Юрий Левин - Схватка

• Название: Схватка
• Автор: Юрий Левин
• Жанр: О войне

Автор — член Союза российских писателей, лауреат литературной премии имени Н.И.Кузнецова, ветеран Великой Отечественной войны. Свой боевой путь начал в сентябре 1941 года. В качестве военного корреспондента прошел по фронтовым дорогам от Ржева и Сталинграда до Берлина. Свой последний боевой репортаж для газеты 3-й ударной армии «Фронтовик» написал у стен рейхстага, над которым реяло Знамя Победы. Полковник в отставке.

---

Озябли у Янки ноги, особенно колени, глубоко погруженные в снег. Приподнялся, чуток потопал ногами, слегка похлопал по коленкам руками, одетыми в теплые меховые варежки, и вдруг снова замер. Увидел невероятное: Емельян, словно вынырнув из-под земли, появился на дороге и, ухватившись за задний борт автомобиля, нырнул в кузов.

Янка обомлел. Захотелось крикнуть: «Вылазь, то ж фрицевская!» — но язык, будто сухая деревяшка, заклинил так глотку, что аж дыхание сперло. Да и кричать никакого резона не было, коль Емельян пошел на такое, значит, знал, что делает. И все равно Янке жутко стало: шутка ли, зайцем пристроился на фрицев автомобиль.

А как ему, Янке Гуку, быть? Усольцев ведь просил прикрыть его огнем. Поди попробуй прикрой: автомобиль газанул и с глаз скрылся. Это и подхлестнуло Янку: он, используя завалы у «чугунки», скрытно и осторожно стал пробираться туда, откуда доносились тарахтенье машины и обрывистая немецкая речь. Достигнув кособоко лежавшего вагона, Янка притормозил свое движение и, удобно примостившись, залег. Отсюда он увидел и машину, остановленную часовыми, и ящики за колючей проволокой. Это и есть тот самый склад, о котором говорил товарищ Антон.

Немец часовой подошел вплотную к кабине автомобиля и включил фонарик. Янка увидел затылок водителя и его протянутую руку с бумагой, которую взял часовой. Янка весь напрягся, он не знал, как ему быть, что предпринять, как помочь Емельяну, которого вот-вот может обнаружить часовой: глянет в кузов, а там... Жутко стало Янке.

Однако помогать товарищу надо. И Янка решил: полезет фриц в кузов — полосну его из автомата! Пальба, конечно, поднимется, немцы всполошатся... И тут снова Янку ударила мысль: а задание как? Неужто складу целехоньким оставаться?

Янка плотнее прижался к земле и положил палец на спусковой крючок. А часовой, нацелив луч света на бумагу, долго, как показалось Янке, читал. Потом он отдал документ водителю и пошел вдоль бокового борта.

Янка держал автомат наготове и зорко следил за немцем. Тот зачем-то осветил скаты, нагнулся и посмотрел под машину, потом пошел к заднему борту.

«Может, пора», — подумал Янка. Но какой-то внутренний голос ему диктовал: не горячись, еще не время. А Янка боялся прозевать секунду, которая может стать роковой для Емельяна. И губы его тихо-тихо прошептали: «Ну, фриц, ухватись за борт — и я тебя насквозь прострочу!»

Но немец не собирался лезть в кузов. Он, с земли посветив фонариком под тент, пошел себе к водителю, что-то громко произнес, и дверка кабины захлопнулась.

Полегчало Янке, только сейчас он ощутил, будто спина его, особливо меж лопаток, влажной стала — потом покрылась. Ну и что, не велика беда. Вот Емельяну каково! И Янке так захотелось быть сейчас там, в кузове, рядом с другом — вдвоем-то куда легче! Но такому не суждено быть, сам же Усольцев приказал: если что, прикрой меня огнем... Прикрою, обязательно прикрою! Не сомневайся...

Автомобиль, фыркнув мотором, завелся и покатил прямо за колючую проволоку, к тем самым ящикам, в которых таились смертоносные заряды.

— К смерти навстречу поехал, — прошептал Янка, имея в виду, конечно, Емельяна. — А может, и нет... Он живучий...

Янка вдруг решил сменить позицию, надо поближе подобраться к часовому, который стоит у въезда на склад. Именно этот фриц, как показалось Янке, может помешать Усольцеву живым выскочить со складской территории. И Янка привстал, чтоб выбрать направление для продвижения, но вынужден был сразу же рухнуть на снег — взрыв потряс воздух.

За первым взрывом последовал второй, третий, четвертый... Открыл огонь и Янка. Он ударил короткой очередью по часовому.

А за колючей проволокой все рвалось и грохотало. Янка пополз к железнодорожному полотну и, поднявшись на насыпь, попытался увидеть тот грузовик с тентом, но ничего не смог обнаружить. Всю территорию склада окутали огненные всполохи и дым.

А Емельян где? Страшная мысль полоснула сердце, но Янка гнал ее прочь. Он впивался глазами в ночную белесую даль, ловил каждый шорох, в котором, как ему чудилось, должен был быть именно Емельянов шорох. Но пока все безрезультатно: никаких движений, кроме свистящих осколков да летающей щепы от ящиков. Даже фрицы-часовые никаких признаков жизни не подавали.

