Сергей Жигалов - Бродячие собаки

• Название: Бродячие собаки
• Автор: Сергей Жигалов
• Издательство: Вести
• Жанр: Природа и животные
• Год: 2002

Жестокая схватка с браконьерами — еще не главное испытание в жизни егеря Веньки Егорова.

Вожаком стаи бродячих псов становится его любимая собака — полуволк. Стаю обвиняют в людоедстве. Невиданная охота на «людоедов» с участием десантников на вертолетах и снегоходах оборачивается человеческой трагедией… О ней сообщают ведущие информационные агентства планеты…

Сергей Жигалов — член Союза писателей России. Автор книг «В зной на крутом льду», «Не пускайте собаку на минное поле», «Истребители волков», «Сбор кукол в окрестностях». «Бродячие собаки» — это его первый роман.

Псы, рассыпавшиеся, было, по кладбищу, опять цепочкой вытягивались за вожаком…

Лом выбрался из кабины, ветер трепал полы его длинного пальто. Он принялся палить в волчицу из пистолета. Со страху ему показалось, будто пули рикошетят от покатого лба, высекая желтоватые искры. — Мочи людоеда! — орал Шило.

Серебряный зверь мерцал желтыми зрачками в пяти шагах. Один бросок по насыпи — и он повиснет на горле…

---

А еще через час в больницу к Крапивину приехал Курьяков. После короткого разговора в кабинете они вышли наружу. Узкой тропинкой прошли в дальний угол больничного двора к заметанному снегом полуподвалу. По обмерзшим ступенькам спустились вниз, в морг.

В клубах пара, хлынувшего в открытую дверь, красновато горела лампочка. Пазы между досками на потолке белели инеем. Посредине на оцинкованном столе лежало прикрытое по плечи одеялом тело. Стриженая голова была чуть повернута набок к двери. Курьяков прикрыл глаза ладонью и отступил назад. В то мгновение, когда он увидел так знакомую стриженую голову и поблескивающую из-под одеяла черную куртку, в нем рассеялся фантом надежды. Это был Игорь.

Крапивин, ничего не понимая, с удивлением глядел на перекошенное лицо прокурора. Он думал, что тот приехал взглянуть на подорвавшегося на гранате бандита по долгу службы.

Курьяков подошел вплотную к столу. В открытых глазах погибшего взблескивал осыпавшийся с потолка иней. На мелово белом лице слева от виска насквозь чернел страшный след осколка гранаты. Нижняя челюсть была подвязана грязно-белым полотенцем с узлом на макушке. И от этого полотенца лицо убитого, будто повязанного косынкой, высекло в памяти прокурора образ матери Игоря. Дверь в тот третий склеп в душе прокурора Курьякова распахнулась. Он вспомнил ее такой же молодой, каким был теперь ее сын, лежащий на оцинкованном столе.

… Она проходила свидетелем по делу, которое вел он, тогда два года как женатый следователь. Для нее любовь была, как горсть спелой вишни. Она любила его легко и безоглядно, ничего не требуя и не обещая. Да и рассталась она с ним, будто выплюнула вишневую косточку. Через год нашла его и объявила, что родила его ребенка. Пыталась отравиться прямо в его рабочем кабинете. Он тогда выгнал ее и убедил себя, что она все это сочинила… А еще через семнадцать лет он получил от нее письмо. Из конверта на стол скользнуло фото. На нем был заснят сам Курьяков в юности. Он долго вглядывался в изображение. «И теперь откажешься?» — прочел он на обороте. В письме ее почерком было написано, что Игорек несправедливо осужден и отбывает срок в колонии для несовершеннолетних в Жигулевске.

Курьяков встретился с ней, пообещал помочь, но выговорил одно условие: она никогда не скажет сыну, что он его отец. Сочинили легенду. Будто Курьяков был другом погибшего отца Игоря и потому помогает.

Курьяков тогда употребил свои связи и Игорька выпустили досрочно. Но через полтора года за первой ходкой последовала вторая. И опять Курьяков, чувствуя себя виноватым, помогал Игорю. В конце срока знакомый начальник колонии отпускал Игоря с ним на охоту, на рыбалку на сутки, а то и на двое.

И вот теперь он, его сын, лежал в холодном подвале с белесыми от инея стенами. И даже тем, кого он спас от смерти, приняв в себя взрыв фанаты, было на него наплевать.

Куривший у окна врач вздрогнул от прерывистых всхлипов. Прокурор стоял на коленях у стола и будто бодал распростертое тело.

— Чего, Петрович? С сердцем плохо? — Крапивин сжал ему пальцами запястье.

— Сын, сын это мой. — Прокурор не вставая с колен, обернул лицо к Крапивину, опять ткнулся головой в край стола. И будто услышав свои слова как бы со стороны и только теперь поняв все произошедшее, он закричал разрывающим душу криком.

Крапивин схватил его под мышки и, побагровев от натуги, вытолкал наружу. Зачерпнув в горсть снегу, прокурор вытер мокрое от слез лицо…

… Егерь отказался класть Вовку на носилки. Постелил на колени сынишкино пальтишко, держал мальца на руках. Тускло горели в салоне лампочки. Бессильно клонившаяся набок головенка сынишки и белое без кровинки личико с полуоткрытым ротишком напоминали раненого птенца. Не верилось, что вчера в это же время он стоял, широко, по-ковбойски, расставив ноги, и стрелял. Когда Венька наклонялся, то чувствовал, что от пальтишки пахнет собакой. Под гул моторов моментами он проваливался в забытье. И тут же возникала Найда. Она сидела на затоптанном полу, навострив уши, двигала ноздрями. Он даже чувствовал ногой ее теплый бок. «Опять уведет, заманит.» Он на мгновение вспомнил то слово, что разбудило его той страшной ночью, открыл глаза. У ног темным комом лежала Найда. Егерь едва удержался от вскрика. «Она спасла его при жизни и не покинула даже теперь, после смерти», — успел подумать егерь, прежде чем разглядел в «Найде» сползшее с колен Вовкино пальтишко. Но когда он поднял его с пола и одной рукой провел по лицу, разгоняя сон, почувствовал на губах волоски. Поднес руку к глазам — на пальцах была собачья шерсть.

