Фарли Моуэт - Следы на снегу

• Название: Следы на снегу
• Автор: Фарли Моуэт
• Издательство: Мысль
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1986

Книга принадлежит перу известного писателя-натуралиста, много лет изучавшего жизнь коренного населения Северной Америки. Его новеллы объединены в одну книгу с дневниками путешественника по Канаде конца XVIII в. С. Хирна, обработанными Моуэтом. Эскимосы и индейцы — герои повествования. Об их тяжелой судьбе, ставшей поистине беспросветной с проникновением белых колонизаторов, рассказывает автор в своих поэтичных новеллах, полных гуманизма и сострадания. Жизнь коренного населения тесно связана с природой, и картины тундры арктического побережья, безмолвных снежных просторов встают перед глазами читателей.

---

Отмечая и подчеркивая враждебное отношение индейцев к эскимосам, доходящее, по Хирну, до «кровожадности», этот упорный и настойчивый, но в меру своего воспитания и положения ограниченный чиновник не способен понять, что и это не «врожденная» и даже не диктуемая «глупыми суевериями», как он пишет, черта, а прямой результат прихода на Северо-Американский континент европейских колонизаторов. До появления европейцев контакты между эскимосами и индейцами были невелики: первые жили преимущественно на морском побережье и охотились на морского зверя, вторые — в лесах; между ними лежали огромные малопродуктивные и потому почти не заселенные пространства тундр (Бесплодных земель). Делить им было особенно нечего, а риск для обеих сторон в случае стычек (при примерно равном оружии) был слишком велик.

Но появившиеся на юге европейские поселенцы оттеснили южные племена индейцев к северу; те в свою очередь вынуждены были вступить на земли более северных индейцев и стали теснить их еще дальше: произошла общая «подвижка» индейских племен на север (наиболее заметная в Восточной Канаде, там, где европейские поселенцы расселились в южной части особенно широкой полосой).

Далее, создав у индейцев «новые потребности» — в мехах для торгового обмена на факториях — и снабжая их огнестрельным оружием, европейцы обусловили как повышение интереса индейцев к богатым пушным зверем тундровым угодьям, так и их боевое превосходство над живущими вблизи этих угодий эскимосами, вовлечение которых в сферу мехоторгового обмена произошло значительно позднее. Для эскимосов южного побережья Лабрадора, например, это окончилось трагически — они были полностью уничтожены оттесненным сюда алгонкинским племенем монтанье.

К взаимному истреблению добавились завезенные на Север европейцами ранее здесь неизвестные инфекционные заболевания (северяне не имели ни малейшего иммунитета к ним, ни навыков их лечения), и в результате, по оценке видного канадского географа Пьера Камю, численность коренного населения Северо-Западных территорий Канады уменьшилась с 24 тысяч человек в 1725 году до 7 тысяч в 1921 году.

Таким образом, отнюдь не «низкая плодовитость» северных народов, о которой ошибочно говорит Хирн, являлась причиной их малочисленности и тем более последующего вымирания. Биологическая плодовитость (выражаясь научно — фертильность) индейцев и эскимосов такая же, как и у всех других народов на Земле, и в настоящее время рождаемость в их среде вдвое выше, чем у «белых» канадцев. Эта высокая рождаемость и постепенное восстановление численности коренных северян в XX веке (в 1981 году на Северо-Западных территориях их было уже вновь 25 тысяч!) объясняются целым рядом факторов. Рассмотрим некоторые из них.

Во-первых, с развитием общественного сознания в среде северных народов, с их переходом из «каменного века» в век современный (пусть и со всеми присущими ему в условиях капитализма пороками) ушло в прошлое то свойственное практически всем народам на определенной стадии их развития приниженное положение женщины, которое — в данном случае справедливо — отмечал у северных индейцев того периода Хирн. (Здесь хотелось бы еще раз воспользоваться случаем предостеречь читателя — особенно юного — от «выводов», которые могут прийти в голову после прочтения строк о жестоком отношении к женщинам или о «кровожадности» индейцев: «Так вот они, оказывается, какие!» Но вспомним охоту за «ведьмами» в средневековой Европе. Вспомним более близкое по времени некрасовское: «Я в деревню — мужик, что ты бабу-то бьешь?!» Вспомним, наконец, какие уроки «кровожадности» преподнесли миру в XX веке представители вроде бы «цивилизованнейших» наций, поставленные в соответствующие социальные условия, и поймем, что «плохих от природы» народов не бывает. Все дело — в условиях общественной жизни.) Так или иначе беременность индейских женщин проходит теперь в несравненно лучших условиях, хотя детская смертность весьма еще высока.

