Ирина Сергиевская - Искатель. 1989. Выпуск №1

• Название: Искатель. 1989. Выпуск №1
• Автор: Ирина Сергиевская
• Издательство: Издательство ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия"
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1989

На I, II, IV страницах обложки и на стр. 2 рисунки Сергея РАДИМОВА к фантастической повести «КАРИАТИДА».

На III странице обложки и на стр. 61 рисунки Генриха КОМАРОВА к повести «ДО ВЕСНЫ ЕЩЕ ДАЛЕКО».

---

После свершения казни Гермес в одиночестве направился к ближайшему мосту. Он знал, куда шел. Тут следует раскрыть, наконец, тайну надписи, оставленной академиком Стогисом на сейфе в кабинете Капиталины. Это был адрес и приглашение зайти. Гермес, отчасти из любопытства, отчасти оттого, что эта была, быть может, последняя надежда на спасение, решил навестить неизвестного корреспондента.

Попав на нужную улицу, он впорхнул в подъезд дома и, распугав там ночных кошек, постучал кадуцеем в дверь. За ней зашаркали и спросили:

— Кто там?

— Бог, — прямодушно ответил Гермес. — Вестник Зевса.

Нельзя сказать, чтобы академик Стогис очень удивился или испугался при виде говорящей статуи. За свою жизнь он видел так много страшного, глупого и высокого, что визит Каменного гостя лишь приятно поразил его, не более.

— Добро пожаловать, великий бог торговли и покровитель путников! — приветливо сказал он.

Гермес вошел, стараясь не наследить. В кабинете они сели в кресла друг против друга, и Гермес без вежливой увертюры приступил к делу.

— Зачем вы хотели говорить со мной? — спросил он.

— Я рад видеть вас у себя в гостях, великий бог, — искренне сказал академик. — Признаюсь, мне хотелось бы побеседовать с вами о вечном и нетленном, ибо, не сомневаюсь, вы много можете рассказать…

— Да, — кивнул Гермес, — я всякое повидал.

— …Но, к сожалению, — продолжил Стогис, — разговор придется вести в ином ключе. Я догадываюсь, что вам известно о Проекте решения. Это нужно предотвратить.

— Вы, я вижу, человек влиятельный, — проницательно заметил Гермес. — Так почему же вы не могли помочь нам раньше?

— Увы, мой друг, все, что в моих силах, я делаю и буду делать.

Стогис помолчал и добавил с вежливой укоризной:

— Вы, как бог, вряд ли можете понять, что силы человеческие ограничены.

— Отчего же? — добродушно молвил Гермес. — Мне ваша сентенция ясна. Ценю ваш пиетет ко мне, но будем откровенны: я бог не настоящий, а мраморный, творение рук человеческих, посему мне знакомо чувство бессилия, отчаяния и даже страха.

— Прекрасно, — кивнул академик. — В таком случае я, без опасений быть непонятым, представлю вам мой план и надеюсь на активную вашу помощь.

— Да будет так, — молвил Гермес.

— Мой план не лишен, правда, некоторого риска, скажу больше — это авантюра.

— Очаровательно! — воскликнул бог. — Авантюры — это моя стихия! Вы можете целиком на меня положиться.

Автор, незримо присутствовавший в кабинете, уже готовился законспектировать самую важную часть разговора, но собеседники неожиданно перешли на совершенно незнакомый ему древнегреческий язык.

Беседа продолжалась долго и прерывалась то гневными, то восторженными вскриками Гермеса, из чего можно было заключить, что Стогис придумал действительно нечто из ряда вон выходящее.

Незнакомая звонкая речь собеседников мало-помалу увела воображение в иную, далекую эпоху. Автор увидел скалистый бесприютный остров и мраморную глыбу, в утробе которой дремал неродившийся еще Гермес. Медлительно текли века, и вот однажды явился Человек и дал миру бога. Веселый, грозный, прекрасный, вознесся он над изменчивой толпой. Сто тысяч раз осмеянный, свергнутый, закопанный вандалами в земле, бог выжил. Во имя чего же свершалось избавление, во имя спасения мира? Но как возможно спасти мир от беспамятства — мир, изверившийся, грубый, слабый и во всякое мгновение жизни самонадеянно забывающий о прошлом?.. Не лучше было вовсе не родиться и вечно дремать в мраморной глыбе, ведь люди любят спящих богов. Разве благо свершил древний скульптор, дав своему творению столь тяжкое бессмертие и отняв бесстрастие, величие, покой?..

Так прошла ночь. Под утро заговорщики вновь перешли на русский язык. Академик выглядел усталым, Гермес озабоченным.

— Надо спешить. Идти далеко, — сказал бог, вставая.

— Разве вы пешком ходите? — удивился академик.

— Тяжело мне, каменному, по воздусям порхать, да и не мальчик я.

— Уж не больны ли вы? — обеспокоился Стогис.

— Да нет. Просто живу долго — сарказм одолевать начал. Вот представлю со стороны: летит голый истукан — не поверьте, смеюсь. Хохочу!

