Евгений Поповкин - Семья Рубанюк

• Название: Семья Рубанюк
• Автор: Евгений Поповкин
• Издательство: Крымиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1957

Это эпическое произведение, написанное по горячим следам Великой Отечественной войны, рассказывается о борьбе украинского народа с фашистскими захватчиками.

Роман был удостоен Сталинской премии в 1952 году.

---

Зоя и Люба действительно поработали усердно. Они согрели воду, помыли дощатые полы, прибили над нарами нечто вроде ковриков, натыкали свежих еловых веток, застлали столик нашедшейся у Зои скатертью. Землянка приобрела обжитой, уютный вид.

— Если зайдет к нам тот фотокорреспондент, — сказала Зоя, — он обязательно запоет: «Какой волшебник живет в таком гаю?..»

Девушки громко и возбужденно обменивались впечатлениями.

— Мы чуть снайпера ихнего не сняли, — говорила Клава Маринина. — Гляжу, бьет из амбразуры. Никак не попадешь.

— А я своего фашиста интересно подловила, — сказала Нина Синицына.

Клава похлопала ее по плечу:

— Ты бы не одного могла… Но знаете, девочки, она все время кланяется пулям.

— А я тоже кланялась, — вызывающе сказала Мария.

— Ну и что ж, — пожав плечами, заметила Шляхова. — Ведь страшно, девушки!

Условились улечься спать пораньше, сразу же после ужина. Но часов около семи кто-то, поскрипывая снегом, нерешительно потоптался около землянки, и густой бас осведомился:

— Разрешите войти?

Раздвинув плащпалатку, в землянку осторожно спустились двое: старший лейтенант и старшина.

— Из артиллерийского дивизиона, — официально представился старший лейтенант и молодцевато козырнул. — По поручению личного состава…

— Пожалуйста, — пригласила Саша. Она сидела на корточках у печки и подкладывала дрова. — Девочки, уступите место.

Артиллеристы сняли шапки и сели.

Старший лейтенант был значительно моложе своего спутника, круглолиц, выбрит до блеска, над вздернутой сочной губой его чуть-чуть намечались усики. Но держался он солидно.

— Простите за вторжение, — начал он. — Хотелось посмотреть, кого мы сегодня прикрывали своим огнем.

— Надо было бы нам к вам зайти, — сказала Саша, — поблагодарить.

— Вот и ее прикрывали огнем, — представила Клава Марию.

— Командиры и бойцы будут очень рады, если в гости придете, — заверил старший лейтенант. Он кивнул на старшину: — Вот он был на энпе, когда вы били из своей засады.

Поговорив немного, расспросив, нет ли среди девушек землячек, старший лейтенант поднялся.

— Вы им побольше всыпайте, товарищи снайперы, — сказал он. — Мы в обиду вас не дадим. Значит, будем знакомы…

Артиллеристы надели шапки и, попрощавшись со всеми девушками за руку, направились к выходу.

VII

В конце марта морозы внезапно сдали. В приильменских лесах закапало по-весеннему с сосен и елей, и сразу всюду появилось много воды; она выступала под ногами, стояла озерцами поверх взбухшего снега на проталинах, струилась мутными ручьями по обочинам лесных дорог, просачивалась в окопы и траншеи.

Апрель начался бесконечными моросящими дождями; за три-четыре дня снег превратился в грязную жижу. Мокро чернела склизкая ржавчина коры на стволах деревьев; унизанные прозрачными бусами капель, ветви при каждом порыва ветра кропили прошлогоднюю мертвую листву, плесень кочковатых мхов.

В один из таких ростепельных, слякотных дней Оксана пешком, в промокшей шинели, пришла на командный пункт командира дивизии.

Заглянув в дверь, завешенную плащпалаткой, и увидев, что полковник Рубанюк сосредоточенно, сверяясь с лежащим перед ним листом бумаги, наносил что-то на карту, Оксана хотела было подождать, но Иван Остапович заметил ее.

— Заходи, заходи! — пригласил он, мельком взглянув на нее и снова склоняясь над картой. — Скоро закончу… Да ты отдай шинель Атамасю, — добавил он. — Пусть просушит.

Спустя несколько минут Иван Остапович спросил, свертывая карту:

— Ну, как живешь? Давненько не виделись.

— Почти два месяца.

— Письма от Петра имеешь?

Оксана грустно покачала головой. Машинально водя пальцем по крышке столика, она спросила:

— Помните, Иван Остапович, я просилась на передовую?

— Было такое дело.

— Майор Романовский меня тогда не отпустил. А сейчас… Я твердо решила…

— Что там у тебя случилось?

— Ничего особенного не случилось, а больше в медсанбате оставаться не хочу.

