Виталий Мелентьев - Разведка уходит в сумерки

• Название: Разведка уходит в сумерки
• Автор: Виталий Мелентьев
• Жанр: О войне
• Год: 1964

В повести рассказывается о боевых делах полковых разведчиков.

Повествование ведется без традиционного приключенчества, и в то же время каждый эпизод наполнен романтикой. Ведь жизнь разведчиков полна неожиданностей и требует от них постоянной бдительности и настороженности.

Автор хорошо знает быт и жизнь своих героев, тепло рисует их взаимоотношения, воссоздавая в книге атмосферу дружной фронтовой семьи.

---

Андрианов подошел к каптерке и тревожно спросил:

— Вы что, шутите? Сиренко! Ведь капитан приехал…

— Так, товарищ лейтенант, меня ж Дробот вконец затретировал. Нема ж никакого часу… — И вдруг почти с ужасом произнес: — Ага.

Сиренко так покраснел, так смутился от этого ненароком вырвавшегося присловья, от запоздалого раскаяния в ябеде на своего командира, что Андрианов улыбнулся и почесал затылок.

— Что же теперь делать, Сиренко? Капитан и тебя и меня съест. А заодно и чертова Дробота.

— Ну шо я могу сделать? — Сашка прижал огромные руки к груди. — Шо я могу сделать? Ну забыл! Кругом забыл, и потому виноватый! Может, чаю ему принести? А то — водки? У меня в запасе есть.

— Не пьет он водки, — протянул Андрианов.

— Не может того быть, — убежденно сказал Сиренко. — Такой большой человек, толстый, между начальства всегда, и чтобы водки не пил.

— Нет, не пьет.

— Ну шо ты сделаешь! — Сашка на мгновение задумался, потом махнул рукой и решил: — Почекайте, товарищ лейтенант, может, я это дело справлю.

Он решительно отстранил лейтенанта, поправил ушанку, заправил шинеленку под брезентовым ремнем и пошел к командирской землянке. Андрианов обернулся и с интересом посмотрел ему вслед: такой решительности действий он за Сиренко не замечал. Даже походка у него изменилась — стала более стремительной, не косолапящей.

Сиренко лихо подошел к капитану, лихо брякнул задниками и с завидной сердечностью сказал:

— С прибытием, товарищ капитан. Вы не подумайте, что мы тут о вас забыли, но только в этот раз квасу я нарочно не заваривал. — И почтительно разъяснил: — Потому дело к морозу, с квасу не потеется. На сегодня, товарищ капитан, я вам другое приготовил…

Капитан смотрел на него недоверчиво, и в глазах еще сквозила оскорбленность. Постепенно она исчезала, взгляд потеплел. Нет, конечно же его любили, о нем думали, и это было очень приятно. Но показать этого он не мог. Потому Мокряков вроде бы и сердито, а на самом деле добродушно буркнул:

— Что ж ты там наготовил, штрафник несчастный?

— А вот почекайте минутку, и я вам притащу. Разрешите идти?

И когда капитан, нарочито скептически усмехаясь, отпустил его, Сашка лихо повернулся и пошел к кухне. Поравнявшись с лейтенантом, заговорщически шепнул:

— Авось вывезет.

Успокоенный лейтенант пошел к землянке, а Сашка закрутился в каптерке.

На тренировках он заметил, что в короткие минутки передышек Дробот собирает бруснику, а когда Сашка спросил, почему он не закуривает, объяснил:

— Вы же сами чувствуете, какая у нас нагрузка. Зачем же подрывать организм табаком? Курить хорошо на свободке, ага, а сейчас требуются витаминчики, — и отправил в рот горсть алых твердых ягод, поморщился, проглотил сок и опять наклонился к земле.

Отрабатывая показанные Дроботом приемы, Сашка уходил в лес и постепенно пристрастился к бруснике. Теперь в землянке у него был целый котелок ягод. Он раздавил их в марлевом мешочке, сок сцедил все в тот же котелок, добавил сахару и на минуту задумался — кипяченой воды у него не было, а остуженный чай не годился: как Сашка ни мыл котлы, а все равно в чае плавали радужные пленки жира. Сиренко смело залил котелок водой из реки.

— Черт с ним — она еще холоднийше.

Мельком посмотрев на себя в недавно прикрепленное к накату зеркальце, Сашка поправил ушанку, потрогал пуговки на гимнастерке и, подхватив котелок, помчался в командирскую землянку.

— Вот, — со сдержанной гордостью победителя сказал он, выставляя котелок перед капитаном. — Если не понравится, в другой раз опять квас сделаю… — И, изобразив на лице творческое раздумье, покачал головой: — Но, думаю, должно понравиться. Все-таки чистые витамины. В госпиталях раненым дают.

Мокряков недоверчиво покосился на котелок и поднял взгляд на Сашку. Сашка впервые не потупился, не засопел и не смолчал. Он развел руками, с легким возмущением в дрогнувшем голосе ответил:

— А я что сделаю, товарищ капитан? Ведь я тому начпроду сколько уж говорил: «Так, мол, и так, начальство у нас бывает, а мне ему и квас подать не в чем. Хоть бы макитрочку какую бы… поприличней…» Так он мне знаете что ответил?

