Глен Хиршберг - Дети Снеговика

• Название: Дети Снеговика
• Автор: Глен Хиршберг
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01514-9

«Дети Снеговика» – это, по выражению критиков, новый вариант «Убить пересмешника» – каким его мог бы написать Стивен Кинг. Герой романа возвращается в места своего детства, в пригород Детройта, улицы которого тогда терроризировал серийный убийца по прозвищу Снеговик. Но не все призраки рассеялись, не все страхи остались в прошлом, не все расставлены точки над і…

---

К своему изумлению, я понимаю, что плохо не все, что я чувствую в данный момент. В моем собственном слегка мифологизированном кошмаре это всегда были события той конкретной детройтской зимы, которые ввергли меня в смятение, бросили – застывшего, сбитого с толку – утопать в моем собственном вечном снеге. Но теперь я не так уверен. Может, вовсе не Снеговик отгородил меня от жизни; в каком-то смысле как раз он-то и был той силой, которая втянула меня в нее. Помимо всего прочего, он был моим первым опытом, который я с кем-то разделил. Я разделил его вот с этим человеком, который на меня даже не взглянет, с человеком, который, возможно, никогда больше не захочет меня видеть. И мы делим его по сей день.

– Спенсер, – заговариваю я неожиданно для самого себя на повороте к церкви и тут же умолкаю, не будучи уверен, что ему захочется услышать. Показываю на свою машину, и он тормозит рядом с ней, но двигатель не выключает. Мы сидим, я смотрю на темные дома и тяну время. В ближайшем от нас доме нет окон, проемы заделаны картоном и черным скотчем.

– Легко с тобой дружить, Мэтти, – говорит Спенсер, и его величественный голос смягчается. – Ты понятлив. Относительно проницателен. Ты хорошо соображаешь, даже слишком хорошо, а это, оказывается, редкое и весьма соблазнительное качество.

– Это значит, что завтра ты идешь со мной?

– Это значит – выметайся из машины. – Он нажимает кнопку, снимая замок с предохранителя. – Вылезай и никогда больше не возвращайся. Ради собственного блага, а если это слишком слабый мотив, то ради моего. Я хочу, чтобы моя жизнь текла, как течет. Я хочу, чтобы в ней были люди, чтобы в ней была моя община. Я хочу иметь кусочек Бога, чтобы можно было от Него вкушать, потому что иногда, Мэтти, я и правда от Него вкушаю. А если и этого мало, то почему бы не подумать о ее благе?

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я спокойно. Он не отвечает, и я чувствую, как во мне поднимается отчаяние, в котором, на мой взгляд, должно быть гораздо больше злости, чем есть. – Ты от меня так просто не отделаешься. Мало того, мы оба никогда не отделаемся от нее, и ты это знаешь. Может, если мы сумеем ей помочь, ты почувствуешь, что заслужил то, что имеешь. Сейчас-то ты явно этого не чувствуешь.

– Выметайся, – шипит Спенсер и начинает судорожно заглатывать пустоту. Я не двигаюсь. Через некоторое время судороги становятся реже, плечи у него опускаются. На глазах снова выступают слезы, но губы кривятся в улыбку. Почти «сприцепинговую» улыбку. Мы ведь и впрямь были с ним тогда очень хорошими друзьями. – Ты идиот, Мэтти. Жалкая заблудшая душа. Неужели не понимаешь? Есть две возможности. Либо она где-нибудь в безопасности, и ей уже лучше: отец с Барбарой откачали ее, и она провела еще несколько лет, перечисляя породы вымерших рыб и названия конфет, начинающиеся на «с», потом ее выпустили, и теперь она сидит где-нибудь у окна – в Бостоне, например, – глядя на снег и думая, что надо заняться уборкой, то есть живет нормальной здоровой жизнью. А может… – Он переводит взгляд на меня, и я не могу этого вынести – слез в его глазах, искрящихся глазах все того же мальчишки, каким я знал его даже неполный год. – А может, она сейчас там, где нет комнат. В любом случае, Мэтти… в любом случае… Подумай, кто мы для нее?

Сквозь слезы я вижу, как он наклоняется к ближайшей решетке кондиционера, подставляя лицо под мощную струю теплого пыльного воздуха. Я с трудом подавляю в себе желание коснуться его плеча или сделать то же самое – из солидарности, раскаяния или чего там еще.

– В том-то и дело, Спенсер, что я не знаю, кто я для нее. И никогда не знал. Согласен. Пожалуй, ты прав, абсолютно прав; может, в ее памяти мы остались какими-то монстрами. Но мы с тем же успехом можем оказаться единственными людьми на земле, которые еще хотят ее найти, помнят ее, произносят ее имя.

– Заблуждаешься, Мэтти. Неужели не ясно? Нам только хотелось так думать. Это все наши домыслы. Потому все так и вышло. И я не допущу, чтобы это повторилось. Никогда. Так что я отвечаю «нет», мой старый друг. Мой самый опасный товарищ. Не буду я тебе помогать. И никуда с тобой не поеду. Я даже не пожелаю тебе добра.

– И все же мне было очень приятно тебя повидать. – Я распахиваю дверцу, и в лицо едко впивается колючий холод.

