Даниил Хармс - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Даниил Хармс
• Жанр: Советская классическая проза

---

Ноги старухи были согнуты в коленях, а кулаки прижаты к плечам.

Казалось, что старуха, лежа на спине, как кошка, собирается за щищаться от нападающего на нее орла! Скорее, прочь эту падаль!

Я закатал старуху в толстую простыню и поднял ее на руки. Она оказалась легче, чем я думал. Я опустил ее в чемодан и попробо вал закрыть крышкой. Тут я ожидал всяких трудностей, но крышка сравнительно легко закрылась. Я щелкнул чемоданными замками и выпрямился.

— 43

По платформе два милиционера ведут какого-то гражданина в пи кет. Он идет, заложив руки за спину и опустив голову.

Поезд трогается. Я смотрю на часы: десять менут восьмого. О,

с каким удовольсвием спущу я эту старуху в болото! Жаль только,

что я не захватил с собой палку, должно быть, старуху придется подталкивать.

Франт в розовой косоворотке нахально разглядывает меня. Я по ворачиваюсь к нему спиной и смотрю в окно.

В моем животе происходят ужасные схватки; тогда я стискиваю зубы, сжимаю кулаки и напрягаю ноги.

Мы проезжаем Ланскую и Новую Деревню. Вон мелькает золотая верхушка Буддийской пагоды, а вон показалось море.

Но тут я вскакиваю и, забыв все вокруг, мелкими шажками бегу в уборную. Безумная волна качает и вертит мое сознание…

Поезд замедляет ход. Мы подъезжаем к Лахте. Я сижу, боясь по шевелиться, чтобы меня не выгнали на остановке из уборной.

— Скорей бы он трогался! Скорей бы он трогался!

Поезд трогается, и я закрываю глаза от наслаждения. О, эти минуты бывают столь же сладки, как мгновения любви!

Все силы мои напряжены, но я знаю, что за этим последует страшный упадок.

Поезд опять останавливается. Это Ольгино. Значит опять эта пытка!

Но теперь это ложные позывы. Холодный пот выступает у меня на лбу, и легкий холодок порхает вокруг моего сердца.

Я понимаюсь и некоторое время стою, прижавшись головой к сте не. Поезд идет, и покачивание вагона мне очень приятно.

Я собираю все свои силы и, пошатывась, выхожу из уборной.

В вагоне нет никого. Рабочий и франт в розовой косоворотке,

видно, слезли в Лахте или в Ольгино. Я медленно иду к своему окошку.

И вдруг я останавливаюсь и тупо гляжу перед собой. Чемодана,

там где я его оставил, нет. Должно быть, я ошибся окном. Я пры гаю к следующему окошку. Чемодана нет. Я прыгаю назад, вперед, я пробегаю вагон в обе стороны, заглядываю под скамейки, но чемо дана нигде нет.

Да разве тут можно сомневаться? Конечно, пока я был в уборной чемодан украли. Это можно было предвидеть!

Я сижу на скамейке с вытаращенными глазами и мне почему-то вспоминается, как у Сакердона Михайловича с треском отскакивала эмаль от раскаленной кастрюли.

— Что же получилось? — спрашиваю я сам себя. — Ну, кто теперь поверит, что я не убивал старуху? Меня сегодня же схватят, тут или в городе на вокзале, как того гражданина, который шел, опус тив голову.

Я выхожу на площадку вагона. Поезд подходит к Лисьему носу.

Мелькают белые столбики, ограждающие дорогу. Поезд останавлива ется. Ступеньки моего вагона не доходят до земли. Я соскакиваю и иду к станционному павильону. До поезда, идущего в город еще полчаса. Я иду в лесок, вот кустики можжевельника, за ними меня никто не увидит. Я направляюсь туда.

По земле ползет большая зеленая гусеница. Я опускаюсь на колени и трогаю ее пальцами. Она сильно и жилисто складывается несколь ко раз в одну и в другую сторону.

Я оглядываюсь. Никто меня не видит. Легкий трепет бежит по моей спине.

Я низко склоняю голову и негромко говорю:

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь…

……………………………………………………….

……………………………………………………….

На этом я временно заканчиваю свою рукопись, считая, что она и так уже достаточно затянулась.

Конец мая и первая половина июня

1939 года

— 34

" … и между нами происходит следующий разговор."

К. Гамсун

На дворе стоит старуха и держит в руках стенные часы. Я про хожу мимо старухи, останавливаюсь и спрашиваю ее:

— Который час?

— Посмотрите, — говорит старуха. Я смотрю и вижу, что на ча сах нету стрелок.

— Тут нет стрелок, — говорю я.

Старуха смотрит на циферблат и говорит мне:

— Сейчас без четверти три.

— Ах, так. Большое спасибо, — говорю я и ухожу.