Мокряков молчал, но по беспокойному, любопытствующему взгляду Сашка понял, что нужно продолжать.

— А он мне так и сказал. — Белесые брови Сашки поднялись вверх, мягкий, окруженный впервые прорезавшимися морщинками решительности, сочный рот округлился. — А он мне ввернул: «Не велико у вас начальство. И котелком обойдется». Ну что ему скажешь, товарищ капитан, если он разведки не понимает? — очень натурально возмутился Сашка и, смягчая неприятное впечатление, доверительно сообщил: — Я теперь сам в разведку ходить буду, я вам посудину у него расстараюсь. А сейчас, товарищ капитан, извиняйте…

Мокряков нахмурился и, не зная, как и что ответить повару, сердито посопел и отвернулся. А Сашка — само радушие и сочувствие — наклонился вперед и пропел:

— Да вы попробуйте, товарищ капитан. Попробуйте, не требуйте.

И хотя капитан не знал, что «не требуйте» это все равно что «не брезгуйте», он все-таки настороженно наклонился над котелком, пригубил и, почмокав, сглотнул. Потом долго смотрел в тусклое оконце землянки, снова сделал глоток и почмокал. Наконец решительно выпил половину котелка, крякнул и тут только понял, что начпрод, в Сашкином изложении, в сущности, оскорбил и его и службу разведки. Этого он простить не мог. И, размеренно перелопачивая в памяти Сашкин рассказ, он наливался обидой и злобой. Но так как благополучие начпрода от этого не зависело, Мокряков злился уже просто так, на того, кто ближе. Ближе всех был Андрианов, и поэтому капитан, сам не зная почему, видимо, чтобы сорвать эту самую злобу, вдруг буркнул:

— Это мы еще решим — пойдешь ты в разведку или не пойдешь.

Сашка насторожился и подумал, что все-таки его могут убрать из взвода. После тренировок, после внутреннего борения это было не только обидно, но и просто неоправданно. Может быть, впервые Сашка перестал ощущать в себе нерешительность, а сейчас даже слегка гордился тем, что так ловко и смело провел капитана. Но капитан не знал всех событий…

— Иди-ка приготовь твоих витаминчиков. — И, заметив, что Сашка хочет не то возразить, не то спросить о чем-то, взорвался: — Иди, говорят, понимаешь! Разболтался здесь! — Тут он вспомнил, что отдал повара под начало Дробота, и мгновенно решил сорвать злобу на нем: — Командир, понимаешь, с тобой цацкается, вот и… Вызвать Дробота!

Пока сержанта будили, пока он одевался, Мокряков почти забыл, зачем он вызывал командира первого отделения. Рассматривая сержанта, Мокряков потягивал брусничную воду, вспоминая все перипетии сегодняшнего утра. Наконец дошел до брусничной воды, начпрода и Сашкиного обещания достать в разведке посудину получше. Человек незлобивый и, в сущности, мягкий, Мокряков подумал, что радиста, да еще повара посылать рядовым разведчиком жестоко и незаконно: он двойной специалист.

— Вот что, Дробот, ты с кем собираешься идти в паре?

— С рядовым Сиренко, — твердо, как о решенном деле, ответил сержант.

— Кгм… Придется тебе другого подбирать… напарника. — Заметив недоумение сержанта, терпеливо разъяснил: — Он все-таки радист. А также повар… хороший повар. Придется брать другого. — И, считая разговор законченным, припечатал: — Вот так.

Лицо у Дробота посерело, глаза сузились и словно бы позеленели. Но сказал он спокойно:

— В таком случае, товарищ капитан, в поиск идти не смогу.

В разведке свято соблюдается принцип добровольности. В определенных случаях разведчик может не пойти в поиск даже без внешней уважительной причины. Поэтому заявление Дробота можно было принять, хотя и заметить: трепач, а может быть, трус, и потом долго проверять его в бою. Но сейчас отказ сержанта идти в поиск, который проводился по плану, выработанному совместно с Дроботом, был прямым вызовом и требовал принятия срочных мер. А так как Мокряков ни разу не сталкивался с подобным протестом, он растерялся и не знал, что предпринять.

Андрианов понял, что дело приняло опасный оборот, и решительно вмешался:

— Я тоже считаю, что Сиренко должен идти с сержантом. Дробот две недели тренирует его, и, если теперь верит ему, — значит, половина дела сделана. Менять напарника поздно.

Мокряков растерянно взглянул на Андрианова, но лейтенант, уловив эту растерянность, нанес последний удар:

— Впрочем, если вы решили отменить свой предыдущий приказ, я могу дать Дроботу Прокофьева. Это разведчик грамотный, и действовал он как раз в том районе. Правда, придется отложить поиск на несколько дней — паре необходимо сработаться.

Капитан понял, что попал впросак, и теперь думал о том, как бы поприличней вывернуться. Он начал шумно глотать брусничную воду, поглядывая подведенными под лоб и потому покрасневшими глазами то на Дробота, то на Андрианова. Разведчики молчали, а брусничная вода кончалась. Мокряков отставил котелок и с сердцем сказал: