Карл Маркс - Собрание сочинений, том 7

• Название: Собрание сочинений, том 7
• Автор: Карл Маркс
• Жанр: Философия

Седьмой том Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса содержит произведения, написанные с августа 1849 по июнь 1851 года. Основное внимание Маркса и Энгельса в этот период было направлено на теоретическое обобщение опыта революционных боев 1848–1849 гг. во Франции и Германии, на дальнейшую разработку тактики пролетариата, на борьбу за создание самостоятельной, независимой от мелкобуржуазных демократов, партии рабочего класса.

---

Парижские дополнительные выборы 8 июля, произведенные под воздействием осадного положения и при воздержании значительной части пролетариата от голосования, занятие Рима французской армией, вступление в Рим красных преподобий[36], а в их свите — инквизиции и террора монахов, — все это присоединяло новые победы к июньской победе, все усиливало упоение партии порядка.

Наконец, в середине августа роялисты декретировали двухмесячный перерыв заседаний Национального собрания — отчасти для того, чтобы присутствовать на заседаниях только что собравшихся департаментских советов, отчасти же потому, что переутомились от многомесячной оргии своего роялизма.

С нескрываемой иронией они оставили в качестве заместителей Национального собрания, в качестве стражей республики, комиссию из двадцати пяти депутатов, такие сливки легитимистской и орлеанистской партий, как Моле и Шангарнье. Ирония была глубже, чем они ожидали. Приговоренные историей способствовать падению монархии, которую они любили, они были предназначены ею к охранению республики, которую ненавидели.

С перерывом заседаний Законодательного собрания закончился второй период в жизни конституционной республики, период ее роялистского неистовства.

Осадное положение в Париже было опять отменено, печать снова начала функционировать. Во время приостановки социально-демократических газет, в период репрессивных мер и роялистского разгула «Siecle»[37], старый литературный представитель монархически-конституционной мелкой буржуазии, повернул к республиканству; «Presse»[38], старый орган буржуазных реформаторов, повернул к демократизму, a «National», старый классический орган буржуазных республиканцев, повернул к социализму.

По мере того как становились невозможными открытые клубы, получали большее распространение и усиливались тайные общества. Производительные товарищества рабочих, с которыми мирились как с чисто коммерческими обществами и которые не имели никакого экономического значения, в политическом отношении сыграли для пролетариата роль связующих звеньев. 13 июня снесло официальную верхушку различных полуреволюционных партий, зато у уцелевших масс выросла своя голова на плечах. Рыцари порядка сеяли страх, предсказывая ужасы красной республики, но подлые зверства и гиперборейские ужасы победоносной контрреволюции в Венгрии, в Бадене, в Риме добела омыли «красную республику^. И недовольные промежуточные классы французского общества начали предпочитать посулы красной республики с ее проблематическими ужасами ужасам красной монархии с ее фактической безнадежностью. Ни один социалист не сделал во Франции большего для революционной пропаганды, чем Гайнау. A chaque capacite selon ses oeuvres!{8}

Между тем Луи Бонапарт использовал каникулы Национального собрания для августейших поездок по провинции, самые горячие из легитимистов отправились в Эмс на поклонение к потомку святого Людовика[39], а масса депутатов из партии порядка занялась интригами в только что собравшихся департаментских советах. Надо было заставить советы высказать то, чего не осмеливалось еще произнести большинство Национального собрания, надо было, чтобы они потребовали немедленного пересмотра конституции. Согласно конституции, этот пересмотр мог состояться лишь в 1852 г. в особо созванном для этой цели национальном собрании. Но если бы большинство департаментских советов высказалось за пересмотр, — неужели голос Франции не заставил бы Национальное собрание пожертвовать девственностью конституции? Национальное собрание ожидало от этих провинциальных собраний того самого, чего ожидали в «Генриаде» Вольтера монахини от пандуров. Но, за немногими исключениями, Пентефрии Национального собрания натолкнулись в провинции на не меньшее число Иосифов. Громадное большинство не хотело понимать назойливых внушений. Пересмотру конституции помешало то самое орудие, которое должно было вызвать его к жизни: голосование департаментских советов. Франция, и притом буржуазная Франция, высказалась, и высказалась против пересмотра.

