Даниил Хармс - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Даниил Хармс
• Жанр: Советская классическая проза

---

Я ставлю чемодан между скамейками и сажусь. В животе у меня такие рези, что я сжимаю кулаки, чтобы не застонать от боли.

— 44

IV

М А Л Е Н Ь К И Е П Ь Е С Ы

— 47

ДЕВИЦА.

Подруги! Где вы?! Где вы?!

Пришли четыре девы,

сказали: "Ты звала?"

ДЕВИЦА (в с т о р о н у).

Я зла!

ЧЕТЫРЕ ДЕВИЦЫ НА ПОДОКОННИКЕ.

Ты не хочешь нас, Елена.

Мы уйдем. Прощай, сестра!

Как смешно твое колено,

ножка белая востра.

Мы стоим, твои подруги,

места нету нам прилечь.

Ты взойди на холмик круглый,

скинь рубашку с голых плеч.

Ты взойди на холмик круглый,

скинь рубашку с голых плеч.

ЧЕТЫРЕ ДЕВИЦЫ, СОЙДЯ С ПОДОКОННИКА.

Наши руки поднимались,

наши головы текли.

Юбки серенькие бились на просторном сквозняке.

ХОР. Эй вы, там не простудитесь на просторном сквозняке!

ЧЕТЫРЕ ДЕВИЦЫ, ГЛЯДЯ В МИКРОСКОП.

Мы глядели друг за другом в нехороший микроскоп.

Что там было, мы не скажем: мы теперь без языка.

Только было там крылечко,

вился холмик золотой.

Над холмом бежала речка и девица за водой.

Говорил тогда полковник,

глядя вслед и горячо:

"Ты взойди на этот холмик,

обнажи свое плечо."

ЧЕТЫРЕ ДЕВИЦЫ, ИСЧЕЗНУВ И ЗАМОЛЧАВ.

ПОЧ — ЧЕМ — МУ!?

В с ё

18 февраля 1927 г.

Петербург.

— 49 лодка созданная человеком дом на площади моего пана не улететь мне совсем навеки цветы кидая с аэроплана как же я в тигровой шкуре позабытый всем огулом удержу моря и бури открывая ход акулам о прибрежные колени ударяет вал морской сквозь волну бегут олени очи полные тоской небо рухнет — море встанет воды взвоют — рыба канет лодка — первое дитя нож кремневый; он свидетель зверем над водой летя посреди воздушных петель надо мной сверкает клином обрывает веточки малинам.

Чем же буду я питаться на скале среди воды?

Чем кормить я буду братца?

Что Ку есть будешь ты?

КУ. Похлебка сваренная из бобов недостойна пищи Богов и меня отшельника Ламмед — Вов люди, птицы, мухи, лето, сливы совершенно меня не пленяют красные плоды яблоки и сады звери жмутся они трусливы лапы точат на все лады козы пестрые — они пугливы реки, стройные пруды морские пучины, озера, заливы родник пускает воды струю около я с графином стою буду пить эту воду на земле и в раю.

ТАРФИК. Ку ты выше чем средний дуб чем я который суть глуп на скале живу орлом хожу в небо напролом все театр для меня а театр как земля чтобы люди там ходили настоящими ногами пели, дули, говорили,

представляли перед нами девы с косами до пупа выли песни, а скопцы вяло, кисло, скучно, тупо девок ловят за концы арлекин пузырь хохлатый босиком несется за по степям скакающей хатой на горе бежит коза

Ку, видишь там сидит артист на высоком стуле он во лбу тлеет аметист изо рта струится Дон упадая с плеч долой до колен висит попона он жеребчит молодой напоминает мне дракона

Ку, что он делает?

Ку, что он думает?

Ку, зачем его суставы неподвижны как бесята голос трубный и гнусавый руки тощие висят.

Я хочу понять улабу залду шкуру дынуть бе перевернуть еф бабу во всем покорствовать тебе.

КУ. Тарфик, ты немедля должен стать проклятым.

Два в тебе существа.

— 51

* * *

Запутался в системах черных знаков

И помощи не вижу. Мир шатается.

ЧАСОВОЙ. Теперь я окончательно запутался.

Не нужен ум и быстрая смекалка?

Я в мыслях щепки нахожу,

а в голове застряла палка,

отсохли ноги на посту,

из рук винтовка падает…

Пройдешь с трудом одну версту,

и мир тебя не разует.

Я погиб и опустился,

бородой совсем оброс,

в кучу снега превратился,

победил меня мороз.

БАРБАРА. Часовой!

ЧАСОВОЙ. Гу-гу!

БАРБАРА. Часовой!

ЧАСОВОЙ. Гу-гу!

БАРБАРА. Часовой!

ЧАСОВОЙ. Гу-гу!

БАРБАРА. Я замерзаю!

ЧАСОВОЙ. Обожди, помогу!

Обожди мою подсобу.

БАРБАРА. Что же ты медлишь?

ЧАСОВОЙ. Я из будки вылезаю.

БАРБАРА. Ах, спаси мою особу!

