Анатолий Анисимов - Компьютерная лингвистика для всех: Мифы. Алгоритмы. Язык

• Название: Компьютерная лингвистика для всех: Мифы. Алгоритмы. Язык
• Автор: Анатолий Анисимов
• Издательство: Наукова Думка
• Жанр: Языкознание
• Год: 1991
• ISBN: 5–12–001952–8

На основе алгоритмического анализа исследуются литературное творчество, структуры естественного языка и мышление человека. Системный подход применяется для анализа мифов, лингвистических схем, снов, предложений и систем искусственного интеллекта. Особое внимание уделяется рекурсии как специальному алгоритмическому способу организации сложных систем. Рассматриваются примеры рекурсии в литературе, языке, в формировании психической деятельности человека.

Для широкого круга читателей, интересующихся современными достижениями информатики, лингвистики и искусственного интеллекта.

---

«А, проклятая!» — вскричал в ужасе Свидригайлов, занося над ней руку… Но в ту же минуту проснулся.

Он на той же постели, так же закутанный в одеяло; свеча не зажжена, а уж в окнах белеет полный день».[87]

Свидригайлов бессмысленно пытается поймать муху над холодной телятиной. Затем, очнувшись, решительно выбирается на улицу. Грязная собачонка, валяющийся пьяный на тротуаре, каланча, серый промозглый день, сторож Ахиллес в серой шинели. Короткий бессмысленный диалог. Свидригайлов приставляет пистолет к правому виску и нажимает курок.

Достоевский для усиления эффекта рекурсивности в сны персонажа вносит повторяющиеся сюжетные фрагменты: девочка-утопленница и промокшая девочка, ловля мыши и ловля мух, диалог с маленькой девочкой, коверкающей слова («мамася», «плибьет», «лязбила»), и диалог с Ахиллесом («А-зе, сто-зе вам и здеся на-а-до? Здеся не места»). Свидригайлов вполне мог посчитать свой роковой выстрел совершаемым в продолжающемся кошмарном сне.

Норвежский писатель К. Гамсун в романе «Мистерии» также использовал аналогичный прием рекурсивного сна.

… Странный путешественник Нагель впал в тревожное забытье. К вечеру он наконец уснул, проснулся утром часов около десяти. Бежит к пристани, пытается достать со дна морского свой талисман — железное кольцо. Совершает сложные действия, борется, отчаивается, слышит властный зов с моря, падает на землю лицом вниз — и вдруг просыпается. Минутное облегчение. Но властная сила уже овладела им. Он бежит к причалу и бросается в море.

В романе Г. Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» сны одного из героев Хосе Аркадио Буэндиа описываются как постепенный последовательный переход из одной комнаты в другую, точно такую же — и так до бесконечности. Просыпаясь, он совершал обратный путь, пока не достигал самой первой комнаты. Ему нравились такие путешествия — как будто идешь по галерее между параллельными зеркалами… Однажды Буэндиа не захотел покинуть последнюю комнату. Там он остался навсегда. Его уже не смогли разбудить.

В стихах еще Шекспир в знаменитом монологе Гамлета вопрошает:

… Умереть, уснуть,
Уснуть…
И, может быть, увидеть сны.
Ах, в этом-то и дело все. Какие
Присниться сны нам могут в смертном сие,
Когда мы бросим этот шум земной?[88]

У М. Ю. Лермонтова есть удивительное пророческое стихотворение «Сон», написанное им в 1841 г. — году своей смерти.

В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня — но спал я мертвым сном.
И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне.
Меж юных жен, увенчанных цветами.
Шел разговор веселый обо мне.
Но в разговор веселый не вступая.
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа ее младая
Бог знает чем была погружена;
И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.

Стихотворение произвело впечатление на современников. Его часто вспоминали потомки. По сути, это первое в литературе рекурсивное стихотворение. Философ и поэт Владимир Соловьев написал о нем очерк. А. Блок считал это произведение предвестником новых форм литературы. «В этом сцеплении снов и видений ничего не различить — все заколдовано…»[89] Упоминает стихотворение и Даниил Андреев в известном духовидческом произведении «Роза мира».

Он считал миссию Лермонтова одной из «глубочайших загадок нашей культуры».

«… гроза вблизи Пятигорска, заглушившая выстрел Мартынова, бушевала в этот час не в одном только Энрофе. Это, настигнутая общим врагом, оборвалась не довершенной миссия того, кто должен был создать со временем нечто, превосходящее размерами и значением догадки нашего ума, — нечто и в самом деле титаническое».[90]

Владимир Набоков считает «Сон» центральным моментом творчества Лермонтова. Об этом он пишет в «Предисловии к «Герою нашего времени»».

