Василий Ардаматский - Первая командировка

• Название: Первая командировка
• Автор: Василий Ардаматский
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1982

Эта книга — о Великой Отечественной войне. Ее главный герой — разведчик Виталий Самарин. Юрист по образованию, перед самой войной закончивший институт, он не сразу стал разведчиком. О его профессиональном становлении, о полной опасностей и неожиданностей работе рассказывается в этом произведении

Роман «Первая командировка» удостоен первой премии Комитета государственной безопасности СССР.

---

— Мне обидно и стыдно, что я не военный.

— За чем дело стало?! — весело, но со злинкой спросил рыжий офицер.

— Врожденный порок сердца, — тяжело вздохнул Самарин. — Еще из первого лагеря гитлерюгенда меня увезли в госпитальной машине — обморок во время гимнастики.

— Считайте, что вам повезло, — совершенно серьезно сказал офицер.

— Как вы можете так говорить?! — с укоризной произнес Самарин.

Офицер снова глянул на него злыми глазами и промолчал.

Товарищи офицера отодвинули свои ящики в глубь вагона и резались там в карты, громко спорили, ругались.

— А вид у вас вполне здоровый, — сказал офицер, вглядываясь в Самарина.

— Лучше всех в гробу выглядят сердечники, — ответил Самарин. — У меня мать от того же умерла тридцати двух лет.

— Извините... — Немец помолчал и вдруг начал рассказывать о себе. Самарин узнал, что зовут его Ганс Вальрозе, что его отец гауптштурмфюрер, что после гибели брата он у отца остался единственным. Отец обещал матери выхлопотать ему тыловое назначение, но, видно, не смог. А мать, узнав, что он будет иметь дело с партизанами, провожала его, как на кладбище. Рассказав это, Вальрозе произнес с непонятным вызовом: — Да, я сын великой Германии. — И, помолчав, тихо добавил: — Но страшно хочется жить. Жизни-то еще и не было. С детских лет все готовился к этому.

— Война скоро кончится, — утешительно сказал Самарин.

И снова немец глянул на него, злыми глазами и промолчал.

Назвался офицеру и Самарин — Вальтер Раух, Они кивнули друг другу, что означало — они познакомились.

Самарин не хотел больше затевать никакого разговора и стал вспоминать, как однажды во время подготовки к операции он прочитал сводку показаний немецких военнопленных. Все они кляли Гитлера и предсказывали Германии скорое поражение. Прочитав показания, Самарин сказал Ивану Николаевичу, что он сомневается в их искренности.

— Не без того, конечно, что они так говорят специально для нас, — согласился Иван Николаевич. — Но и тут тоже есть своя алгебра. Война — это такое занятие, где убивают. Быть убитым даже во имя фюрера и великой Германии не хочет никто. Не та у них закваска, чтобы с песней идти на смерть. Поразивший тебя подвиг летчика Гастелло их летчики не совершат. Закваска, повторяю, не та. Идея великой Германии, как ее ни разукрашивай, для рядового немца абстрактна, пока ему на стол не положат продукты со всего мира. А наша идея защиты Родины от поругания и своего народа от рабства — глубокая и конкретная для каждого, ибо за ней стоит судьба каждого и всех. Отсюда — Гастелло. Отсюда — великое мужество ленинградцев. Все отсюда, включая грядущую нашу победу.

Любопытно, что эту мысль сейчас подтвердил буквально первый же знакомый Самарину немец. Но Самарин понимал, что не все они такие. Иван Николаевич говорил: «Сейчас чувство безнадежности посетило единицы, но придет время, когда все они поймут это...»

Виталий глянул на тех, что резались в карты, — возбужденные, раскрасневшиеся лица, кители нараспашку, ругаются, кричат, смеются. Этим до безысходности еще далеко.

Рига надвинулась утром внезапно.

Ганс Вальрозе, прощаясь с Самариным, сказал, что в Риге они пробудут несколько дней, а затем вылетят в Белоруссию. Самарин пожелал ему спокойной войны, и снова офицер глянул на него злыми глазами и ничего не ответил.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Самарин неторопливо шел по городу, узнавал заученные еще в Москве улицы, отмечал про себя произведенные немцами изменения названий. Вот как раз, была улица Свободы, теперь — Гитлера. Смотрел на совсем еще новенькую синюю эмалевую табличку, по которой белыми буквами — Адольф Гитлерштрассе. Он отошел немного от таблички и остановился, наблюдал улицу. А она точно не знала, что ей присвоили это гнусное имя, — катились трамваи, сверкая на солнце мытыми стеклами, шли куда-то по своим делам люди, две девочки стояли прямо под табличкой, щебечут о чем-то, смеются. А главное — сам он тоже на этой улице и на ее новое название просто обязан не обращать никакого внимания. А если — не дай бог! — с ним кто-нибудь сейчас заговорит об этом, он обязан суметь вполне естественно выразить свою радость по поводу того, что имя фюрера освящает и этот город. Да, нужно было привыкать и к такому.

