Федор Шахмагонов - Ликуя и скорбя

• Название: Ликуя и скорбя
• Автор: Федор Шахмагонов
• Издательство: Советский фонд милосердия и здоровья
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1990
• ISBN: 978-5-9533-1722-1, 5-9533-1722-0

Исторический роман Федора Шахмагонова «Ликуя и скорбя» посвящен важнейшему периоду в истории Руси — периоду правления великого князя Дмитрия Ивановича, разгромившего татаро-монгольских завоевателей на Куликовском поле.

В чем смысл великой и кровопролитной битвы, произошедшей много веков назад на Куликовом поле? Стала ли она важнейшей вехой в борьбе Московской Руси за политическую независимость от Орды? Нет, отвечает в своем романе Ф. Шахмагонов, убедительно и ярко воссоздающий предысторию битвы и саму картину сражения: ценой колоссальных лишений и жертв Русь не просто отстояла для себя право самостоятельно развиваться, но, по сути дела, спасла европейскую цивилизацию. Тщательно изучив сохранившиеся письменные памятники Куликовского цикла, автор выстроил на их основе высокохудожественный ряд сильных, запоминающихся образов великих воителей и подвижников, сохранивших для потомков Русскую землю, Святую Русь.

---

Игнат рубил топором, пока не обрушился ему на голову ордынский кривой меч. Потемнело в глазах, кровавый туман застилал глаза, успел схватить ордынца за ногу и, падая, стянул с коня в реку...

Михаил Бренка знал, что конница встречает конницу боем, а не стоя на месте. Он устремил свою сотню навстречу Арапше.

Сшиблись. Тяжелые копья ордынцев раздвинули Арапше дорогу к воину в серебристых доспехах. Михаил Бренка был молод, искусен в рубке, но в поединке с ордынскими богатурами не испытан.

Бренка нанес удар мечом, этот удар рассек бы и железный шишак, но пришелся в пустоту. Арапша исчез под конем, тут же вновь взвился в седло и, откинув руку с острой, как огонь, саблей, скользнул ею по сочленению шлема с броней. Бренка пал с коня.

Впереди гридня со стягом, то безоружный враг, не отбиваться же ему древком стяга. Арапша срубил его и рубанул скользящим ударом по древку стяга. Пересек надвое древко, и стяг упал.

Ордынцы взвыли в восторге, вырвался крик бессильной ярости в русских рядах.

Опустился шестопер Боброка. Не падение стяга его опустило, а развертывающиеся сотни кованой рати Дмитрия Ольгердовича, широкой броней охватившие всадников Арапши.

Первым вырвался конь Владимира Андреевича, но князя тут же обошли и оттеснили назад. Разворачивался для боя конный московский кованый полк. Всадники опустили длинные и тяжелые копья. Шла первая тысяча на удар.

Под князем Дмитрием было убито три коня. Доспехи выдержали много ударов, были помяты, но топоры Капусты, Осляби и стрелы Мостыря оберегали князя. Поредели ряды княжьих телохранителей, устлали поле его гридни от Смолки и до Непрядвы. Мостырь давно обучился бою на всех видах оружия, но всему предпочитал самострел. На взвод стальной пружины воротком у него уходило восемь секунд. Каждые восемь секунд он пускал железную стрелу, и она всегда находила цель. Он прятался в рядах княжеских телохранителей, и лишь только ордынец заносил над князем саблю или топор, его тут же поражала железная стрела.

Ослябя сражался рядом с князем, он никому не давал приступить к князю справа, Капуста оберегал князя с левой руки.

На Ослябю охотились. Уже несколько степных богатуров Арапши пытались его свалить, но пали от топора русского витязя. Тогда ордынцы расступились и осыпали Ослябю стрелами. Убили под ним коня и облили стрелами, когда он пытался встать.

Как только пал Ослябя, к князю прорвались пятеро ордынцев. Он свалил топором того, кто бросился с лица, отразил топором удар сабли. Удар топора по рукоятке сабли вырвал ордынцу руку из плеча. Один удар ордынца достал князя. Сабля скользнула по шлему и упала на плечо, на мгновение осушив руку Дмитрию. Но тут вывернулся на левую сторону Капуста и рассек топором ордынца. Ордынца рассек, но неудачно повернулся спиной к нападающим. На него сразу обрушились два удара. Пал и Капуста. Стрела, пущенная Мостырем, сразила ордынца, что замахнулся для второго удара по князю. Телохранители успели подскочить к князю и оттеснили ордынцев.

Князь и Мостырь вырвались из смятни и, оторвавшись от преследователей, остановились на берегу Непрядвы. Поле для засадного полка очистилось. Дмитрий и его гридни собирали витязей. Немногие смогли к ним пробиться, а те, что смогли, спешились и пешим строем отбивались от конных. Не отбились бы...

Загудела земля от тяжелого скока отяжеленных броней коней, отяжеленных закованными в доспехи всадниками. Молча, а оттого и страшно ударили они в правый фланг ордынского прорыва, ударили по массе и, опрокидывая ордынцев, будто бы железной стеной покатили их на копья устюжского полка. Пеший устюжский полк двинулся навстречу ордынцам.

Всадники, закованные в броню, наносили удар наискось, прошив первые толпы ордынцев, сделали доворот и, сомкнув ряды, прорезали ордынцев, ввергающихся в горловину меж устюжанами и дубравой.

