Лев Корнешов - Зона риска

• Название: Зона риска
• Автор: Лев Корнешов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1982

Остросюжетная повесть о нравственном искании подростков. Молодые герои книги вступают в жизнь сложными путями. Честность и мужество не дают свершиться преступлению, задуманному матерым преступником.

---

А с деталью получилось все на «отлично». Роман получил даже первое в своей жизни свидетельство о рационализаторском предложении. «Давай заходи к нам, — пригласил инженер из КБ, — у тебя серое вещество отличного качества». И для ясности стукнул себя легонько по лбу.

Роману похвала была приятной. Тем более что ребята из бригады слышали слова инженера. Они тоже поздравили.

Словом, причин для хорошего настроения было много. Роман сразу же после смены приехал домой. Лины не было, она в последнее время стала пропадать по вечерам, и Романа это беспокоило. Он недолго почитал, потом решил чуть убраться в квартире.

У отца было два увлечения: книги и камни. Начиная со студенческих лет он собирал книги. Его не интересовали все книги подряд — для этого есть библиотеки, не раз говаривал он. Иван Петрович составил свое собрание из первых, прижизненных изданий знаменитых русских писателей. У него была, например, скромно оформленная книга, на титульном листе которой строгим шрифтом отпечатано:

«Анна Каренина,

Роман

Графа

Л. Н. Толстого

в восьми частях,

Том первый. Издание второе».

Внизу листа меленько название типографии и год — 1878-й. Еще у него был

«Петербургский

Сборник,

Изданный

Н. Некрасовым.

Некоторые статьи иллюстрированы».

В этом сборнике, изданном в 1846 году «в типографии Эдуарда Праца», печатались Белинский, Достоевский, Майков, Панаев, Сологуб и сам Николай Алексеевич.

У Ивана Петровича имелись номера «Русского вестника» за 1868 год, в которых печатались главы из романа Ф. Достоевского «Идиот», экземпляр первого издания «Фрегата «Паллада» И. А. Гончарова и множество других редчайших книг — собрание многих лет, гордость профессора Жаркова.

Переставляя книги, Роман бережно притрагивался к пережившим эпохи страницам и вспоминал, с какой просветленностью отец любовался своими сокровищами и как охотно разрешал он изучать редкие издания книголюбам и литературоведам, наслышанным о собрании Ивана Петровича. Книги попадали к нему разными путями — покупал их во время своих странствий по стране, совершал разорительные для семьи «набеги» на букинистические магазины, менялся с такими же одержимыми, как и сам.

Год за годом Иван Петрович пополнял свою коллекцию, добавляя к ней по томику, по книжке. Он любил рассказывать сыну историю появления в семье той или другой книги, иногда записывал все связанное со своим книгоискательством.

Известный литературовед, проработавший в кабинете отца больше месяца — день за днем, — к большому, кстати, удовольствию Ивана Петровича, сказал как-то за вечерним чаем профессору:

— Вы знаете, дорогой Иван Петрович, если бы меня попросили оценить ваше собрание, я затруднился бы это сделать — ему нет цены.

Иван Петрович согласился, что его сокровищам цены действительно нет — духовная пища не поддается оценке, переоценке и другим подобным операциям. И даже когда семья попадала в полосу материальных затруднений — а такое случалось, — ни у кого и мысли не возникало выйти из них за счет бережно хранимых книг.

Жарков-старший считал книгу высшим творением человеческого разума и ставил ее впереди радио, телевизора и других более поздних достижений цивилизации. Будет время, говорил он, и телевизор сменит еще какая-нибудь впечатляющая штучка, что-нибудь вроде экранов на площадях или проекции изображения на небесное полотно, а книгу не заменит ничто и никогда. Микрофильмы уже сейчас более удобны, осторожно напоминал Роман и начинал рассуждать о новейших способах сбора, хранения и передачи информации с помощью ЭВМ. Профессора Жаркова такие аргументы выводили из себя:

— Вам, воспитанным на рубеже двух главных веков мировой истории — двадцатого и двадцать первого, — наверное, не дано понять, что книга предназначена не только для практических целей, она призвана возвышать человека над природой. Конечно, будут изобретены рациональные способы хранения информации. Конечно, они будут более удобными. Но представь себе: ученые добились абсолютного сходства искусственного цветка с настоящим, а люди все равно бегают в поле полюбоваться васильками. Представляешь?

В этом Роман соглашался с отцом.

Еще у Жаркова-старшего была удивительная коллекция самоцветов — он собрал ее в геологических экспедициях. В изготовленных по специальному заказу коробках из темного дерева в уютных гнездышках-сотах покоились аметисты, кунциты, сапфир, кианит, циркон, звездчатый сапфир, аквамарин, изумруд, дематоид, турмалин, янтарь, топаз, берилл, гранат, рубин, десятки других камней.