Пройдя по улице Гитлера три квартала от центра, Самарин свернул направо в тихую улицу, в конце которой должен быть дешевый отель. Там он попытается найти себе приют.

Войдя в темноватый вестибюль отеля, Самарин не сразу разглядел, что за стойкой, где положено быть портье, сидит офицер в форме гестапо. Пробормотал:

— Я, наверно, не туда попал?

— А куда вы хотели попасть? — Офицер встал и подошел к стойке: — Вернитесь.

— Я думал... отель.

— Это и есть отель.

— Но очевидно, для военных?

— Почему же? Дайте ваши документы.

Самарин дал ему свое полицейское разрешение на въезд в Остланд. Гестаповец читал его невыносимо долго, поглядывая на Самарина поверх бумаги. Потом перевернул ее и тщательно изучал литовские штампы. Положив удостоверение на стойку и прижав его ладонью, спросил:

— С какой целью прибыли сюда?

— Торговые дела. Я коммерсант.

— Что собираетесь продавать или покупать?

— Пока точно не знаю. Но первое дело — кожа для интендантства.

— Что это значит? — поднял брови гестаповец.

— Интендантство для летчиков, танкистов и еще для кого-то шьет обмундирование из кожи, а моя фирма эту кожу ему поставляет. Что вас удивило?

— У вас есть официальное поручение?

— Я приехал пока только на рекогносцировку, узнать, есть ли возможность оптовых закупок, а затем мне уже вышлют и соответствующие полномочия.

— Насколько мне известно, всякие закупки здесь ведет армия, и вам нужно прежде всего снестись с нашим интендантством.

— Совершенно правильно. А где оно находится? — Самарин записал названный гестаповцем адрес.

— Когда прибыли в Ригу?

— Полчаса назад.

Гестаповец снова невыносимо долго рассматривал его документы — теперь аусвайс — и сказал наконец:

— Но раньше. вам надлежит явиться в гебитскомиссариат и получить там разрешение на пребывание здесь. Там вам укажут и отель.

Самарин взял свои бумажки, спрятал их в карман, поднял с пола портфель и направился к выходу, ощущая на спине отвратительный мокрый холод. Шел по улице и думал: почему все-таки гестаповец зацепился за него? Проверив каждое свое слово, он пришел к выводу, что гестаповцу было просто скучно. Только спустя несколько дней Самарин узнает, что этот отель целиком забрали в свое распоряжение гестаповцы и в нем останавливались только их люди.

И все же гестаповец принес ему пользу. Самарин узнал существующий порядок оформления штатских, приезжающих из Германии. Подтвердилось и то, что на всякие закупки надо иметь согласие интендантства.

Гебитскомиссариат. Надо идти туда. Где это находится — он уже знал, но ноги туда не шли, и Самарин понимал, что боится. Но говорил себе: просто надо сперва успокоиться после отеля, собраться...

На тихой улочке Самарин зашел в парикмахерскую. Усевшись в кресло, он увидел себя в зеркале и разозлился: гестаповец просто не мог не зацепиться за такую рожу. Сколько его учили быть бдительным, к каждой мелочи, а толку — ноль! Ну как он — немец — мог забыть, что на лице у него почти трехдневная щетина?!

Пока старенький парикмахер скоблил его щеки, Самарин пытался понять, почему он забыл о своей заросшей физиономии. По-видимому, удачное его пребывание в Литве, потом в поезде, все-таки породило в нем если не самоуверенность, то безотчетную веру в свою удачливость, и он заторопился вперед, навстречу новым сложным ситуациям, чтобы скорее через них пройти, и конечно, так же удачливо. Гестаповец в отеле вовремя его остановил.

— Какие сделать виски? — на плохом немецком спросил парикмахер, смотря на Самарина через зеркало.

— Косые, пожалуйста. — И спросил: — Вы здешний? Латыш?

— Кем же еще мне быть? — ворчливо ответил парикмахер. — А вы?

— Угадайте, — улыбнулся Самарин.

— Если б не язык... Лицо у вас русское.

Самарин замер. Вот тебе и на! В Москве все в один голос твердили, что у него типично русских черт в лице нет и что он может сойти и за немца, и за скандинава, и за прибалта, а этот старый цирюльник сразу говорит: русский.

— Вы меня обижаете. Но что же вы увидели во мне русского?

— Знаете... взгляд, — ответил парикмахер. — Я за предвоенный год насмотрелся на русских в этом кресле.

— Чем же у них взгляд... такой особенный?

Парикмахер перестал брить и внимательно смотрел на него через зеркало.

— У них лицо и глаза... как бы в споре находятся... У другого даже когда лицо злое — глаза мягкие. Славянин, одни, словом.