Анри Бергсон - Смех

• Название: Смех
• Автор: Анри Бергсон
• Издательство: Искусство
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-210-02205-6

Книга «Смех» (1900) — единственный собственно эстетический труд крупнейшего французского философа А. Бергсона. Обращаясь к обширной области смешного в жизни и комического в искусстве, он вместе с тем дает глубокий анализ главнейших философских проблем: сущность человека, взаимосвязь индивидуального и социального, единичного и типического; природа художественного творчества и специфика эстетического восприятия. Ключ к разгадке проблемы комического он видел в разработанном им учении об эстетическом.

Для специалистов-философов, эстетиков, искусствоведов, а также читателей, интересующихся вопросами теории искусства и истории эстетики.

---

Но мы отдыхаем лишь мгновение. Симпатия, которая примешивается к впечатлению комического, — это симпатия быстро улетучивающаяся. Она тоже последствие рассеянности. Так строгий отец присоединяется иногда забывшись, к проказам своего ребенка и тотчас же останавливается, чтобы поправить дело.

Смех, прежде всего, — исправление. Способный унижать, он должен всегда производить на того, кто является его предметом, тяжелое впечатление. Общество мстит посредством смеха за те вольности, которые позволяют себе по отношению к нему. Смех не достигал бы цели, если бы носил на себе печать симпатии или доброжелательства.

Нам скажут, может быть, что его цель — сделать добро, что часто наказывают из любви и что он, подавляя внешние проявления известных недостатков, побуждает нас, таким образом, — к нашему же благу — исправлять сами эти недостатки и внутренне самосовершенствоваться.

Об этом можно было бы много сказать. В общем и целом смех исполняет, несомненно, полезную роль. И весь наш анализ был направлен на то, чтобы доказать это. Но из этого не следует ни то, что смех всегда воздает должное, ни то, что он внушается доброжелательностью или хотя бы справедливостью.

Чтобы воздавать всегда по заслугам, смех должен быть результатом размышления. Между тем смех есть просто проявление механизма, созданного в нас природой или, что почти то же, длительной привычкой к жизни в обществе. Он вырывается самопроизвольно, как настоящий ответ на удар ударом. Ему некогда каждый раз смотреть, куда попадает удар. Смех наказывает за некоторые недостатки приблизительно так, как болезнь наказывает за некоторые излишества, поражая невинных, щадя виновных, стремясь достигнуть общего результата и не имея возможности оказывать каждому частному случаю честь особого внимания. Так происходит все, что совершается непроизвольно, а не под влиянием сознательного размышления. Справедливость может проявиться в общем результате, но не в отдельных частных случаях.

В этом смысле смех не может быть абсолютно справедливым. Повторяю, что он тем более не должен быть проявлением доброты. Его цель — устрашать, унижая. Он не достигал бы ее, если бы природа не оставила для этого даже в лучших людях небольшого запаса злобы или по крайней мере язвительности. Быть может, нам лучше не останавливаться подробно на этом пункте. Мы не найдем в нем ничего особо лестного для нас. Мы увидим, что порыв благодушия и откровенности есть лишь прелюдия к смеху, что смеющийся тотчас же вновь замыкается в себе, горделиво отгораживаясь от всего окружающего, и начинает рассматривать личность другого как марионетку, нити от которой у него в руках. Мы очень легко можем подметить в этом самомнении немножко эгоизма, а за эгоизмом нечто менее непосредственное и более горькое, зарождение какого-то пессимизма, который усиливается по мере того, как смеющийся сознательнее относится к своему смеху.

Здесь, как и всюду, природа пользуется злом ради блага. Последнее и занимало нас главным образом в этом труде. Мы видели, что общество, по мере того как оно совершенствуется, все больше и больше развивает в своих членах гибкость, приспособляемость, чтобы установить все более устойчивое равновесие, что оно все решительнее вытесняет на поверхность элементы беспорядка, неизбежные в таком огромном деле, и что смех выполняет полезную роль, подчеркивая форму всех этих неровностей.

Так на поверхности моря неустанно борются волны, тогда как в низших слоях его царит глубокий покой. Волны сталкиваются, гонят одна другую, стремясь обрести равновесие. Легкая, веселая белая пена следует за их изменчивыми очертаниями. Иногда убегающая волна оставляет немного этой пены на береговом песке. Дитя, играющее поблизости, набирает пену в горсть и минуту спустя уже удивляется, что на ладони у него осталось только несколько капель воды, но воды еще более соленой и еще более горькой, чем вода волны, которая ее принесла. Смех рождается так же, как эта пена. Он подает знак, появляясь на поверхности общественной жизни, что существуют поверхностные возмущения. Он моментально обрисовывает изменчивую форму этих потрясений. Он — та же пена, главная составная часть которой — соль. Он искрится, как пена. Он — веселье. Философ, который собирает его, чтобы испробовать, найдет в нем иногда, и притом в небольшом его количестве, некоторую дозу горечи.