— Вам стыдиться нечего, — мягко уверил академик. — Сами подумайте: подлинное произведение гениального ваятеля, образец классической красоты…

— Умоляю вас, прекратите! — потряс кадуцеем Гермес. — Я не могу слушать эту музейную чушь. Как объяснить вам: не стыжусь я — сомневаюсь! Во всем сомневаюсь. Думаю, а нужны ли мы вам, людям? Мы, подлинные!

— И это говорит олимпиец! — воскликнул академик. — Бесспорно, нужны! Иных аргументов нет.

— Э, бросьте. Бесспорность — это миф. Когда тебе молотком разбивают лицо, ничто не утешает: ни рабская вера в фатум, ни воспоминания о том, что тобою любовался сам кудрявый Поэт. Имя его запамятовал, а лицо хорошо помню…

— На вас падала тень Поэта? — медленно спросил Стогис.

— Бывало, — просто ответил Гермес. — Но вы на мой вопрос не ответили: нужны мы вам или нет?

Трудно было ответить честно, и еще труднее потому, что мучил стыд за сам вопрос, возникший в наш, столь просвещенный, век. Но бог ждал, и Стогис промолвил:

— Пока род человеческий не пройдет, красота будет сиять.

— Или то, что от нее останется, — горько продолжил Гермес.

— Да, или то, что от нее останется, — прямо сказал Стогис. — Бывали времена, когда разбивали головы не только статуям, но и людям. Это, мой бог, сор истории, который рано или поздно осядет.

— И вы верите в это? — строго спросил Гермес.

— Я хочу верить в это.

— А нам всем что же остается?

— Мужество и терпение. Другой охранной грамоты нет.

— Прощайте, человек. Я запомню вас.

Гермес помедлил, затем коснулся мраморной дланью плеча старика, как бы прощая его за что-то, благословляя и любя, — и вышел.

Штаб главнокомандующего культурой размещался в современном многоэтажном здании, напоминающем хорошо застекленный гроб. К нему то и дело подъезжали чистые солидные машины. У подъезда сновали озабоченные борьбой на культурном фронте люди. Где-то внутри этого колосса сидел сам Бородулин, полководец в долгой и жаркой схватке с невежеством, отсталыми традициями и антиэстетическими тенденциями.

Взору впервые вошедшего в штаб человека представали многочисленные гигантские графики и диаграммы, на которых кривая роста культуры, помедлив у отметки «1913 год», резко, как космическая ракета, взмывала вверх. Имелись в хозяйстве Бородулина и другие занимательные вещицы, как-то: многочисленные макеты штаба в 1/20 натуральной величины: из картона, соломки, чугуна, алюминия и даже из горного хрусталя. Бородулин весьма ценил макетное дело и покровительствовал ему. Но главным украшением штаба, безусловно, был фонтан «Казнь Савонаролы». Жалкая, коленопреклоненная фигура злейшего врага культуры и прогресса (из гранита) навечно застыла в центре мутного бассейна, посылая человечеству проклятия. Голову неугомонного фанатика когтил мощный, поистине ренессансный голубь.

Итак, с утра в толпе суровых бородулинских солдат замешался молодой человек в строгом, но мешковато сидящем костюме. В руках он держал роскошный букет оранжерейных роз. Молодой человек искал кабинет главнокомандующего и наконец нашел его. Но проникнуть туда было не так просто. В приемной сидел цербер — молоденькая женщина со стервозным выражением лица. Посетителя это не смутило. Он деловито подал юной стервочке букет и поцеловал руку.

— Ай, какие у вас руки холодные! — взвизгнула цербер.

— Да, — сказал молодой человек, — они холодные. Но сердце!.. — Он гулко ударил себя по груди и, не найдя больше слов, обольстительным жестом протянул церберу флакончик французских духов.

— Вы мне взятку да-а-ете? — захлопала ресницами цербер и стыдливо хапнула флакончик.

— Ай, не смешите меня! — поморщился посетитель. — Разве ж это взятка? Если бы вы видели, как подкупали чиновников в Древнем Риме, тогда вы бы поняли, что такое настоящая взятка!

Дикие, непонятные слова незнакомца парализовали девицу. Она уловила лишь то, что он, видимо, часто бывал за границей, в буржуазных странах. Пользуясь замешательством цербера, Гермес вошел в святая святых.

Первое, что бросилось в глаза богу, была гигантская карта страны, утыканная флажками, испещренная разноцветными стрелками и другими малопонятными знаками. Это была карта великого сражения за культуру. Бородулин в накинутом по-походному пальто сидел, навалившись на стол, и орал в телефон:

— Долго я вас всех буду держать на своих плечах?! Опять в Черемыше прорыв! Этот Черемыш в печенках у меня сидит! Приказываю: сбросить туда десант. Пятеро балалаечников и Антонина Ковтюкова. Учись мыслить новаторски, ты, недоумок! Культура, — это знаешь что?! А-ах, зна-аешь! Ну то-то. Смотри у меня. Бывай.