Максим Перфильев - Жажда Смерти

• Название: Жажда Смерти
• Автор: Максим Перфильев
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

По большому счету огромную часть времени на этой земле человек занимается тем, что убегает от своей собственной боли и пытается ее обмануть. Таким образом, человек всю свою жизнь занимается лишь самообманом и бегством от самого же себя. Почему часто советуют проще относиться к жизни — чтобы меньше волноваться и меньше испытывать боли и неудобства от этого волнения. Почему советуют много работать, заботиться о будущем, заводить семью, стремиться к достижению каких-либо целей — чтобы в конце земного пути не было больно за бездарно и бессмысленно проведенную жизнь, и чтобы не приходилось делать в старости того, чего организм уже не в состоянии будет делать. Не восполнение потребностей — тоже вызывает боль. Таким образом, по большому счету человек всю свою жизнь проводит в том, что избегает какой-либо боли. Хорошо ли, если он это осознает — тоже вопрос. Во множестве знаний множество печали. Убегая от своей боли и, в то же время, осознавая это, человек лишь получает дополнительный стимул, чтобы бежать еще сильнее. Вся его жизнь превращается в сплошную гонку от самого себя и от боли.

С такой позиции жизнь рано или поздно действительно перестанет казаться чем-то значимым и достойным внимания. И большинство самоубийств совершаются именно тогда, когда человек приходит к подобным рассуждениям. Человек опускает руки и впадает в отчаяние именно в те моменты, когда перестает видеть смысл, когда теряет цель. Сильный воин прекратит драться только тогда, когда его война станет бессмысленной. Это великая стратегия — заставить своего врага поверить в бессмысленность противостояния. Сильный и гордый воин, возможно, не прекратит драться никогда — в его войне всегда будет какой-то смысл. Этот смысл заключается в его собственной гордости. Часто так становятся героями. Таким образом, у человека всегда должна быть цель и уверенность в разумном оправдании своей войны. Иначе жизнь, закрученная, в круговороте боли, действительно рано или поздно перестанет казаться чем-то значимым и достойным внимания. Но всегда значимым и достойным внимания останется сама боль. Именно пережитая боль и совершенные дела — то, что реально вызывает уважение и то, что единственно будет цениться после смерти. Это все, что останется от человека, и все, что будет характеризовать его, как личность. Это — единственное, что будет значимо и перед людьми и перед Небом. Именно боль, именно моменты страдания, моменты войны, моменты преодолевания трудностей — самые важные моменты в человеческой жизни. Без них человек — никто. Без них человек действительно всего лишь пар, или земля, или безрассудное животное, не далеко успевшее уйти от обезьяны. Такая жизнь действительно не имеет никакого смысла и не достойна чьего-либо внимания.

Ожидание смерти хуже самой смерти… Не вдаваясь в подробности по поводу того, как к этому относятся разные категории людей и насколько это мудро звучит с их точки зрения, хотелось бы отметить, что смысл этого высказывания, наверное, немного глубже и более универсален, чем к нему относятся некоторые люди. Страх и ожидание — неотъемлемые части человеческого бытия, в синтезе заключающие в себе страдание. Смерть — мгновение. Страх и ожидание — это время. Ожидание боли со страхом уже само по себе есть мучение. Если боль кратковременна, то ожидание боли хуже самой боли. Ожидание войны хуже самой войны. Ожидание страдания хуже страдания. Ожидание смерти хуже самой смерти. Очевидно, что эти выражения приобретают смысл только тогда, когда после некоторого переломного момента, некоторой "точки" во времени наступает конец — завершение всего. Если же этого не происходит, или "точка" растягивается на очень длинную "прямую" — эти выражения теряют смысл, они перестают быть правильными. Но, в любом случае, ожидание боли действительно часто может оказаться не меньшей болью.

К такому выводу сейчас начинал приходить Викториус Малочевский. Он сидел под деревом на куче сложенных на земле веток, опустив руки на согнутые колени, и ждал. Он старался полностью расслабиться. Он психоделически смотрел впереди себя, и лишь изредка обращал внимание на то, что происходило вокруг, медленно поворачивая голову в ту сторону, где начиналось какое-то движение, и, не концентрируя особого внимания на том предмете, погружался обратно в себя, в свой собственный мир, который, отделялся сейчас от других миров непреступной стеной. Ему казалось, что если он начнет как-то взаимодействовать с окружающей его действительностью, если он начнет разговаривать с теми двумя людьми, которые находились рядом с ним, если он встанет и подойдет к костру, если он попытается проявить хоть долю участия и заинтересованности в чьем-либо состоянии, если он просто пошевелит рукой, если он просто даже будет слишком много внимания обращать на какие-то вещи, которые его окружают — он потеряет часть своей энергии, которую он копит, и которая так дорога ему сейчас. Священник чувствовал себя невероятно слабым, и он чувствовал, как страх и ожидание делают его еще слабее.