И все-таки уловил глаз Янки движение: у рухнувшего моста мелькнула человечья фигура. Но кто это — не разобрать.

Янка на животе сполз с насыпи и, прикрытый ею, побежал к мосту. Там остановился, чтоб оглядеться, но не обнаружив никого, спустился с крутого берега речки на лед и побежал прямо к кустарнику, в котором, как он считал, должен был скрыться тот невидимка-человек. В этот момент началась стрельба. Автоматная и пулеметная дробь доносилась с того места, откуда Янка только что убежал.

За кустарником начинался лес. Янка, кое-как преодолев снежные сугробы на берегу реки, скрылся за кустами, над которыми посвистывали пули. Отсюда он пополз к лесу по-пластунски.

И снова впереди меж стволов Янка заметил движение: будто человек там.

Стрельба усиливалась и приближалась к лесу. Янка слышал даже стук пуль, впивавшихся в стволы деревьев. Но он, не страшась ничего и никого, старался скорее приблизиться к тому месту, где, как ему казалось, должен был быть Емельян. Его продвижение тормозили снежные сугробы, а коряги, запорошенные снегом, цепляли и валили наземь, однако Янка изо всех сил пробирался все глубже в лес.

У белоствольной березы остановился, оглянулся и нараспев крикнул:

— Е-мель-ян!

Ответа не последовало. Зато стрельба усилилась. Даже возгласы, катившиеся от реки, услышал Янка.

— Ну скажи, красавица, куда мне кинуться? — вдруг, будто к живому существу, обратился Янка к березе. — Позади немцы, а Емельян, командир мой, где?.. Не ведаешь... И я тоже не зн...

Одеревенел язык: что-то огненное кольнуло сзади меж лопаток, и пополз Янка вниз.

— Кажется, они меня продырявили, — произнес он вслух.

Немного полежав, отчего, как почувствовал Янка, ему полегчало, он решил встать. Обеими руками обхватил ствол березы и ничего больше не мог сделать: ноги не слушались его.

Тошно стало и невыносимо душно. Бисеринки пота усеяли лоб, щеки, нос... В глазах замельтешили черные точечки...

Но на уме был Емельян. Вспомнил его слова, сказанные, правда, давно, однако не забылись: «Сам погибай, но товарища выручай!».

Рука потянулась в карман и извлекла оттуда нож. Затем Янка, припав к березе, на белоснежной коре острым лезвием нацарапал: «Он живой. Тут ищ...» Не дописал. Не смог. Рука поползла по стволу вниз, упала прямо на снег...

Привез мертвого Янку Гука в Гать Змитрок Костюкевич. Он тоже выполнял задание товарища Антона, для чего находился за разъездом Дубки в деревне Челющевичи. Возвращаясь, он попал в тот же лес, что и Янка. Ехал себе на розвальнях и вдруг видит: у самой дороги лежит, привалившись к березе, человек...

И бересту, на которой Янка ножом вырезал слова «Он живой. Тут ищ...», Змитрок тоже привез.

— Что бы это значило? — спросил Виктор Лукич Костюкевича, указывая на бересту.

— Я так понимаю: Усольцев жив. Ищите его здесь, в лесу.

— Верно. Надо искать! — и секретарь райкома попросил деда Сымона запрягать в сани коня.

Дед Сымон, захватив в сенях сбрую, подался к сараю, а Марыля, достав из сундука тетрадные листки, которые передал ей на сохранность Емельян, протянула их Виктору Лукичу.

— Что это?

— Емельяном писано, — ответила Марыля. Виктор Лукич развернул листки и стал читать:

«Здравствуй, моя родная кровинка — сынуля Степашка!

Пишу тебе это письмо из Белоруссии, с земли, которая объята огнем. Фашисты, враги наши, жгут дома, расстреливают честных и добрых людей. Но земля белорусская не сдается. Она борется. И я тоже здесь сражаюсь с врагами. Называюсь я партизаном, подпольщиком.

Вот только что получил боевое задание — важное и ответственное. Выполню его — спасу многих наших людей от смерти. Поэтому я должен его выполнить. И я горжусь, сынок, что мне доверена эта задача.

Не буду кривить душой: с таких операций живыми не возвращаются. Да, сынуля мой родной, может так случиться, что я сложу голову, значит, это мой последний разговор с тобой.

Не пугайся, милый, крепись. И маму береги, и Катюшу нашу не обижай. Живите ладно, дружно. А коли меня вспоминать будете, то без слез. Договорились?

Я, конечно, мечтал о встрече с вами, ибо люблю жизнь. Как это чудесно — жить, дышать, ходить по земле, видеть голубое небо и вас всех. А жизнь, когда уничтожим проклятого Гитлера, будет прекрасной. Сады будут цвести, города строиться, наша страна наполнится весельем и счастьем.

За такую жизнь и умереть не много. Это же не смерть, а бессмертие.

Вырастешь большим, сынок, — осмыслишь и поймешь, что для советского человека счастье и свобода Родины — превыше собственной жизни.