Карл Маркс - Собрание сочинений, том 7

• Название: Собрание сочинений, том 7
• Автор: Карл Маркс
• Жанр: Философия

Седьмой том Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса содержит произведения, написанные с августа 1849 по июнь 1851 года. Основное внимание Маркса и Энгельса в этот период было направлено на теоретическое обобщение опыта революционных боев 1848–1849 гг. во Франции и Германии, на дальнейшую разработку тактики пролетариата, на борьбу за создание самостоятельной, независимой от мелкобуржуазных демократов, партии рабочего класса.

---

Большинство собравшихся на улице Азар членов Горы разбежалось в тот момент, когда насильственный разгон мирной процессии, глухие слухи об убийстве безоружных граждан на бульварах, все усиливавшееся уличное смятение — все, казалось, возвещало приближение восстания. Ледрю-Роллен, во главе небольшой группы депутатов, спас честь Горы. Под защитой парижской артиллерии, которая заняла Пале-Насиональ, они отправились к Консерватории искусств и ремесел, куда должны были прибыть 5-й и 6-й легионы национальной гвардии. Но монтаньяры напрасно ждали 5-й и 6-й легионы: эти осторожные гвардейцы оставили на произвол судьбы своих представителей, парижская артиллерия сама помешала народу построить баррикады, хаос и суматоха сделали невозможным принятие какого-либо решения, линейные войска надвинулись со штыками наперевес, часть депутатов была захвачена, часть скрылась. Так кончилось 13 июня.

Если 23 июня 1848 г. было днем восстания революционного пролетариата, то 13 июня 1849 г. было днем восстания демократических мелких буржуа; каждое из этих двух восстаний было классически чистым выражением того класса, который его поднял.

Только в Лионе дело дошло до упорного, кровавого столкновения. Здесь промышленная буржуазия и промышленный пролетариат стоят непосредственно лицом к лицу, рабочее движение не включено, как в Париже, в рамки всеобщего движения и им не определяется; поэтому 13 июня потеряло здесь в своем отражении свой первоначальный характер. В остальных местах провинции, где 13 июня нашло отклик, оно ничего не зажгло, — это была холодная молния.

13 июня закончился первый период жизни конституционной республики, которая начала свое нормальное существование 28 мая 1849 г., с открытием Законодательного собрания. Весь этот пролог заполнен шумной борьбой между партией порядка и Горой, между буржуазией и мелкой буржуазией; мелкая буржуазия тщетно сопротивлялась установлению буржуазной республики, в пользу которой сама же беспрерывно конспирировала во временном правительстве и в Исполнительной комиссии, за которую сама же с ожесточением билась против пролетариата в июньские дни. День 13 июня сломил ее сопротивление и сделал законодательную диктатуру объединенных роялистов свершившимся фактом. С этого момента Национальное собрание становится лишь комитетом общественного спасения партии порядка.

Париж поставил в «положение обвиняемых» президента, министров и большинство Национального собрания; они, в свою очередь, объявили Париж на «осадном положении. Гора объявила большинство Законодательного собрания «вне конституции», большинство, в свою очередь, предало Гору Верховному суду за нарушение конституции и подвергло проскрипции все, что в этой партии еще сохраняло жизненную силу. От Горы осталось одно туловище без головы и сердца. Меньшинство дошло до попытки парламентского восстания, большинство возвело свой парламентский деспотизм в закон. Оно декретировало новый парламентский регламент, уничтоживший свободу трибуны и давший председателю Национального собрания право наказывать депутатов за нарушение порядка вынесением порицания, денежными штрафами, лишением оклада, временным исключением из заседаний, арестом. Над туловищем Горы повесило оно вместо меча розгу. Долг чести требовал бы от уцелевших депутатов Горы демонстративно сложить полномочия. Этот акт ускорил бы распадение партии порядка. Она должна была бы распасться на свои первоначальные составные части в тот момент, когда ее перестала бы объединять даже тень противодействия.

Одновременно с ее парламентской силой у демократической мелкой буржуазии отнята была также ее вооруженная сила; были распущены парижская артиллерия и 8-й, 9-й и 12-й легионы национальной гвардии. Напротив, легион финансовой аристократии, 13 июня напавший на типографии Буле и Ру, разбивший типографские станки, разгромивший редакции республиканских газет и незаконно арестовавший их редакторов, наборщиков, печатников, экспедиторов, рассыльных, получил поощрение с трибуны Национального собрания. По всей Франции повторился этот роспуск заподозренных в республиканизме национальных гвардейцев.