ЧАСОВОЙ. Двигай пальцы на ногах,

чтоб они не побелели.

Где ты?

БАРБАРА. Гибну!

ЧАСОВОЙ. Гибнешь?

БАРБАРА. Ах!

ЧАСОВОЙ. Тут погибнешь в самом деле!

БАРБАРА. Уж и руки, словно плеть…

ЧАСОВОЙ. Тут недолго околеть.

Эка стужа навернула!

Так и дует и садит!

Из-за каждой снежной горки зимних бурь встают подпорки,

ходят с треском облака,

птица в тоненьком кафтане гибнет, крылышки сложив…

Если я покуда жив,

то шинель меня спасала да кусок свинного сала.*

БАРБАРА. Отмерзают руки-ноги,

снежный ком вползает в грудь.

Помогите, люди-боги,

помогите как нибудь!

ЧАСОВОЙ. Ну чего тебе, злодейка?

Эка баба закорюка!

Ну и время! Вот скамейка.

Посижу — да покурю-ка.

1933 год.

— 53

АРХИТЕКТОР

КАБЛУКОВ. Мария!

МАРИЯ. Кто зовет меня?

Я восемь лет не слышала ни звука,

и вдруг в моих ушах зашевелилась тайная пружина.

Я слышу грохот ломовой телеги и стук приклада о каблук при смене караула.

Я слышу разговор двух плотников.

Вот, — говорит один, — махорка.

Другой, подумав, отвечает: суп и пшенная каша.

Я слышу, на Неве трещит моторка.

Я слышу, ветром хлопает о стену крыша.

Я слышу чей-то тихий шепот: Маша! Маша!

Я восемь лет жила, не слыша.

Но кто зовет меня?

КАБЛУКОВ. Мария!

Вы слышите меня, Мария?

Не пожалейте ваших ног,

сойдите вниз, откройте двери.

Я весь, Мария, изнемог.

Скорей, скорей откройте двери!

А в темноте все люди звери.

МАРИЯ. Я не могу сама решиться.

Мой повелитель — архитектор.

Его спросите,

может быть, он вам позволит.

КАБЛУКОВ. О непонятная покорность!

Ужель не слышите волненья,

громов могучих близкий бой,

домов от страха столкновенье,

и крик толпы, и страшный вой,

и плач, и стон, и тихое моленье,

и краткий выстрел над Невой?

МАРИЯ. Напрасна ваша бурная речь.

Мое ли дело — конь и меч?

Куда идти мне с этого места?

Я буду тут ведь я невеста.

КАБЛУКОВ. Обязанности брачных уз имеют свой особый вкус.

Но кто, хоть капельку не трус,

покинув личные заботы,

и в миг призвав на помощь муз,

бежит в поля большой охоты.

МАРИЯ. Смотрите!

Архитектор целится вам в грудь!

КАБЛУКОВ. Убийца! твой черед не за горами. (а р х и т е к т о р с т р е л я е т)

МАРИЯ. Ах!

Дым раздвинул воздух сизыми шарами!

АРХИТЕКТОР. Очищен путь: восходит ясный день,

и дом закончен, каменный владыка.

Соблюдена гармония высот и тяжести.

Любуйся и ликуй!

Гранита твердый лоб,

изъеденный времени писанием,

уперся в стен преграду.

Над легкими рядами окон вверху, воздушных бурь подруга,

раскинулась над нами крыша.

Флаг в воздухе стреляет.

Хвала и слава архитектору!

И архитектор — это я.

1935 год. Весна.

— 55

НИКОЛАЙ II. Да, удивительно, как создан мир!

Все мертвое спешит исчезнуть,

а все живое день и ночь себя старается увековечить.

И будь то роза, рыба или человек везде, везде любовь царица!

О Стасов! Ты старик,

и борода твоя серебрянного цвета,

перо дрожит в твоей руке,

твой голос утерял былую силу,

твоя нога на поворотах стала шлепать,

и многих блюд желудок твой уж больше не приемлет,

но все по-прежнему стучит в волненьи сердце,

и все по-прежнему шалит в тебе коварный бес.

АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА.

Сюда идут Адам Адамыч с Воробьевым.

Поправь прическу и одерни свой шлафрок.

ВОРОБЬЕВ и АДАМ АДАМЫЧ (в х о д я).

Здравствуйте!

Здравствуйте!

Здравствуйте!

Здравствуйте!

НИКОЛАЙ II. Здравствуйте!

Здравствуйте!

Здравствуйте!

Здравствуйте!

ВОРОБЬЕВ. Оставив личные заботы и суету бесчисленной родни,

сойдемся лучше для работы и посвятим работе наши дни.

1933 год, 7 октября.

— 57

У б е г а е т. И з ш к а п а в ы г л я д ы в а е т с т у д е н т.

СТУДЕНТ. Ах, Верочка! Как я люблю тебя!

О п я т ь п р я ч е т с я в ш к а п. В х о д я т В е р о ч к а и А н т о н А н т о н о в и ч.