Лермонтов первым не побоялся высвободить могучие смерчи рекурсии языка. Возможно, в этом и состояла его историческая роль. Он переступил запретную черту и оказался в заколдованной области стихий языка. Странная жизнь, странное пророческое стихотворение и странная внезапная смерть… Как будто в самом деле какая-то грозная сила не хотела открывать тайные обряды языка. Но магические заклинания произнесены, колдовство свершилось, и язык приобрел последнюю власть над Вселенной и человеком. Три загадочных сна, три мастера, описавших их, — вот истоки современной литературы: Лермонтов, Гоголь, Достоевский.

«Вот почему в великой триаде хитрые и мудрые колдуны ведут под руки слепца; Лермонтов и Гоголь ведали приближение этого смерча, этой падучей, но они восходили на вершины или спускались в преисподнюю, качая только двойников своих в сфере падучей; двойники крутились и, разлетаясь прахом, опять возникали в другом месте, когда смерч проносился, опустошая окрестность. А колдуны смотрели с вещей улыбкой на кружение мглы, на вертящийся мир, где были воплощены не они сами, а только их двойники».[91]

ЗЕРКАЛА АНДРЕЯ ТАРКОВСКОГО

Андрей Тарковский обладал особым видением мира. Он выражал свое ощущение жизни сложными образами реальности, сновидений, фантазии, связанными между собой внутренними ассоциациями больше, чем внешней логикой сюжета. Человек у Тарковского предстает как яркая вспышка в фокусе бесконечной серии рекурсивно повторяющихся зеркальных отражений, образующих прошлое и будущее, определяющих настоящее; вспышка, трагическое предназначение которой самим человеком до конца еще не осознано, — возможно, она всего лишь для того, чтобы на мгновение запечатлеть слабый отблеск истинных отражений реальности. Особенно это проявилось в последних, наиболее значительных фильмах «Ностальгия» и «Жертвоприношение».

Фильмы Тарковского сложны. В них и фантастика, и сны, и грубое бытие вещей, и глубокий философский смысл. Эти фильмы как психологический тест Роршаха — одни видят кляксы, другие — целый мир удивительных картинок. Одни досидят от силы до середины сеанса, другие смотрят по нескольку раз. Впрочем, сравнения с тестом Роршаха явно недостаточно. Надо еще понять, что стоит за всеми этими картинками, какая сила приводит их в ритмичное движение, связывает между собой в единое целое и вновь разбивает на бесконечное количество изменяющихся, ускользающих отражений. Поэтому фильмы Тарковского надо объяснять хотя бы для того, чтобы его глазами посмотреть на мир и попытаться, пока, может быть, еще не поздно, изменить его к лучшему. Кроме того, такие фильмы — хорошие уроки ассоциативного мышления. Конечно, мы анализируем творчество с алгоритмических позиций. Нам важно выявить, какие алгоритмические конструкции использует Тарковский, что заставляет человека так пристально всматриваться в необычные зеркала.

В «Ностальгии» трагические судьбы трех человек странным образом переплетаются, образуя загадочную игру отражений, игру света и тени, жизни и смерти.

Современный русский писатель Андрей Горчаков путешествует по Италии, собирая материал для книги о русском крепостном композиторе и музыканте прошлого века. Судьба этого человека напоминает его собственную. Музыкант тоже путешествовал по Италии. Кажется, там даже женился. Вернулся в Россию. Тосковал. Запил. Умер — сгорел от водки, тоски, невозможности самовыразиться.

Писатель страдает от ностальгии. Встречает странного итальянца, который пытается уйти из жизни, затворившись дома и семь лет ожидая конца света. Непонятным образом эти два человека соединены тайной, можно сказать, мистической связью. Их влечет друг к другу. Рассуждения одного об опасном пути человечества, о безысходности жизни, о тупике, в который зашла цивилизация, продолжаются в раздумьях другого. Итальянец просит писателя пройти с зажженной свечой через бассейн святой Катарины в санаторной гостинице. Самому ему это не дают сделать люди, которые постоянно находятся в бассейне, — они считают его сумасшедшим. «Тогда все изменится», — твердит итальянец. Он выступает на площади, призывая человечество вернуться назад, в ту иллюзорную точку истории, откуда будущее представлялось спокойно прекрасным и еще не были видны грозные признаки грядущих потрясений. Странный человек заканчивает свою странную роль. Он обливает себя бензином и поджигает. Звучит восточная музыка. Итальянец уходит из жизни — на этот раз навсегда. На площади равнодушные люди, каждый занят собой. А кто-то, одетый как итальянец, пародирует его, не останавливаясь даже в трагический момент, — последнее гротескное отражение в кривом зеркале жизни.