Марина Забродина - Рисуя круги в небесах

• Название: Рисуя круги в небесах
• Автор: Марина Забродина
• Жанр: Фэнтези

---

Это было чудовищно. Моя первая мысль была: кто?! Кто смог так чудовищно обойтись с человеком?! Это был мужчина, вроде бы не старый, а вполне даже и молодой — судя по его фигуре. Высокий и крепкий. Все его тело, открытое взгляду, было в клочьях свалявшейся шерсти, ранах и язвах. Свет из окна падал на его лицо, ту часть, которая была вполне различима — левый глаз, левая бровь, небольшой участок лба, немного щеки, и меня поразило… то, что его лицо, его глаза — они были непередаваемой красоты. Нет, не та эта красота, от которой девица сходят с ума. Это была красота, которую смогла разглядеть именно я. Она о многом говорила: о внутренней силе, об уме, о диком желании жить.

И не было сомнения, что это не болезнь, не моя галлюцинация, а ни что иное, как проклятие. Мои пальцы, уши, губы и живот защипало изнутри — словно их кололи мелкими, но очень острыми иголками. Так я в первый раз почувствовала колдовство.

Страх улетучился. На смену ему пришли жалость и боль, словно я взяла на себя часть его страданий.

— Батюшки! Ну, вот ты его и увидела… — на пороге стояла Сычиха, закрыв рот руками и качая головой из стороны в сторону.

Я смотрела на него, во все глаза смотрела, не могла оторваться. А он смотрел на меня. Внимательно, пронзительно, враждебно. Он боялся. Боялся, что скривлю свою физиономию и протяну: «Фу, ну какой же он урод!» Потом выскочу на улицу и разнесу по всей деревне: «Сычиха прячет у себя дома чудовище! Вы забыли про нее, не ходите в ее дом, а она там чудище завела!!!» Однако же он предпочел не ждать, трусливо притаившись, пока я не подойду и не разгляжу его (а вдруг в темноте вообще не замечу?..), напротив — он решил обнаружить себя сразу, многим рискуя. Он гордый, подумала я.

Он шумно втянул воздух и сделал шаг назад, но дальше идти ему было некуда. Тогда я произнесла:

— Не бойся меня. Никто не узнает. Ни одна живая душа.

Я пыталась всем своим видом сказать: «Верь мне».

Он постоял в напряженной позе еще несколько секунд, вглядываясь в мое лицо. Затем, резко повернувшись, сделал несколько больших шагов, по пути сворачивая стулья, и спрыгнул в подпол. Захлопнул за собой дверцу. Он хромал.

Я посмотрела на Сычиху. И сказала:

— Пожалуйста, расскажи мне!

— Садись, — сказала Сычиха, немного подумав.

Я подняла стулья, придвинула их к столу и села на один из них. Сычиха подбросила дров в печь, поставила на огонь чайник.

— Да, я же молоко принесла! — я кинулась к двери, подняла кувшин, который оставила возле порога и отдала Сычихе.

— Ах как кстати, у меня как раз кончилось… — старуха посмотрела на кувшин, — погоди тогда.

Она достала из-под стола миску, долго что-то отмеряла, сыпала какие-то травки, порошки, что-то крошила, мешала, и, наконец, залила все это подогретым козьим молоком. Затем перелила густую массу в большую кружку.

— Сейчас, деточка, подожди минутку, я отнесу ему снадобье.

Она откинула крышку подпола и позвала: «Клим! Возьми, дорогой мой, выпей скорей!».

Из подпола показалась голова, плечи. Его затылок был покрыт длинной жесткой шерстью, и если бы не отсутствие острых волчьих ушей и не наличие человеческих плеч, можно было бы подумать, что из подвала вылезает какой-то зверь — большой и страшный. Он протянул руку и забрал кружку, потом быстро обернулся на меня, сверкнув во тьме глазами, и захлопнул дверь. Сычиха постояла молча с минуту и вернулась к столу.

— Не хочет, чтобы ты его видела… — она села напротив и тоскливо посмотрела перед собой, — так вот…

«Когда-то давно у меня был муж. Мы хотели детей, а уж как я изводилась…Много лет мы жили вместе, но, видимо, нам не суждено было радоваться детскому смеху… Как-то зимой мой муж отправился в лес — поставить силки. Больше я его не видела. Говорят, в тот год в лесу хозяйничал медведь-шатун…

Спустя какое-то время мужики нашли кое-что из его одежды. В общем… Я стала вдовой и навсегда потеряла надежду родить ребенка. Ведь я была уже немолода и не так хороша собой, и вряд ли кто-то из нашей деревни захотел бы взять меня в жены…

Но однажды где-то весной (прошло всего несколько месяцев с того события) ко мне в дверь постучали. Я пекла лепешки, и у меня был мед и немного браги. За окном поливало вовсю.

Это был странник, немолодой бродяга. Он шел издалека и неизвестно куда. Он попросился на ночлег в мой дом, крайний в нашей деревне, и я не смогла отказать.