На вертолетной площадке их уже ждала «Скорая помощь». И по тому, как суетились врачи, с сиреной машина мчалась по улицам, Венька понял, дело было совсем плохо.

В холле клиники Вовку взяли у него из рук. Бегом занесли в лифт.

— «Ждите здесь,» — обернулась к нему медсестра.

Створки лифта клацнули, закусив уголок Вовкиного одеяла. Егерь остался один. Пустота в руках, привыкших за время полета держать Вовку, пугала. Он отошел к окну. Горело нажженное морозом лицо. В ушах еще не угас треск «Бурана». Здесь он был бессильный и ненужный. Где-то там, в бетонных недрах, чужие люди спасали его сына от смерти.

По холлу расхаживали больные в линялых халатах. Здоровались с родственниками, шуршали пакетами. Голоса, смех. Но егерь ничего этого не слышал.

Он только теперь заметил, что на нем промасленный авиационный комбинезон, унты. Но какое это имело значение?

Он обратил внимание, что некоторые посетители идут мимо лифтов и сворачивают к стеклянной двери. Понял: там лестница.

— Вы, молодой человек, куда? — остановила его сухонькая бабулька в белом халате. — К кому вы? В таком виде. Нет-нет!

Венька вернулся в холл. Он даже не знал, на какой этаж увезли сына.

Он сам себе потом не мог объяснить, зачем позвонил Эн. Не Рассохину, не Глебу Канавину, а именно Эн.

— Как вас представить? — Женский голос был мягок и ласков.

— Скажите: отец террориста.

— Ах, это вы, Всеволод Игнатьевич, — хрусталем зазвенел голос в трубке. — Извините, не узнала. Секундочку, соединяю.

— Да, Сева, слушаю тебя.

Венька чуть не положил трубку:

— Это не Сева, это егерь из Благодатовки. Секретарь спутала меня. Ваша дочь проснулась?

— Да, а в чем дело?

— А мой сын умирает.

— Я не доктор.

И опять он чуть не бросил трубку. Сказал зло:

— Если бы не мой сын, ваша дочь бы не проснулась.

— Террорист, Вовка, — из голоса собеседника ушла сталь. — А что с ним? Обморожение? Вы где?…

Прошло минут пять. В холл быстро спустился огромный краснолицый мужчина в белом халате и высоком белом колпаке. Подошел к Веньке. Представился главным врачом клиники, Клевлиным Виктором Никитовичем. Долго жал егерю руку.

— Идемте ко мне в кабинет. Что ж вы сразу ко мне не зашли? Располагайтесь. — Он ввел егеря в просторный, бедно обставленный кабинет. Указал на кресло.

— Мальчик ваш очень тяжелый. Он сейчас в реанимационной палате. На левой кисти началось отмирание тканей, как в народе говорят, антонов огонь, может начаться заражение. Видимо, несколько пальчиков придется ампутировать. — Главврач шумно дышал, с опаской поглядывал на егеря, будто ожидал одобрения своим словам. — Чай, коньяк, кофе? В вашем состоянии я бы советовал соточку коньячка. У меня есть хороший коньячок. Не желаете? Леночка, тогда два чая. А вы не зять Суженину будете?

— Нет, я Сильверу зять. — Венька расстегнул молнию комбинезона. Среди полированных столов и мягких кресел в унтах и комбинезоне было неимоверно жарко.

— Впервые за десять лет губернатор позвонил мне лично сам, — сказал главврач.

Он умолчал, что разговор губернатор закончил просьбой, похожей на приказ:

— Вы должны спасти мальчика. Сделать все возможное и невозможное!

В это время в кабинет вбежала женщина-врач, зашептала на ухо главврачу.

Венька весь обратился в одно большое ухо. Но успел лишь разобрать:

— Они подъезжают, может, уже приехали…

Венька видел, как главврач задышал еще чаще, подскочил в кресле, опять сел:

— Елена Петровна, пошли кого-нибудь за конфетами. Самые лучшие… Юрий Иванович пусть доложит о состоянии мальчика. Пусть зайдет. Нет, поднимется в приемную и ждет. Господи! — Глаза его остановились на егере. Он хотел что-то ему сказать, но только пожевал губами. Видимо, он не мог решить, надо ли оставлять егеря в кабинете или нет… — Господи, — повторил он. — Сам Эн едет сюда вместе с губернатором. Вы кто? — Он смотрел на егеря, как на пришельца из соседней галактики. — Будьте тут, я побегу их встречать. Спаси, сохрани, пронеси!

Когда они все трое вошли в кабинет, егерь не сразу узнал Эн. Теперь он был в длинном пальто стального цвета с длинным красным шарфом, из-под которого выглядывал тонкий белый свитер. Его узкое худощавое лицо было бледным. Во всем его облике, в движениях чувствовалась скрытая опасность. Он весь был, как гладкий тонкий лед, под которым летели огромные толщи воды. И люди интуитивно боялись ступать на этот лед. Только кубастенький, в широкой клетчатой куртке, с большой лысоватой головой и прокуренными кустиками-усами губернатор чувствовал себя рядом с ним уверенно.