Рубанюк искоса разглядывал ее похудевшее лицо. Оксана за последние месяцы сильно изменилась и подурнела. Почти не осталось на ее щеках прежнего цветущего румянца, голубые глаза утратили свой лучистый блеск и, окруженные глубокой желтоватой тенью, казались очень усталыми и растерянными. «Скрывает что-то», — подумал Рубанюк. Вслух он сказал:

— Если бы в армии руководствовались подобными соображениями: «хочу», «не хочу», то я, например, давно бы покинул эти болота… Давно был бы где-нибудь поближе к Украине.

— Вы и я не одно и то же, — возразила Оксана. — Бывают такие обстоятельства, когда с желанием нельзя не считаться.

— Надо знать, что это за обстоятельства.

Оксана все так же машинально выводила по столу пальцем какие-то круги и вдруг, вспыхнув, решилась:

— Хорошо! Скажу… Мой начальник… Случилась такая беда… Любовь примешалась… — Чувствуя на себе пристальный и испытующий взгляд, Оксана мучительно краснела, сбивалась, слова у нее получались жалкие и бесцветные. — В общем… работать нам вместе нельзя… Он придирается, нервничает…

Иван Остапович, вслушиваясь в дрожащий голос Оксаны, тревожно думал: «Еще полгода проторчим на одном месте, в этих болотах, таких вот сюрпризов не оберешься. Народ молодой, все закономерно… Неужели не устояла дивчина?»

Словно читая его мысли, Оксана поспешно сказала:

— Вы плохое что-нибудь не думайте… До серьезного не дошло и не дойдет. И Александр Яковлевич не пошляк, не бабник.

Иван Остапович задумчиво помолчал, потом сказал:

— Пожалуй, придется к твоей просьбе прислушаться. Ты рапорт написала?

Оксана подала ему аккуратно сложенный листок.

— Оставь у меня, поговорю с начсандивом. Через несколько дней тебе сообщат решение…

Возвращаясь в медсанбат, Оксана обдумывала, что бы такое сказать Романовскому. Ушла она без разрешения, после того как Александр Яковлевич грубо накричал на нее в перевязочной, а затем прибегал извиняться и говорил какие-то любезности.

Уже на полдороге Оксана спохватилась, что забыла сообщить Ивану Остаповичу о письме Аллы Татаринцевой. Алла настойчиво просила помочь ей вернуться на фронт. Она вполне могла бы заменить Оксану в медсанбате.

«На следующей неделе пойду еще раз к Ивану Остаповичу, тогда и покажу письмо», — утешила себя Оксана.

Но через день произошло весьма важное событие. Дивизию срочно перебрасывали на другой фронт, и Оксана так и не успела оформить свой перевод.

За сутки до того как медсанбат покинул деревушку, с передовой доставили девушку-снайпера с осколочным ранением левой руки. Оксана в это время дежурила и, сидя в приемо-сортировочной, узнала, что фамилия девушки Синицына, зовут ее Ниной. Она была ранена при смене огневой позиции.

— Меня не отправят в тыл? — тревожно допытывалась Нина, при каждом движении морщась от боли и с трудом сдерживая слезы, наполнявшие ее большие глаза.

— Больно? — спросила Оксана, сочувственно глядя на нее.

— Не больно… Боюсь как бы меня не задержали здесь долго.

— Врач решит, — ответила Оксана уклончиво: рана была серьезная.

Она повела Синицыну на осмотр к Романовскому.

— В эвакогоспиталь! — приказал он коротко, закончив обработку раны и перевязку.

Синицына с мольбой приложила здоровую руку к груди:

— Товарищ доктор!..

— Ну, а кто будет с вами в дороге нянчиться, любезная? — Романовский сердито уставился на девушку. — Вам известно, что мы снимаемся? Всех раненых выписываем…

Синицына упрямо тряхнула рыжими волосами, сузила глаза:

— Это меня не касается. Я не могу отстать от подруг… И пару свою потерять.

— Ничего не могу поделать.

Романовский снял халат.

— Не возьмете — и сама доберусь до станции, — сказала Синицына таким тоном, что и Романовский и Оксана поняли: девушка способна это сделать.

— Разрешите, товарищ майор, ехать ей с нами? — сказала Оксана. — Возьму все хлопоты на себя.

Романовский с досадой махнул рукой:

— Доложите командиру медсанбата…

На следующее утро за имуществом и людьми медсанбата пришли автомашины. За три часа колонна добралась до станции Бологое, наполовину разрушенной бомбами. Горьковато запахло угольным перегаром, карболкой, вокзальными запахами — мазута, солдатского сукна, махорки.

Оксана, поддерживая Синицыну, помогла ей выйти из кабины, огляделась.

На путях лязгали буферами составы, на платформах тесно стояли орудия, автомашины, походные кухни. Перед длинным полуразбитым вокзальным зданием лежали и сидели в ожидании погрузки солдаты.

— Почти год не видала всего этого, — сказала Оксана, с любопытством разглядывая пыхтящие паровозы, толчею у баков с кипяченой водой. — Даже чудно как-то…