В начале октября Законодательное национальное собрание снова открыло свои заседания — tantum mutatus ab illo!{9} Его физиономия совершенно преобразилась. Неожиданное отклонение пересмотра конституции со стороны департаментских советов вернуло его в пределы конституции и напомнило ему о пределах его существования. Орлеанистам стали внушать подозрения паломничества легитимистов в Эмс, легитимистов начали тревожить сношения орлеанистов с Лондоном[40], газеты обеих фракций раздували огонь и взвешивали взаимные притязания своих претендентов. Орлеанисты вместе с легитимистами злились на происки бонапартистов, проявившиеся в августейших поездках президента, в его более или менее явных попытках сбросить с себя конституционную узду, в заносчивом языке бонапартистских газет; Луи Бонапарт, со своей стороны, злился на Национальное собрание, которое признавало право на конспирацию только за легитимистами и орлеанистами, и на министерство, которое постоянно изменяло ему в пользу этого Национального собрания. Наконец, в самом министерстве произошел раскол по вопросу о римской политике и предложенном министром Пасси подоходном налоге, который консерваторы честили как социалистический.

Одним из первых предложений министерства Барро во вновь собравшемся Законодательном собрании было требование кредита в 300000 франков для уплаты вдовьей пенсии герцогине Орлеанской. Национальное собрание согласилось на это и прибавило к реестру долгов французской нации сумму в 7 миллионов франков. Между тем как Луи-Филипп продолжал таким образом с успехом играть роль «pauvre honteux» — стыдливого нищего, — министерство не решалось предложить Собранию увеличить содержание Бонапарта, а Собрание не казалось склонным разрешить эту надбавку, и Луи Бонапарт, как всегда, стоял перед дилеммой: Aut Caesar, aut Clichy!{10}

Второе требование министерства относительно кредита в 9 миллионов франков для покрытия издержек по римской экспедиции еще более усилило натянутые отношения между Бонапартом, с одной стороны, и министрами и Национальным собранием — с другой. Луи Бонапарт обнародовал в «Moniteur» письмо к своему адъютанту Эдгару Нею, в котором он связывал папское правительство конституционными гарантиями. Папа, со своей стороны, издал обращение: «motu proprio»[41], в котором отвергал всякое ограничение своей восстановленной власти. Письмо Бонапарта с умышленной нескромностью приподнимало занавес над его кабинетом, чтобы выставить его самого перед взорами, галерки в качестве благожелательного, ноне признанного даже в собственном доме и скованного гения. Он не в первый раз кокетничал «затаенными взмахами крыльев свободной души»[42]. Тьер, докладчик комиссии, совершенно игнорировал взмахи крыльев Бонапарта и ограничился тем, что перевел папское обращение на французский язык. Не министерство, а Виктор Гюго сделал попытку выручить президента, предложив Национальному собранию высказать свое одобрение письму Наполеона. «Allons donc! Allons donc!» {«Полноте! Полноте!» Ред.} — таким непочтительно-легкомысленным восклицанием похоронило большинство предложение Гюго. Политика президента? Письмо президента? Сам президент? «Allons donc! Allons donc!» Кто же принимает г-на Бонапарта всерьез? Думаете ли вы, г-н Виктор Гюго, что мы верим вам, будто вы верите в президента? «Allons donc! Allons donc!»

Наконец, разрыв между Бонапартом и Национальным собранием был ускорен благодаря прениям по поводу проекта возвращения Орлеанов и Бурбонов в страну. За отсутствием министерства кузен президента {принц Наполеон Бонапарт. Ред.}, сын экс-короля Вестфалии, внес в палату это предложение, которое имело целью не что иное, как поставить легитимистских и орлеанистских претендентов на одну доску с бонапартистским претендентом или, вернее, ниже его, так как он, по крайней мере, фактически стоял на вершине государственной власти.

Наполеон Бонапарт был достаточно непочтителен, чтобы соединить в одно предложение возвращение изгнанных королевских фамилий и амнистию июньским инсургентам. Негодование большинства тотчас же заставило его взять назад это кощунственное сочетание святого и нечестивого, королевской породы и пролетарского исчадия, неподвижных звезд общества и его блуждающих болотных огоньков, и отвести должное место каждому из двух предложений. Большинство энергично отвергло проект призвания в страну королевских фамилий, и Берье, Демосфен легитимистов, не оставил никаких сомнений насчет значения этого вотума. Разжалование претендентов в простые граждане — вот цель, которую преследуют! Их хотят лишить ореола святости, последнего уцелевшего у них величия, величия изгнания! Что подумали бы о том из претендентов, — воскликнул Берье, — который, забыв свое высокое происхождение, вернулся бы во Францию жить здесь простым частным лицом? Яснее нельзя было сказать Бонапарту, что он ничего не выиграл своим присутствием в стране, что если он нужен был объединенным роялистам здесь, на президентском кресле, в качестве нейтральной личности, то настоящие претенденты на корону должны были оставаться скрытыми от непосвященных взоров туманом изгнания.