Василий Ардаматский - Первая командировка

• Название: Первая командировка
• Автор: Василий Ардаматский
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1982

Эта книга — о Великой Отечественной войне. Ее главный герой — разведчик Виталий Самарин. Юрист по образованию, перед самой войной закончивший институт, он не сразу стал разведчиком. О его профессиональном становлении, о полной опасностей и неожиданностей работе рассказывается в этом произведении

Роман «Первая командировка» удостоен первой премии Комитета государственной безопасности СССР.

---

— Опасный для кого? — спросила мама,

— Для всех, — ответила Люся.

Мама даже покраснела.

В общем, не понравилась она маме. Виталий это ощущал каждую минуту, хотя мама была с ней очень мила, держалась весело, непринужденно, но именно эта веселость и была для Виталия тревожной.

Потом он проводил Люсю домой. В метро и всю дорогу до ее подъезда они говорили о воякой чепухе. Виталий чувствовал, что Люся за эту чепуху прячется.

— Возвращайся домой, — сказала она, как только они подошли к ее подъезду. — Тебе сейчас нужно быть с ней... — Она коснулась сухими губами его щеки и скрылась в подъезде.

Он вернулся домой. У мамы глаза были заплаканные. Боже, она даже припудрила щеки!

— Как тебе Люся? — спросил он, не желая оттягивать этот разговор ни на, минуту.

Мама долго молчала и вдруг спросила:

— А она не грубая... немного?

— Да нет, мама. Она сегодня держалась как-то странно, будто нарочно хотела показаться хуже.

— Ты говорил, она работает в справочном бюро?

— Да. И одновременно заочно учится в МГУ, на историческом.

— В справочном бюро, конечно, надо знать все. Чего там только не спрашивают! — усмехнулась мама и вдруг как-то обеспокоенно спросила: — Тебе же она нравится?

— Я люблю ее, мама, — тихо ответил Виталий.

— А раз любишь, о чем говорить? Поступай по сердцу.

И с этого дня между молодыми людьми началось вот то горькое или досадное... Разговоры о загсе прекратились. Спустя несколько дней после знакомства с его мамой Люся сказала серьезно:

— Давай отложим сие формальное дело. По-моему, мы оба к семейной жизни не готовы. К тому же тебе опять надо учиться.

Как раз в это время Виталия, только что окончившего институт, по решению райкома партии мобилизовали в НКВД, и он стал ежедневно уезжать за город, где была спецшкола для таких же, как он, свежеиспеченных чекистов.

Отношения с Люсей оставались прежние, но и с той же трещиной досады.

Когда Виталий узнал о своем назначении в тот далекий городок, подумал: «Ну вот, все теперь и решится, мы должны уехать, туда вместе».

Примчался к Люсе. Она выслушала его так спокойно, будто он говорил о поездке на выходной день за город. Он даже обиделся. А Люся, немного помолчав, сказала, и тоже очень спокойно:

— Знаешь что?! Сама судьба назначает нам главный экзамен. Поезжай. Я останусь в Москве. Мы оба сможем узнать, действительно ли мы не можем жить друг без друга. Правда, интересно это выяснить?

С тем он тогда и уехал.

Самарин прохаживался возле станции метро «Кировская». Люся жила поблизости, на улице Мархлевского. Как они сейчас встретятся? О чем будут говорить? Может, решат пойти в загс? И вдруг подумал, что идти в загс теперь просто нелепо — в понедельник он должен явиться по месту службы, и, что с ним будет во вторник, куда его кинет судьба, даже представить себе невозможно. И все-таки самое главное сейчас для него — война...

И тут он увидел, услышал военную Москву. На цоколе дома — белая стрела и надпись: «Бомбоубежище». Динамик на том же угловом доме разбрасывал четкие, тугие слова:

— «От Советского информбюро... Наши войска продолжали...»

— Виталий, здравствуй, — услышал он за спиной и обернулся.

Сначала он увидел только ее глаза — голубые, настежь распахнутые, радостные, безумно близкие, — потом он увидел ее такое знакомое платье — синее, в полоску, с глухим воротничком. Мгновенная встреча одних глаз — и они обнялись, слились губами. Затянулся этот их поцелуй на улице, но никто не обращал на них внимания — улице было не до них, да и привыкла улица, что сейчас все прощаются...

Люся отстранилась от него и рассмеялась:

— По-ошли ко мне, я приготовлю ми-ировую яичницу. — Она взяла его под руку, и они пошли. — Я даже водки купила.

Он шел молча, отдаленно слыша Люсин голос и гулко — удары крови в висках.

Сели за стол. Люся суетилась и говорила, говорила, говорила... Вот, оказывается, у брата нет рюмок: «Он со своими соколами пил из стаканов», «Сегодня я с великим трудом откупорила первую в своей жизни бутылку водки, дай бог, и последнюю», «А на работе у меня такой гвалт и шум, что к концу дня голова распухает!».