Если книги были для Ивана Петровича воплощением мудрости, то в камнях он видел идеал красоты. Имелись у него и уникальные творения безвестных уже мастеров — резчиков по камню. К XVIII веку знатоки относили женское украшение: ажурный круг из молочного нефрита со знаком долголетия в центре. Еще более серьезный возраст у геммы из темно-синего лазурита в золотой ажурной оправе. По краям гемма расцвечена белой, желтой и голубой эмалью с вкрапленными в нее рубинами.

Вазы, кувшины, цветы из камня поражали своей красотой, изяществом, совершенством линий.

Профессор Жарков все собирался составить полное описание коллекции и передать ее в дар музею своего института. Он считал, что не вправе в одиночку владеть таким богатством, начало которому положил найденный на берегах горных саянских рек «голыш» нефрита.

Дмитрий Ильич Стариков неоднократно советовал профессору Жаркову оценить и зарегистрировать свою коллекцию.

— Ты, Иван, будто не от мира сего, — сердился Дмитрий Ильич, — твои камушки стоят бешеных денег. Договорись с милицией, пусть они устроят в твоей квартире специальную сигнализацию, я слышал, теперь это не составляет особого труда. А то будто специально устроил приманку для грабителей...

«Дама Н.», Нелли Николаевна, тут же тихо и скорбно рассказала, что у знакомых ее знакомых обчистили всю квартиру из-за нескольких редких книг.

Иван Петрович отмахивался от советов профессора Старикова: «Грабители, воры — все это из области дворовых сплетен».

Романа восхищало отношение отца к своим сокровищам — он любил их, мог часами перелистывать страницы книг или любоваться кристаллами многоцветного турмалина, но не представлял себе в виде денег и никогда не обмолвился о материальной ценности своих коллекций.

Сейчас, когда отец и мать были далеко, Роман с особой нежностью относился ко всему, что было связано с самыми близкими людьми. Он знал все правила хранения редких, давно изданных книг, и отец доверял ему уход за ними, не разрешая даже матери наводить на книжных стеллажах порядок, что Марья Романовна изредка порывалась сделать.

В мыслях об отце, о матери, о письме, пришедшем из далекой африканской страны, в неторопливой работе у книжных стеллажей время бежало быстро. Роман посмотрел на часы: было уже за десять, а Лина так и не объявилась. Он забеспокоился, быстро переоделся, выскочил на улицу. Куда идти, где искать сестру? Он подумал, что за последние месяцы Лина очень отдалилась, неизвестны даже номера телефонов ее подруг, чтобы узнать, спросить.

Роман вспомнил, что Лина звонила какой-то девочке, договаривалась повидаться вечером на стометровке, и решил пойти туда.

Стометровка встретила его сиянием вечерних огней. Несмотря на будний день, народу здесь было много, в основном молодежь, ровесники Романа. Но встречались и странные типы лет тридцати-сорока, фланирующие с совсем юными подружками.

Роману показалось, что он попал на демонстрацию молодежной моды — аборигены стометровки одевались ярко, вызывающе, в том странном стиле, который был смесью ковбойского с балаганным. Литые спины ребят туго обтянуты батниками и исполосованы подтяжками. Девчонки в джинсах или вошедших в моду в эту весну «вельветах» и кофтах до коленей. Шляпы словно из старых фильмов ж широкие поля, свернутые трубочкой, низкие тульи, мятые «под небрежность», угрюмо надвинутые на юные лбы... Среди шляп мелькнул даже старинный котелок, явно извлеченный из дедушкиного сундука... Большинство ребят щеголяли во всевозможных куртках, но изредка встречались и экземпляры то ли в кучерских поддевках, то ли в подобии фраков.

Роману было непонятно это стремление выделиться, обратить на себя внимание хотя бы дедушкиным котелком, молчаливо проорать: «Смотрите, вот я какой!» Но он знал, конечно, что многие из его сверстников ради этого готовы на самые разные жертвы: «дама Н.», Нелли Николаевна, называла это распущенностью современной молодежи, мама толковала о болезнях возраста...

На перекрестке стояла компания Мишки Мушкета, ребята лениво курили, обменивались вялыми репликами. «Это еще что за тип?» — услышал вдогонку Роман, наверное, о себе. «С нашей Оборонки, из тридцатки». Жарковы действительно жили в доме под номером тридцать, и Роман удивился наметанному глазу приятелей Мушкета. С Мишкой он имел дело несколько лет назад, когда еще ходил в школу. Тогда Шкет с дружками промышлял тем, что отнимал у других ребят деньги на завтраки. Встречали у школы, останавливали, Мишка солидно говорил: «Не жмотничай, сыночек, подари тридцать копеек». Роман не захотел «дарить» «завтраковые» деньги и в тот день пришел в класс с лиловым синяком под глазом. Булочка и стакан молока на переменке показались ему необыкновенно вкусными. Отец тогда повздыхал. Мать ахала и делала примочки, «дама Н.» обещала, что «теперь они с ним разделаются». Но Романа, на удивление, больше не трогали. Открыв простую истину, что за себя надо уметь постоять, Роман тогда же записался в школьную секцию бокса.