Новый закон о печати, новый закон о союзах, новый закон об осадном положении, переполнение парижских тюрем, изгнание политических эмигрантов, приостановка выпуска всех газет, идущих дальше «National», подчинение Лиона и пяти соседних департаментов грубому деспотизму солдатчины, вездесущий прокурорский надзор, новая чистка столько раз уже чищенной армии чиновников — вот неизбежные, постоянно повторяющиеся трафаретные приемы победоносной реакции, достойные упоминания после июньской бойни и июньских ссылок только потому, что на этот раз они были направлены не только против Парижа, но и против департаментов, не только против пролетариата, но прежде всего против средних классов.

Вся законодательная деятельность Национального собрания в продолжение июня, июля и августа была заполнена карательными законами, которые предоставили правительству право объявления осадного положения, еще крепче зажали рот печати и уничтожили право союзов.

Однако для этого периода характерно не фактическое, а принципиальное использование победы, не решения Национального собрания, а мотивировка этих решений, не дело, а фраза, даже не фраза, а акцент и жесты, оживлявшие фразу. Безудержно-наглая демонстрация роялистских убеждений, презрительно-аристократические оскорбления по адресу республики, кокетливо-фривольное выбалтывание реставраторских целей, одним словом, хвастливое нарушение республиканских приличий — вот что придает этому периоду особый тон и отпечаток. «Да здравствует конституция!» — был боевой клич побежденных 13 июня. Это избавило победителей от лицемерия конституционного, т. е. республиканского, языка. Контрреволюция победила Венгрию, Италию и Германию, и они уже видели реставрацию у ворот Франции. Между вожаками фракций партии порядка завязалась настоящая конкуренция; они наперерыв старались дать документальное подтверждение своего роялизма через «Moniteur», исповедаться, покаяться в кое-каких либеральных грехах, совершенных ими во времена монархии, испросить, за них прощение перед богом и людьми. Не проходило дня без того, чтобы с трибуны Национального собрания не объявляли февральскую революцию общественным бедствием, без того, чтобы какой-нибудь легитимистский захолустный помещик торжественно не заявлял, что он никогда не признавал республики, без того, чтобы кто-нибудь из трусливых перебежчиков и предателей Июльской монархии не расписывал задним числом своих подвигов, исполнению которых помешали только человеколюбие Луи-Филиппа или другие недоразумения.

Выходило так, что в февральских событиях заслуживало удивления не великодушие победоносного народа, а самопожертвование и умеренность роялистов, которые позволили ему победить себя. Один народный представитель предложил выдать часть денег, предназначенных для вспомоществования раненым в февральские дни, муниципальным гвардейцам, которые одни оказали в те дни услугу отечеству. Другой предлагал воздвигнуть конную статую герцога Орлеанского на площади Карусели. Тьер назвал конституцию грязным клочком бумаги. На трибуне по очереди появлялись орлеанисты, чтобы каяться в своих кознях против легитимной монархии, легитимисты, упрекавшие себя в том, что их сопротивление против нелегитимной монархии ускорило падение монархии вообще; Тьер каялся в том, что интриговал против Моле, Моле каялся в своих интригах против Гизо, Барро — в интригах против всех троих. Возглас «Да здравствует социально-демократическая республика!» был объявлен антиконституционным; возглас «Да здравствует республика!» преследовался в качестве социально-демократического. В годовщину битвы при Ватерлоо один из депутатов объявил: «Я не так боюсь вторжения пруссаков, как вступления революционных эмигрантов во Францию». В ответ на жалобы по поводу террора, организованного в Лионе и соседних департаментах, Бараге д'Илье сказал: «Я предпочитаю белый террор красному» («J'aime mieux la ter-reur blanche que la terreur rouge»). И Собрание неистово аплодировало каждый раз, когда из уст его ораторов вырывалась эпиграмма против республики, против революции, против конституции, за монархию, за Священный союз. Всякое нарушение малейших республиканских формальностей, например обращения к депутатам со словами «Citoyens» {«Граждане». Ред.}, приводило в восторг рыцарей порядка.

Парижские дополнительные выборы 8 июля, произведенные под воздействием осадного положения и при воздержании значительной части пролетариата от голосования, занятие Рима французской армией, вступление в Рим красных преподобий[36], а в их свите — инквизиции и террора монахов, — все это присоединяло новые победы к июньской победе, все усиливало упоение партии порядка.