И вдруг сказала:

— Я почему-то решила, что ты погиб. Поглядела на карте, где твой город, потом услышала про него в сводке и решила...

— Могло случиться, — сказал он, удивившись про себя, что там он всерьез не думал, что может погибнуть, хотя и делал все, чтобы этого не случилось. И спросил: — Уронила горькую слезу?

Люся кивнула, глядя прямо ему в глаза:

— А как подумала, сразу пошла к твоей маме. Такая тоска взяла, и никого нет вокруг. Она у тебя молодец. Разгадала меня. Говорит: «Витальку не так просто убить». Уверенно так сказала, а у самой в глазах — страх. Хорошо мы с ней тогда посидели. Тебе не икалось однажды... там?

— Один раз, помнится, икнул, — ответил он. Ему почему-то не хотелось вести этот разговор всерьез.

— Ра-асскажи, что было-то с тобой. Но сначала давай выпьем за встречу.

Они выпили.

— Бр-р... — Люся отставила от себя рюмку. — Ну?

— Знаешь... столько было всякого, а подумаешь — так ничего интересного. И важно одно — живой.

— Фашистов видел?

— Толком и близко — одного мотоциклиста, а то все больше издалека.

— Ну а с этим... поговорил?

— Не успел. Мой товарищ его убил.

— Кто был с тобой?

— Да так... один странноватый тип... Мы соединились с ним случайно.

Люсины вопросы отшвыривали его туда, в те чертовы дни, к их, как уже выяснилось, несущественным подробностям, а он возвращаться туда не хотел.

— Скажи лучше, как ты? По вашим справочным телефонам небось все только и спрашивают, когда кончится война?

— Не-ет. Главный вопрос — об адресах. Такое впечатление, что все ищут всех, — серьезно ответила Люся. — У нас две девчонки добровольно ушли на фронт. Одну взяли в медсанбат, другую направили в какую-то секретную школу. Я им завидую, но сама идти не хочу... не могу... характера не хватает.

— А мне казалось, у тебя характера дай бог каждому,

— Ошибся, Вита... Ты о том?

— Да, о том.

— Но разве теперь не видишь, как я права?! Как бы сейчас все было тяжелее и для нас с тобой... и для твоей мамы.

— Не знаю... не знаю... А мама тут при чем? — Он не подумал, что, спрашивая так, он как бы соглашается с тем, что для них с Люсей это действительно было бы тяжело.

Люся не ответила, только посмотрела на него внимательно. И заговорила о другом:

— Ока-азалось, я страшная трусиха. Как тревога — в убежище первая бегу, честное слово, даже смешно. Тут недалеко от нас бомба упала. Все ходили потом смотреть, а я не пошла — стра-а-шно.

— А с учебой как?

— Ну сейчас, смешно сказать, летние ка-а-никулы. А что будет осенью — кто знает.

В стоявшем на комоде репродукторе приглушенно звучал женский голос. Они его все время слышали, но разобрать, что говорила женщина, не старались.

— Никогда не любила радио, а теперь полностью не выключаю, — сказала Люся. — Эта штука стала больше нужна, чем свет и вода.

— Чтобы не прозевать тревогу? — усмехнулся Виталий.

Люся опять не ответила и снова внимательно на него посмотрела.

— А где брат?

— На юге где-то воюет, прислал два треугольничка: жив, здоров, бьем врага, береги себя.

Яичница стояла нетронутой, рюмки — пустые.

И вдруг Люся резко встала; прошла к окну, с треском опустила светомаскировочную занавеску из черной бумаги. Комната погрузилась в сумрак.

— Иди ко мне, Вита... иди ко мне, — услышал он ее жалобный голос.

Виталий оглянулся и увидел, что она, стоя у кровати, сбрасывает с себя одежду. Минуту назад он подумал, что этого не произойдет, а сейчас кровь хлынула ему в голову, и все на свете перестало для него существовать...

Они очнулись от громкого стука в дверь. Кто-то кричал:

— Люся, тревога! Тревога!

— Слышу, слышу! — отозвалась она из постели.

— Побежишь? — спросил Виталий.

— Нет.

Свет в щели светомаскировки совсем померк, Виталий понял, что уже вечер и что ему надо уходить, но сказать об этом он не мог.

Они лежали молча. Вдруг Люся вытащила руку из-под его головы и сказала:

— Если тебе завтра на службу, да еще неизвестно, на какую и что с тобой будет, тебе следует идти домой. Я очень хочу, чтобы ты остался у меня, но тогда я не смогу смотреть в глаза твоей маме. Иди, Вита, и не думай, я не обижусь, честное слово. Я ведь все понимаю, только, как собака, не всегда умею сказать.

Они сговорились, что завтра он со службы позвонит ей в справочное бюро.

И он ушел...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В понедельник в девять ноль-ноль Виталий Самарин был на Лубянке, в служебном кабинете того начальника с тремя шпалами.

— Молодец, что явился точно, — сказал он. — Садись. Смотри, за три дня мама успела тебя откормить и выхолить. Мама есть мама.