Старуха кричит мне что-то вслед, но я иду не оглядываясь. Я выхожу на улицу и иду по солнечной стороне. Весеннее солнце очень приятно. Я иду пешком, щурю глаза и курю трубку. На углу

Садовой мне попадается навстречу Сакердон Михайлович. Мы здоро ваемся, останавливаемся и долго разговариваем. Мне надоедает стоять на улице, и я приглашаю Сакердона Михайловича в подваль чик. Мы пьем водку, закусываем крутым яйцом с килькой, потом прощаемся, и я иду дальше один.

Тут я вдруг вспоминаю, что забыл дома выключить электрическую печку. Мне очень досадно. Я поворачиваюсь и иду домой. Так хо рошо начался день, и вот уже первая неудача. Мне не следовало выходить на улицу.

Я прихожу домой, снимаю куртку, вынимаю из жилетного кармана часы и вешаю их на гвоздик; потом запираю дверь на ключ и ложусь на кушетку. Буду лежать и постараюсь заснуть.

С улицы слышен противный крик мальчишек. Я лежу и выдумываю им казни. Больше всего мне нравится напустить на них столбняк,

чтобы они вдруг перестали двигаться. Родители растаскивают их по домам. Они лежат в своих кроватках и не могут даже есть, потому что у них не открываются рты. Их питают искусственно. Через не делю столбняк проходит, но дети так слабы, что еще целый месяц должны пролежать в постелях. Потом они начинают постепенно выз доравливать, но я напускаю на них второй столбняк, и они все околевают.

Я лежу на кушетке с открытыми глазами и не могу заснуть. Мне вспоминается старуха с часами, которую я видел сегодня во дворе,

и мне делается приятно, что на ее часах не было стрелок. А вот на днях я видел в комиссионном магазине отвратительные кухонные часы, и стрелки у которых были сделаны в виде ножа и вилки.

Боже мой! Ведь я еще не выключил электрической печки! Я вска киваю и выключаю ее, потом опять ложусь на кушетку и стараюсь заснуть. Я закрываю глаза. Мне не хочется спать. В окно светит весеннее солнце, прямо на меня. Мне становится жарко. Я встаю и сажусь в кресло у окна.

Теперь мне хочется спать, но я спать не буду. Я возьму бумагу и перо и буду писать. Я чувствую в себе страшную силу. Я все об думал еще вчера. Это будет рассказ о чудотворце, который живет в наше время и не творит чудес. Он знает, что он чудотворец и мо жет сотворить любое чудо, но он этого не делает. Его выселяют из квартиры, он знает, что стоит ему только махнуть пальцем, и ква ртира останется за ним, но он не делает этого, он покорно съез жает с квартиры и живет за городом в сарае. Он может этот сарай превратить в прекрасный кирпичный дом, но он не делает этого, он продолжает жить в сарае и, в конце концов, умирает, не сделав за свою жизнь ни одного чуда.

Я сижу и от радости потираю руки. Сакердон Михайлович лопнет от зависти. Он думает, что я уже не способен написать гениальную вещь. Скорее, скорее за работу! Долой всякий сон и лень! Я буду писать восемнадцать часов подряд!

От нетерпения я весь дрожу. Я не могу сообразить, что мне делать: мне нужно было взять перо и бумагу, а я хватал разные предметы, совсем не те, которые мне были нужны. Я бегал по ком нате: от окна к столу, от стола к печке, от печки опять к столу,

потом к дивану и опять к окну. Я задыхался от пламени, которое пылало в моей груди. Сейчас только пять часов. Впереди весь день, и вечер, и вся ночь.

Я стою посредине комнаты. О чем же я думаю? Ведь уже двадцать минут шестого. Надо писать. Я придвигаю к окну столик и сажусь на него. Передо мной клетчатая бумага, в руке перо.

Мое сердце еще слишком бьется, и рука дрожит. Я жду, чтобы немножко успокоиться. Я кладу перо и набиваю трубку.

Солнце светит мне прямо в глаза. Я зажмуриваюсь и трубку закуриваю.

Вот мимо окна пролетает ворона. Я смотрю из окна на улицу и вижу, как по панели идет человек на механической ноге. Он громко стучит своей ногой и палкой.

— Так, — говорю я сам себе, продолжая смотреть в окно.

Солнце прячется за трубу противостоящего дома. Тень от трубы бежит по крыше, перелетает улицу и ложится мне на лицо. Надо воспользоваться этой тенью и написать несколько слов о чудотвор це. Я хватаю перо и пишу:

"Чудотоворец был высокого роста."

— 36

Я быстро поворачиваю к ней голову. Старухи в кресле нет. Я смотрю на пустое кресло, и дикая радость наполняет меня. Значит,

это все был сон? Но только где же он начался? Входила ли старуха вчера в мою комнату? Может быть это тоже был сон? Я вернулся вчера домой, потому, что забыл выключить электрическую печку. Но может быть, и это был сон? Во всяком случае, как хорошо, что у меня в комнате нет мертвой старухи, и значит, не надо идти к уп равдому и возиться с покойником!