Приложение к 23-му изданию

ОБ ОПРЕДЕЛЕНИЯХ КОМИЧЕСКОГО И О МЕТОДЕ, ИСПОЛЬЗОВАННОМ В НАСТОЯЩЕЙ КНИГЕ

В интересной статье, помещенной в «Revue du Mois»[12] г-н Ив Делаж противопоставил нашей концепции комического следующее собственное определение. «Чтобы предмет стал комичным, — утверждает он, — надо, чтобы между следствием и причиной было расхождение». Что касается метода, которым в этом определении пользуется г-н Делаж, то к нему прибегают большинство теоретиков в области комического, и было бы небесполезно понять, чем он отличается от нашего метода. Мы воспроизведем в главных чертах наш ответ, опубликованный в том же журнале.

«Можно определять комическое с помощью наблюдения за одним или несколькими характерами, пребывающими в тех или иных комических ситуациях. Известное число определений такого рода предлагалось уже со времен Аристотеля; ваше определение мне представляется полученным таким же способом: вы обрисовываете круг и показываете, что любые, взятые наугад комические эффекты входят в него. С того момента, как характеры, о которых идет речь, были отмечены проницательным наблюдателем, они, несомненно, начинают принадлежать тому, что считается комическим; но я уверен, что они чаще встречаются при других обстоятельствах. Определение это, в общем, слишком расширенное. Оно отвечает, — а это уже что-то значит, как я отмечал ранее, — одному из требований логики определения: оно указывает на некоторое необходимое условие. Я не думаю, что оно может, если говорить об избранном методе, определить достаточное условие.

Доказательством этого является то, что несколько подобного рода определений могут считаться в равной мере удовлетворительными, хотя речь в них идет о разных вещах. И еще большим доказательством здесь является то, что ни одно из этих определений, как я полагаю, не дало средства для создания интересующего нас предмета — для создания комического.[13]

Я попытался сделать нечто совсем иное. Я искал в комедии, фарсе, искусстве клоуна и т. п. приемы создания комического. Я заметил, что они в значительной степени зависят от вариаций на более общую тему. И я, с целью упрощения, сосредоточил внимание на общей теме; однако главным здесь были вариации. Как бы то ни было, тема дает общее определение, которое в нашем случае было правилом построения. Я признал между тем, что таким образом полученное определение могло на первый взгляд показаться слишком узким, как определения, полученные с помощью другого метода, могли показаться слишком расширенными. Оно может показаться слишком узким потому, что наряду с вещью смешной самой по себе, по своей сути, в силу собственной внутренней структуры, существует масса вещей, которые вызывают смех по причине чисто внешнего сходства с ней или чисто случайного отношения с другой вещью, похожей на нее, и т. д.; возникновение комического не имеет конца, потому что мы любим смеяться и не упустим для этого никакой возможности; механизм объединения идей здесь весьма запутан; так что психолога, занявшегося изучением комического с помощью этого метода, который вынужден будет бороться с постоянно возникающими трудностями, вместо того чтобы прямодушно покончить с комическим, заключив его в какую-либо формулировку, такого психолога всегда можно будет упрекнуть в том, что он в своем исследовании учел не все факты. Если же он применит свою теорию к тем примерам, какие ему будут приводиться, и докажет, что они стали комичными благодаря сходству с тем, который является комичным сам по себе, то без труда отыщутся еще и еще другие примеры, и ему все время придется быть в работе. В итоге он будет сужать область комического вместо того, чтобы очертить его более или менее широким кругом. И если преуспеет, он сможет найти средство создания комического. Он будет вести анализ со строгостью и точностью ученого, который не считает достижением в изучении какого-либо предмета то, что смог найти для него подходящий эпитет, как бы точен он ни был (нам по силам найти не один подходящий эпитет): только такой анализ и нужен, и мы можем быть уверены в правильности анализа, если способны повторить его снова и снова. Именно такой анализ я попытался осуществить.

Скажу еще, что одновременно с тем, что я поставил целью определить условия возникновения смешного, я попытался узнать, к чему стремится общество, когда оно смеется. То, что мы можем смеяться, это удивительно, и метод объяснения, о котором я говорил выше, не может внести ясность в изучение этого маленького чуда. Я не понимаю, например, почему „дисгармония“ как таковая способна вызвать у части зрителей специфическую реакцию — смех, в то время как другие свойства, качества или несуразности оставляют мускулы лица зрителя неподвижными. Остается, стало быть, определить, какова особая причина дисгармонии, дающей комический эффект; и мы сможем реально найти ее, если только сумеем с ее помощью объяснить, почему в нужных случаях общество чувствует необходимость проявить себя. Надо, чтобы в причине, вызывающей комический эффект, было бы что-то, так или иначе посягающее (и посягающее специфически) на жизнь общества, поскольку общество отвечает на это жестом, который имеет вид оборонительной реакции, жестом, вызывающим легкий испуг. Я хотел, чтобы все это не оставалось без внимания».