытащит их из захолустья, тогда и поговорим! Неужели папа не догадался?..

Впрочем, папа никогда не был силен в играх, где надо видеть вперед дальше, чем на два хода. С него станется разбазарить все козыри в начале игры.

Лоррена приседает, сладко улыбается, делает глупую-глупую мордочку и лепечет:

— Ах, граф, вы такой импозантный!

Папа наблюдает с нарастающим интересом за дочерью, которая почему-то взялась разыгрывать идиотку, но пока, слава богу, молчит. "Только не ляпни лишнего, — мысленно внушает ему дочь, — только не вмешивайся!"

И принц Серрьер слышит, как одуревший от воркования маленькой негодяйки граф соглашается, что принцессе следует выходить замуж в столице, да в кафедральном соборе, да в столичных туалетах — ведь злые языки скажут, будто Саллитан скряга, если, беря принцессу за себя, сэкономит на свадьбе! Разве оценит высший свет истинный блеск этого брака, не увидев его во всей красе?

Она, как бы волнуясь, кладет нежную ручку на здоровенную мясистую лапу графа, она придвигается ближе, невзначай позволяя заглянуть за корсаж — а этот болван, похоже, до того одурел, что ему мерещится грудь, которой, честно говоря, покамест и нету. Он очарован, покорен, раздавлен — и согласен на все.

— Ну что же, дочь моя, — рокочет принц, ухмыляясь в усы, — идите теперь к себе и дайте мне поговорить с вашим женихом.

Лоррена приседает, нежно произносит, опустив длинные ресницы:

— Да, папа, — и удаляется чинной походкой.

В своих покоях она мечется в нетерпении. Получилось! Только бы папа не испортил ее игру. Папа, не промахнись! Я поймала дичь и скрутила, тебе надо только освежевать ее — так не сглупи, не упусти!

Она не может уснуть и всю ночь вертится в постели, вскакивает, подходит к окну и смотрит на постылые ели, залитые лунным светом, черные, угрюмые. Если папа правильно повел партию, я больше никогда не увижу этого леса. Может быть, я и буду по нему скучать, но это потом, и это ерунда. Папа, ты справишься?

Утром Эрандис качает головой, глядя на покрасневшие веки и побледневшие щеки принцессы.

— Ну что там решили? — налетает взбудораженная девочка на няню. — Что мой жених?

— Отправляется в столицу нынче после обеда, — отвечает та, слегка недоумевая: что это с ее высочеством? Неужели ей так понравился этот вульгарный мужчина, что ей не терпится выскочить за него?

Лоррена подпрыгивает, не в силах сдержать восторг. Едет в столицу! Хлопотать! Какое счастье!

Осталось только закрепить успех за сегодняшним обедом. Ну, это пустяки!

Главное — чтобы Эрандис не возражала против пудры и румян. Не следует показывать жениху, что Лоррена нервничала.

Безмятежность и невинность — ее самое сильное оружие.

Она справится, будьте уверены!

-

Брала за руку, тянула за собой. Сосны до неба. Ковер из сухих иголок. Тонкая нежная трава. Масляные шляпки — кругами. Из-под корней — ручей. Лист плывет, кружась.

Волосы черные, длинные. Глаза темно-синие — летний зенит. Узкая ладошка скользит по коже.

Закрывал глаза — не ослепнуть бы. Отворачивался — не утонуть бы. Уходил, не прощаясь — забыть бы.

Смотрела вслед.

Заплетала косы.

338 год Бесконечной войны

Я бродил по деревням все лето, пытаясь приткнуться хоть где-нибудь. Иногда меня нанимали прополоть огород, или собрать щепки, или натаскать воды из колодца, или снять ягоды с кустов. Хозяйки совали мне хлеб, овощи, иной раз — вареное яйцо, наливали молока, одна добрая женщина отдала мне куртку умершего сына. Но лето кончилось, ночи стали резче и студеней, босые ноги коченели в ледяной росе, штаны оборвались, а рубашка и вовсе погибла в неравной борьбе с ежевичником, куда я залез с голодухи, привлеченный кислыми иссиня-черными ягодами.

К середине листопадня. я был еле жив. Я кашлял, из носа текло ручьем, глаза слезились, мне наяву мерещилась всякая дрянь. Помню, полдня со мной рядом под дождем шел оборотень. Мы с ним разговаривали, он меня пожалел и сказал, что жрать такого лядащего пацана — позориться только. Посоветовал идти в Заветреную. "Туда сходятся все дороги, сколько ни есть, — сказал оборотень. — Так что если пойдешь, никуда не сворачивая, как раз и попадешь куда надо". Я ничего не понял — кажется, у меня вообще был жар, — но послушно продолжал идти, никуда не сворачивая, и не заметил, куда ж делся мой необыкновенный спутник.

А к вечеру я вышел к "Толстой кружке".

Мне еще хватило соображения понять, что в таком виде меня могут не пустить на порог, и я попытался умыться у колодца.

Там я и свалился.

А очнулся в тепле, на мягком шуршащем матрасе, одуряющий сенной дух кружил голову. Рваные штаны мои исчезли, зато появилась рубашка, поношенная и очень большая — мужская, так что мне она доходила до колен. Рядом с топчаном, на котором я лежал, сидела веснушчатая девчонка моих лет и сосредоточенно вязала носок на четырех спицах.

Увидев, что я открыл глаза, она заверещала:

— Терк, Терк, он проснулся!

На пороге каморки появился высокий дядька с длинным носом, острыми блестящими глазами и выдающимися усами — я сразу зауважал его за эти усы.

— И что вопишь? Мало ему, что он простужен до последнего, хочешь, чтобы парень еще и оглох? — ворчливо спросил дядька. — Иди, принеси молока и хлеба.

Я провалялся на топчане в каморке три дня, вставая только чтобы выйти до ветру, и все это время меня кормили простой вкусной едой, поили молоком с медом и душистым травяным настоем, укрывали теплым стеганым одеялом, меняли на мне пропотевшую рубашку — словом, нянчились, как с родным. Если не лучше. Не помню, нянчилась ли со мной мама так, пока была жива.

На четвертый день, почувствовав себя гораздо лучше, я собрался уходить и предложил Терку отработать еду и постель.

— Глупостей не говори, парень, — сказал Терк. — Куда ты пойдешь на зиму глядя? Оставайся. Работа в трактире найдется всегда. Полы вымести, посуду вымыть, еду поднести, когда посетителей много. И мне будет веселее, и Хальме будет с кем играть в досужее время…