– Я не говорю, что мне было противно, – бормочет Спенсер. Я оборачиваюсь и вижу, что он смотрит на меня. Рот кривится, глаза мокрые. – Не так уж противно. Господи, Мэтти, я так и вижу… так вижу, как он въезжает в это чертово озеро. С открытыми глазами…

– Я тоже, – говорю я как можно мягче. – И представляю, как Тереза сидит где-нибудь у окна…

– Хватит, а? Хватит, пожалуйста. Бросай ты все это! – Он зажмуривает глаза, выжимая еще немного слез. А когда открывает, то смотрит уже прямо перед собой, в ветровое стекло.

– Ты уверен?

Задержав дыхание, он трясет головой, после чего медленно и ровно выпускает воздух.

– Я ни в чем не уверен, Мэтти. Кроме того, что я еще здесь. Что иногда делаю что-нибудь хорошее для реальных живых людей. А что касается Терезы Дорети… я просто не могу позволить себе рисковать. Мы оба не можем.

1977

Он пробрался в наш дом через вентиляцию. В промежутках между раскатами тепловых взрывов до нас доносились разговоры родителей, обрывки теленовостей, завывание ветра в сосульках. И всюду звучало его имя. Как-то в субботу вечером мы с мамой и Брентом сидели в мороженице «Строе», молча поедая ореховый пломбир с сиропом из вареной сгущенки, и слушали умствования двух лысых мужиков в соответствующих куртках с надписью «М Go Blue!».[56]

– Он увозит их в центр города, – сказал мужик, сидевший ближе к нам, и с шумом всосал в себя остатки шоколадного молта.[57] – Точно тебе говорю. Там тьма заброшенных домов – есть где приткнуться. Держит их там, пока не надоест, а потом – того. Убивает.

– И что только он с ними делает две недели? – спросил второй. – В шашки, что ли, играет? Или водит на прогулку к реке?

Они еще некоторое время продолжали обмениваться мнениями на эту тему, но я перестал вслушиваться. Теоретизирования о Снеговике уже обросли рутиной и стали таким же банальным поводом поддержать разговор, как обругать команду «Львы» или шуточки Джимми Картера о его арахисовом прошлом.[58]

Эми Арделл, четвертая жертва Снеговика, была обнаружена в переулке Кавано у Сидровой мельницы Оклендского парка, в десяти минутах ходьбы от нашего дома. Она лежала в снегу на газоне одного из членов муниципального совета. В свежевыстиранной одежде и наглухо застегнутом пальто. Тогда, ворочаясь в постели, я часто размышлял о причинах такой заботливости, и, сам не знаю почему, пришел к выводу, что Снеговик просто хотел защитить то, что оставалось в теле девочки после ее смерти. Не дать ему остыть.

Была середина января. В следующие выходные Спенсер пришел ко мне в гости с ночевкой. Тереза тоже пришла и собиралась остаться допоздна, но сразу после ужина позвонил доктор Дорети и потребовал, чтобы она отправлялась домой.

– Конечно, конечно, – твердила в трубку моя мать. Она была в желтых резиновых перчатках для мытья посуды. В отросших после окраски волосах проглядывала седина. Ее крутое бедро упиралось в бок отца, а он стоял как истукан, вперив взгляд то ли в свое отражение в окне, то ли во тьму за стеклом, и тупо наматывал полотенце на зажатые в кулаке вилки, а потом снова разматывал. Не дожидаясь, когда мать повесит трубку, Тереза отправилась в прачечную комнату за курткой. Едва она успела открыть заднюю дверь, как мама бросилась ее догонять.

– Одна ты никуда не пойдешь, – проговорила она строго. Потом крепко прижала ее к себе и не отпускала, пока отец одевался. Мы со Спенсером тоже оделись.

– Поезжайте на машине, – велела мать.

– Что он сказал? – спросил отец, натягивая перчатки и шапку с помпончиком и надписью «Ред уингз»,[59] в которой стал похож на какого-то придурка.

Мать пожала плечами.

– Да все то же. «Я хочу, чтобы моя дочь сию же минуту отправлялась домой». Не дай ей улизнуть, Джо, ладно? Джо!

Лицо отца снова приняло отрешенное выражение.

– Джо! Поезжайте на машине.

Но мы уже спустились к подъездной аллее, куда не доходил свет от парадного крыльца, и вышли в ночь. Отец с Терезой возглавляли шествие, мы же со Спенсером тащились в нескольких шагах позади. У края дороги Спенсер спрыгнул в канаву слепить снежок, но отец рявкнул:

– Куда?! А ну марш назад!

Его окрик мигом вернул Спенсера в мою шеренгу. Мы не смотрели друг на друга. Мы вглядывались в темные уголки опустелых дворов и прислушивались. Верхушки сосен покачивались над своими тенями, как буйки на волнах. Снежные привидения вылезали из сугробов, оттесняя нас к обледенелой полосе посередине дороги. Дома выглядели какими-то необитаемыми; казалось, они стояли на рейде, сияя освещенными окнами, за которыми никого не было.

У Фоксов в пустой комнате работал телевизор, и я спиной почувствовал одиночество, царившее в их доме. Я хотел было окликнуть Барбару, но суровый взгляд отца меня остановил.