Далее, нельзя отрицать, что достижения мирового здравоохранения коснулись и народов канадской Арктики, в частности в мировом масштабе ликвидированы очаги такого, например, страшного инфекционного заболевания, некогда косившего северные народы, как оспа. Со многими когда-то новыми для Севера заболеваниями организм северян постепенно научился бороться, и они уже не столь часто вызывают смертельный исход.

Наконец — и это очень важно — следует помнить, что высокая рождаемость и связанный с нею высокий естественный прирост не на всех этапах развития общества отражают повышение жизненного уровня людей. На определенных этапах возникает обратная зависимость: чем выше уровень материальных условий жизни и образования населения, тем ниже рождаемость.

Например, в быстро развивающейся Японии рождаемость весьма быстро снизилась, тогда как в промышленно менее развитых странах Юго-Восточной Азии она осталась на высоком уровне; рождаемость на «богатом» Севере Италии ниже, чем на «бедном» Юге этой страны. Не исключено, что с повышением уровня жизни и образования современных канадских эскимосов рождаемость в их среде, как показывает исторический опыт других северных народов, начала бы снижаться.

Хирн постоянно жалуется на «черствость» индейцев (исключение он делает только для вождя Матонаби), которые-де «при каждой встрече ждали только все новых подношений». Интересно, какого другого отношения мог ожидать (и заслуживать) представитель Компании Гудзонова залива, которая постоянно разжигала интерес индейцев к товарам европейского происхождения, чтобы привлечь их к мехоторговле и получить прибыль, выменивая ценные меха на предметы, многие из которых индейцам попросту не были нужны, а то и вредны для них? Хирн отмечает отвращение индейцев к алкогольным напиткам при первом знакомстве с ними. Компании в конце концов удалось добиться того, что они «преодолели» это отвращение, и «огненная вода» стала едва ли не главным предметом обмена на меха.

Что нес северным народам приход англичан, хорошо продемонстрировало первое их появление — в лице Хирна — в устье реки Коппермайн. Ведь в сущности по его инициативе сюда явился индейский воинский отряд, учинивший жестокую резню эскимосов. Хирн находился в гуще этой бойни с оружием в руках (которое, впрочем, он решил «применять только для защиты своей жизни, если это окажется неизбежным», — каково лицемерие!) и потом «не мог вспоминать картины той жуткой ночи без слез и сострадания». Наверняка и уцелевшим эскимосам запомнилась та жуткая ночь, когда они впервые увидели «каблуну» («человека с большими бровями» — так, а не «белыми» называют эскимосы европейцев). На какое же радушие эскимосов могли рассчитывать явившиеся сюда впоследствии другие европейцы?

Обычаи и традиции индейцев и эскимосов сложились в условиях совершенно определенного уровня развития производительных сил и организации общества. Приход европейцев внес существенные изменения в материальные условия их жизни, что вызвало конфликт с более медленно меняющимися особенностями их духовной культуры, обычаями и привычками. Например, Хирн упрекает индейцев в «расточительности», в том, что иногда они убивают оленей-карибу больше, чем могут съесть. Но ведь очевидно, что такой «охотничий инстинкт» — добыть дичи как можно больше — сложился у них в условиях использования гораздо более примитивных орудий охотничьего промысла, чем огнестрельное оружие, которое индейцы получили к тому времени; только это оружие и сделало возможным чрезмерное истребление оленей.

Кстати, это были еще «цветочки». Куда более яркий пример по-настоящему варварского отношения к природе показали в XX веке «белые» трапперы, хлынувшие в тундры Киватина вслед за началом «пушной лихорадки», когда в Европе и Америке вошел в моду мех песца. На приманку для песца были истреблены сотни тысяч оленей (их поголовье сократилось с 2,5 миллиона в начале нашего века до 200 тысяч в 1959 году). В 1951 году вслед за изменением капризной моды цена шкурки песца в одночасье упала с 40 до 3 долларов. «Белые» трапперы ушли из Киватина, а живущие здесь эскимосы остались на грани голодной смерти. Некоторые перешли эту грань: в 1950–1951 годах погибло от голода 120 эскимосов, а весной 1958 года — еще 27 человек. Трагедию эскимосов Киватина одним из первых открыл миру Фарли Моуэт в своей полной боли и гнева книге «Отчаявшийся народ» (в 1963 году она была опубликована и в русском переводе).

В этой и многих других хорошо известных и канадскому, и советскому читателю книгах, как и в ряде новелл, помещенных в настоящем сборнике, Фарли Моуэт рассказывает о тяжелом современном положении коренных народов Дальнего Севера Канады — положении, в котором они оказались в результате двухвекового контакта с европейскими колонизаторами, разрушающего воздействия на их образ жизни буржуазной «цивилизации».