Долгое время без еды, некоторое время без восполнения жидкости, бессонные ночи, головокружение, уставшие и стертые до мозолей ноги, большие пройденные расстояния, волнения — все это высосало из него часть энергии. И сейчас он старался полностью расслабиться, чтобы хоть как-то ее восполнить, или хотя бы предотвратить ее дальнейшие потери. А ему ой как нужна была эта энергия. Без нее он не сможет сделать ничего, а он должен будет кое-что сделать. Он должен будет сделать то, что собирается. Но сейчас ему приходилось ждать и испытывать страх.

Как долго тянется время…

Викториус глубоко вздохнул. Какое неприятное ощущение в груди. Какой-то холод и — тревога, как будто она находится не где-то глубоко внутри, не в душе, а именно здесь — в груди, как будто она сидит именно там, и бурлит, бурлит, не агрессивно, а как-то спокойно, и при желании ее можно прямо взять и достать от туда. Как неприятно. Мышцы напряжены. Связки, сухожилия — словно холодные стальные прутья, имплантированные в плоть, и пронизывающие все тело, натянуты как металлические струны, готовые вот-вот разорваться… Необходимо расслабиться. Необходимо набраться энергии.

Но священник чувствовал, что если он еще какое-то время просидит в таком состоянии, то он окончательно потеряет все силы, которые у него есть — и душевные, и физические. Страх и ожидание окончательно высосут остатки этих сил. Он почувствовал, что может потерять сознание. А ему еще предстоит драться. И он не представлял себе, как он это будет делать. Ему казалось, что, когда наступит этот момент, он будет уже настолько уставшим, что не сможет встать на ноги и оказать должное сопротивление врагу.

Рядом прошел Лиус Кварион. Он посмотрел на священника, и решил остановиться. Он заглянул в его глаза, и, сильно смущенный его странным видом, поводил рукой в воздухе перед лицом пресвитера.

— Что с тобой? — спросил он.

— Оставь меня. — произнес священник, продолжая смотреть прямо перед собой.

— Ты не с ума ли начинаешь сходить? — поинтересовался автомеханик после небольшой паузы.

Викториус не ответил. Ему не хотелось отвечать. Ему казалось, что даже простой ответ, простое произнесение нескольких слов заберут с собой часть его сил.

Кварион постоял еще несколько мгновений и пошел дальше, но через пару шагов пожалел, что не докопался до сути состояния священника, а возвращаться уже было неудобно. Хотя где-то глубоко внутри он чувствовал, что с пресвитером все в порядке, и что тот вполне адекватен. Просто он напряженно чего-то ждет.

"Интересно, что он сейчас думает — и про меня и про случай с Бариусом". - мелькнула в голове Малочевского мысль про автомеханика.

Он продолжал сидеть, не двигаясь, и лишь только мысли в его голове роились, как стая пчел.

Он улыбнулся. Ему даже несколько интересно было сейчас осознавать себя в таком состоянии именно в данный момент времени. Как говорится, "ловить реальность", и анализировать себя в этой реальности.

Ему предстоит что-то сделать. И это "что-то" — очень важное. А у него может не получиться. И тогда это будет плохо. Ему необходимо собрать последние остатки сил и рвать себя до конца, и при этом максимально четко концентрировать свое внимание.

Интересно, когда потом он будет вспоминать этот момент… Интересно, с каким чувством он будет вспоминать его. Интересно, что из этого получится. Но сейчас ему нужно преодолеть этот рубеж. Рубеж между прошлым и будущим. Этот рубеж — настоящее. Этот рубеж — действие. Сейчас этот рубеж еще находится где-то там — впереди, он еще не подошел, он еще только приближается… надвигается. Но он вскоре будет здесь, и Викториус будет осознавать себя в нем, он будет в нем находиться. Интересно, потом через долгое время, что он будет помнить сильнее: ожидание или сам момент действия? Что отчетливее врежется в память?