Я приняла решение в один миг. И эта ночь прошла без сна — для меня и для него. Солнечным утром он ушел. А я потом родила мальчика. И назвала его Климом».

— Так это твой сын? Тот самый?! Клим! Точно! — я была настолько поражена, насколько это было правдой, — но ведь он ушел много лет назад! Ушел из дома, и больше о нем никто ничего не слышал.

Сычиха сокрушенно покачала головой:

— Он никуда не уходил. Он все это время был здесь. Десять лет.

Я молчала — ждала, когда она продолжит.

«Когда люди стали замечать мой живот, они начали меня жестоко осуждать. Ведь я, считай, совсем недавно потеряла мужа, даже еще не окончился срок траура — а уже жду ребенка. И всех интересовал вопрос — от кого?! А я и сама не знала. Ведь он так и не назвал своего имени… Деревня не приняла меня. Это моя плата, деточка, за то, что я все-таки добилась того, чего хотела… Мальчик рос здоровым, крепким и жадным до всего нового. Несмотря на косые взгляды, Клим уверенно шел по своей жизненной дороге: быстро учился, запоминал, что нужно, разумел во многом… его нельзя было не уважать за это. Ведь люди-то у нас не глупые. Правда, много завистливых… это да…». Сычиха встала, чтобы снять чайник, разложить по кружкам душистой травы и налить кипятка.

— Ядвига хороша была. И умна, и красива, и на язык остра, и труда не боялась…

— Ядвига? — я снова испытала невыразимое удивление, — Ядвига как-то связана с этой историей?!

— Еще как, милая моя, еще как… Полюбили они друг друга. Сильно, по-настоящему. А он иначе и не смог бы…

«Чтобы Ядвигу не заперли под замок (а из-за моего сына — могли, никто не хотел его в женихи), они встречались тайно. Что уж греха таить, не просто встречались, как муж и жена жили. По восемнадцать лет им было. Деточка, уж они вместе уходить из деревни собрались. Клим слух пустил, что, мол, хочет другой жизни попробовать, в город идти намеревается. А сами они хотели в деревушке какой-нибудь осесть, подальше отсюда. Дом построить, детишек завести. А потом и сюда наведаться — разве кто слово поперек скажет, когда уже и дом ладный, и детки растут…» — Сычиха умолкла, подперев лицо ладонью. Глаза ее были сухими, даже слишком сухими, будто слезы кончились уже давно…

«А потом беда стряслась. Заболел мой Клим. Плохо ему стало. Не ест, не пьет, не ходит. Крутит его, корежит. А после — и вовсе: шерсть полезла. Послали за колдуном — дедом твоим. А батюшка твой и говорит, мол, болеет Хорь, не встает. Сам пришел, батюшка-то твой. Посмотрел он, посмотрел, черней тучи стал: «Проклятье на нем. Очень сильное. Не справлюсь я. А отец мой уже не жилец. Но помогать буду. В зверя не превратится — подсоблю, но и человеческой жизни ему уж не видать. Знать только ты должна, Маргарита, что будет он страдать. Он теперь все время на грани: между зверем и человеком. Зверь его в свою суть тянуть будет, а человек — в свою. А ежели я помогать не буду, так он навсегда в зверя превратится. Такое проклятье, Маргарита. Очень мне жаль…». Сказал, чем поить-кормить его надо, что будет все время наблюдать за нами и нашей бедой, и ушел. Уж как я, деточка, твоему отцу благодарна… хотя иногда думаю, а не лучше ли было ему, Климу, поддаться проклятью — может и не страдал бы так…»

Я сидела напротив Сычихи, кружка моя с чаем уж остыла. А Сычиху, оказывается, Маргаритой зовут. Имя красивое… И сама она, наверное, красивая была. Вот ведь доля какая досталась…

— Кто это сделал? — наконец спросила я.

— Не знаю, — ответила задумчиво Сычиха, — не знаю. Никому он зла не делал. Был он добрым всегда и со всеми. …Разве только родители Ядвиги? Была у меня такая мысль…

— А Ядвига-то не выдержала беды такой — повесилась, ну, ты знаешь… Никто так и не прознал, почему — они ж тайком встречались… И никто не знал, что она уже дитя под сердцем носила… А семья ее дом заколотила и уехала отсюда навсегда.

— Маргарита, — медленно произнесла я ее имя, будто пробуя, — я никому не скажу об этом, клянусь. Но скажи, неужели совсем ничего нельзя изменить? Сколько он так проживет? Ведь и ты уже стара.

Она молчала долго. Потом сказала:

— Может, кто и сможет что изменить. Мне не ведомо. Знаю только, что моей любви не хватает, чтобы спасти его от нечеловеческой тоски, в которой он тонет вот уже десять лет…

На следующий день, проснувшись, я почувствовала, что время утратило однообразие своего течения. Как будто в мою жизнь проник порыв свежего стылого воздуха. Я вдруг заметила все мелочи, окружающие меня, словно я прозрела.