Джонатан Эймс - Проснитесь, сэр!

• Название: Проснитесь, сэр!
• Автор: Джонатан Эймс
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007

Читая Джонатана Эймса, невозможно удержаться от смеха. Его роман – гремучая смесь П.Г.Вудхауса и этакого американского Венички Ерофеева. Через поток сознания главного героя, молодого писателя, разгильдяя и алкоголика, проступают очертания беззащитной, домашней, очень оранжерейной и очень самобытной Америки. Это – роман-путешествие по штату Нью-Йорк, трогательный и одновременно безжалостный, очаровательный и парадоксальный…

---

– Часа в два пойду. Хиббены заснут к тому времени, – сказал я, подписывая свой смертный приговор, или предсмертную записку самоубийцы, или как там это называется, когда понимаешь, что сознательно совершаешь безумство.

Она снова сладко поцеловала меня и повела к кровати. Я лег на нее сверху.

– Хочешь, чтобы я украл там еще что-нибудь? – уточнил я.

В ответ она сунула мне в рот язык. Я был новичком, но преступная жизнь демонстрировала, что в ней есть свои прелести.

Мы быстро разделись, взаимно осматривая голые безволосые тела.

– По-моему, нет шанса снова заразить друг друга? – спросил я.

– Вряд ли.

Ниже пояса она на некий извращенный лад напоминала незрелую девочку, а я – вареного цыпленка с эрекцией.

Я снова ненадолго присосался к носу, но, по ее мнению, нам не стоило заниматься любовью, она беспокоилась, что при моем слишком долгом отсутствии Реджинальд с Аланом угадают правду. Но добавила, что, если я вернусь с головой, мы сможем снова лечь в постель. Я оделся, поцеловал ее на прощание, пообещав:

– Через несколько часов вернусь с головой.

И вернулся на третий этаж к Тинклу и Мангрову. Они жаждали знать, зачем Ава меня вызывала. Я сказал:

– Хочет, чтобы я позировал для скульптуры. Ее заинтриговал мой разбитый нос.

Наряду с некоторыми другими весьма непривлекательными качествами я становился очень хорошим лжецом.

Глава 37

Пароль. Почти, но не совсем миньян.[90] Я сказал, она сказала, после чего мне в руку впивается игла. Морская пехота забивает гол. Своеобразная светская вечеринка. Транспозиция головы. Если ружье выходит на сцену не в первом акте, а в последнем, оно все равно стреляет?

Мангров ушел из комнаты Тинкла около полуночи.

– Спокойной ночи, командор, – сказал я.

– Спокойной ночи, командор, – сказал Тинкл.

– Так держать! – сказал Мангров и вышел.

Я хотел еще подзаправиться виски Тинкла перед выполнением преступного задания, намеченным на два часа ночи.

Мужественно не обмолвился ни словом членам Федерации, собираясь, естественно, действовать в одиночку. Во-первых, нельзя выдать Аву, во-вторых, еще больше не хочется впутывать Мангрова с Тинклом – зная о моих планах, они превращались в сообщников.

Впрочем, я беспокоился, как бы не отключиться и не провалить все дело. Поэтому попросил Тинкла:

– Пожалуйста, время от времени проверяй, не отключился ли я.

– Как же это проверить?

– Спрашивай у меня, не отключился ли.

– Даже если ты отключился, вполне можешь сказать, будто не отключился.

– Правда. Пожалуй, в таком состоянии я особого доверия не заслуживаю. Давай придумаем пароль. Такой, который будет известен только моему неотключившемуся сознанию.

– Откуда мы знаем, что ты сейчас уже не отключился?

– Не думаю, чтоб отключившийся беспокоился, что отключился, – сказал я, чувствуя нараставшую безнадежность. – Такого просто не бывает.

– Может быть… Хотя я иногда во сне знаю, что сплю.

– Ну, даже если я отключился или сплю, просто давай придумаем пароль. Как твое второе имя?

– Спенсер.

– Алан Спенсер Тинкл?

– Да.

– Мне нравится. Таков и будет наш пароль: Спенсер.

– Моя мать считала, что со вторым именем Спенсер я могу стать первым евреем-президентом. Такая у нее была надежда.

– Я должен был догадаться, что ты еврей, – сказал я. – Даже не верится, что мы раньше не догадались о нашем еврейском братстве. Здесь много евреев. Это заведение надо было б назвать колонией Розенберг.

Дождавшись этого момента, Тинкл вытащил из шкафа кассетный плеер с радиоприемником, достал из ящика письменного стола записи из альбомов еврейских комиков. Среди них были Сид Сизар, Мэл Брукс, Буди Аллен, Карл Райнер, Ленни Брюс.

– Ты на полпути к миньяну! – заметил я.

Мы начали слушать альбом Мэла Брукса, и приблизительно через полчаса Тинкл спросил:

– Как мое второе имя?

– Спенсер.

– По-моему, ты еще тут.

– Наверно… Если я в затмении, то в затмении внутри затмения, поэтому понимаю, что происходит. Вот в чем дело.

– Именно это я раньше пытался сказать.

– Значит, мы согласны.

– Ладно, – сказал Тинкл.

В час тридцать я собрался уходить.

– Как всегда, Алан, спасибо, за виски, – сказал я. – Сейчас я должен покончить с собой.