Вторая лава кованого московского полка сметала ордынцев на подступах к Непрядве, загоняя их навстречу Дмитрию Ольгердовичу.

Арапша мгновенно оценил то, что произошло. Орда попала в засаду. Он повернул свои сотни в спину русской пешей рати, развернул их пробиться насквозь из мешка. Единственно правильное и возможное решение. Но он забыл о стрелках, думая, что и они втянуты в бой пеших. И лишь только его сотни оторвались от русов и распластались в намете, устремляясь в спину Большого полка, как залп железных стрел рванул воздух. Один и тут же второй залп. Четыре тысячи железных стрел вытянутых полумесяцем стрелков. Арапшу пронзили три стрелы, его коня — две стрелы. Падая, он даже не увидел неба. Стрелы били как копья.

Андрей Ольгердович без знака Боброка понял, что и ему пора. Он двинул кованую рать полка правой руки на левое крыло ордынской конницы.

Тимофей Васильевич Вельяминов, воевода Большого полка, двинул пеших копейщиков вперед. Переступив через тела убитых, копейщики давили на ордынцев, не допуская ни одного до рукопашного боя.

Но и копьем сдвинуть массу обезумевших от ярости людей не так-то легко. Копья кололи, все время находя себе цель, кололи и мертвых, ибо мертвому некуда упасть, прижатому к копьям давлением живых сзади. Ярость бессильна против копий в восемнадцать локтей в длину. И если ордынец хватался за конец одного копья, то тут же его поражало другое копье. Это уже был не бой, это была не рукопашная, это железо давило человеческую плоть, пронзало ее, рвало на части, а сдвинуть не могло.

Дмитрий пробивался навстречу Дмитрию Ольгердовичу. Безумна сеча вокруг. Они прорубались пешими сквозь конную массу. Быть бы Дмитрию изрубленным, если бы ордынцев не сдавили так тесно, что и сабли не поднять. Оглушили ударом по шлему Дмитрия. Гридни затиснули его в свои ряды. И вот они, псковичи, пробили ордынское месиво. Дмитрию подвели пятого по счету коня. Он взобрался в седло. Притупился его меч. Дмитрий отстегнул топор, обернул руку паворозою и рубил топором.

Обтекая пеший строй ордынцев, в спину им зашли всадники московской дружины и, сдавливая фланги, свертывали их строй перед Большим полком.

Боброк тяжело дышал. Слезы неудержимо бежали из глаз. Он положил левую руку на плечо отроку Андрею, крестнику великого князя, и губы его шептали:

— Ты, младость, гляди! Гляди, как разум одолевает тупую силу, гляди, как дух воспаряет над злом и яростью! То не витязи, то не воины бьют и гонят Орду, гонят Орду руки искусников, что выковали железные стрелы, что одели воинов в железо, что ковали мечи и длинные гибельные копья! Ныне просыпается и возрождается Русь! Пусть с тобой на всю жизнь уйдет этот день, отрок!

Всадники серпуховской и воровской дружин с Владимиром Андреевичем в челе устремились к Красному холму, и был им путь чист.

С правой руки — всадники, закованные в латы, с Андреем Ольгердовичем в челе, растоптав левое крыло ордынского войска, гнали его к Красному холму.

Мамай стоял на коне как изваяние. Остались у изножия холма ханские телохранители. Бросить их навстречу неумолимой судьбе.Нет! Мамай повелел ставить чапары и трубить отбой, собирать всех под знамя. Он еще надеялся, что прибегут воины левого крыла, что вырвется из боя Арапша. Заволокло от него пылью низину, куда сместилась битва. Разгром. Но не малой же кровью разгром, неужели, стянув из битвы конников, он не сдержит за чапарами удар русов, неужели не заслонит свои вежи?

С правого крыла всадники мчались в одиночку, иные и не останавливаясь, мчались мимо.

Видел Мамай, как остановилась на полпути в полутора поприщах от Красного холма кованая рать правого крыла русов.

Всадники левого крыла русов обтекали Красный холм.

А там, в низине, что-то невидимое и страшное. Там лучшая сила ордынского войска! Не видел, но знал, что там происходит!

Оборвав крылья его войска, русская конница зашла в спину спешенных воинов, и они сейчас стиснуты со всех сторон, их сейчас давят и рубят.

Неужели, спасая себя, не отобьются?

Белоозерский и переяславский полки остались на месте, московский полк двинулся вперед, раздвигая сотни, чтобы составить себе простор для удара. В промежуток между сотнями вваливались ордынцы и попадали под копья сразу с трех сторон. Полк тяжело и медленно развертывался, пятил и гнал ордынцев.

А с обеих сторон их кололи и рубили всадники.

Десятки тысяч воинов избить стрелами, исколоть копьями, изрубить мечами — немало нужно времени.

Смолка и Дубик вышли из берегов от низринутых в них тел убитых, утопленных, от потоков крови и стали красными их воды. Покраснела вода в Непрядве, покраснела во да в Доне.

Пеший московский полк прорвал месиво ордынцев и двинулся к Красному холму. Вслед за московским полком раскинулся переяславский полк и вышел из низины к Красному холму. Вышел из низины и полк белоозерский. Устюжане давили копьями ордынцев, зажатых между всадниками Дмитрия Ольгердовича и кованым московским полком, и пятили их, конных и пеших, в Непрядву.