– Шутишь, да? Это у меня рак пениса.

– Шучу. Нет у тебя рака пениса. Я уже говорил, чего только не видит каждый мужчина на собственном пенисе. Даже еще не начал рассказывать, что сам видел в последнее время. Причем совсем недавно… Интересно, не видел ли кто-нибудь на своем пенисе Деву Марию. Знаешь, видения повсюду являются. Конечно, такое видение было бы очень вульгарным, церковь наверняка не признала бы, но все может быть.

– Как мое второе имя? – спросил Тинкл.

– Спенсер. Алан Спенсер Тинкл, сорок восьмой президент Соединенных Штатов Америки, страны, которую мы с удовольствием губим.

– Ты решительно пьян, – констатировал Тинкл, – но, по-моему, не отключился.

– Принимаю за комплимент. Ну, пока. Увидимся в будущей жизни или завтра – что раньше настанет.

Мы расстались без рукопожатия в связи с гипергидрозом Тинкла.

Я спустился по лестнице на второй этаж, чувствуя себя несмотря на то, что сказал Тинклу, слезливо-сентиментальным и склонным к самоубийству. Я много чего делал в своей жизни, но никогда еще не вламывался в чужой дом, чтобы украсть скульптурное изображение человеческой головы.

К себе не стал заходить. Если Дживс не спит, не сумею утаить от него тайну такого масштаба, а мне страшно не хочется видеть на его лице разочарование при известии, что я иду на преступление.

Поэтому из комнаты Тинкла я направился к комнате Авы. В коридоре никого не было. Я легонько стукнул в дверь. Она меня впустила.

– Отправляюсь убить их во сне, – сказал я.

– В стельку пьяный, – сказала она.

– Пару часов назад тоже был в стельку пьяный, – сказал я.

– Тогда ты этого не показывал, – сказала она.

– Извини. Позабыл показать, – сказал я.

– Сегодня лучше не ходи, – сказала она.

– Если сегодня не сделать, кураж пропадет, – сказал я.

– Ты все на хрен испортишь, – сказала она.

– И без того сплошная хреновина, – сказал я.

– Ну и хрен с тобой.

– Я надеялся на другое напутственное слово, – сказал я. – Пьяный я это сделаю лучше, чем трезвый. Трезвый я превращаюсь в цыпленка. Хорошо это знаю.

– Ладно, только верни мне скульптуру, – сказала она.

– Нельзя ли получить поцелуй на счастье? – сказал я.

Лицо ее вроде смягчилось. Пришел конец нашему диалогу: «я сказал», «она сказала». Мы оба заткнулись. Она ласково поцеловала меня. Я прижал ее к себе. Приятно было держать ее в объятиях.

Я вышел из особняка, направился к «капрису». Вытащил из бардачка фонарик, думая, что хороший вор обязательно пользуется фонариком.

Пошел по тихой темной территории. Дивный звездный и лунный свет просачивался сквозь крышу, образованную колоннадой деревьев; небо прояснилось. Я шел через обширную колонию, как сквозь подстриженный и прореженный лес; света вполне хватало. Включил фонарик только на участке доктора Хиббена. Боялся, как бы луч света не привлек внимание, если кто-то вдруг глянет в окно из какой-нибудь пограничной постройки, где жили несколько колонистов.

Сердце колотилось, но я крался дальше. Задержался у бассейна, сел в индийской позе у игристой черной воды. Окунул руку, смочил лоб холодной водой. Я чувствовал покорность судьбе, но решил помолиться и мысленно сказал: «Боже, помоги мне, пожалуйста. Пожалуйста, помоги не попасть в беду».

Так и сидел какое-то время. Смотря кино, я убедился, что профессиональные преступники очень дисциплинированны, действуют строго по расписанию, поэтому одержимо старался быть пунктуальным, а на моих часах, на долю секунды освещенных фонариком, еще не было двух. Конечно, придерживаться расписания жизненно важно при ограблении банка или музея, но это не имеет такого значения для проникновения в дом через незапертую дверь, просто романтизация действий помогала мне их совершать. Теперь я пожалел о сбритых усах. Они придавали мне храбрость, подталкивали к бесшабашности. Впрочем, при желании продолжить новую воровскую карьеру их всегда можно опять отрастить. Вот чем хороши усы. Если их опрометчиво сбреешь, легко завести другие точно такие же.

Итак, в 1:57 я скрытно направился к дому доктора Хиббена. От бассейна к нему средь деревьев вела короткая тропинка. Перед домом тянулась широкая лента газона, позади дома стоял густой лес.

Над парадным горел свет. Собственно, я не слишком внимательно разглядел дом Хиббена вечером в пятницу, пребывая в затмении, а теперь видел, что это красивая вместительная двухэтажная современная постройка.

Не от выпивки, а от нервного напряжения меня чуть не стошнило, пока я тихо подходил к парадному. Чтоб просто устоять, пришлось подгонять себя и уговаривать. Первая створка с планками жалюзи открылась со скрипом, который разбудил бы любого живого и мертвого. Я обождал. Никакой реакции на скрип. Нажал на ручку цельной внутренней створки. Закрыто! Ава ошиблась. Проклятые Хиббены запирают дверь на ключ. Я медленно закрыл жалюзи, отошел от дома и скрылся в тени.