Владимир Бацалев - Тайны археологии. Радость и проклятие великих открытий

• Название: Тайны археологии. Радость и проклятие великих открытий
• Автор: Владимир Бацалев
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 1998
• ISBN: 5-7838-0322-7

Книга «Тайны археологии» рассказывает о множестве загадок, с которыми сталкиваются археологи, пытающиеся проникнуть в самые потаенные глубины истории человечества.

Авторы предлагают свои варианты разгадок этих тайн, охватывая период от первобытных времен и самых древних памятников до библиотеки Ивана Грозного и морских катастроф нынешнего века.

---

Всё время между острогом и посадом шла необъявленная война, сменявшиеся воеводы и городские головы не уставали жаловаться друг на друга царю. Например, воевода Жеребцов писал на голову Курдюка Давыдова: «Стрельцы и козаки проигрались зернью донага, а Курдюк де сам скупшичает, дает зерншикам стрельцам и козакам деньги… Говорил ему в розряде, и при служилых людях, и при целовальниках, что он, Курдюк, так делает не гораздо, что служивым людям дает деньги в рост, и служилые люди от него проигрались донага». Наконец, во время воеводства Кокорева и Палицына, который поддержал посад, дело дошло до пушечной пальбы между воеводами.

Невозможно подсчитать количество ясачного инородного населения в мангазейском уезде. Воеводы отписывали в Москву, что здесь «люди кочевые и не сидячие, а живут, переходя с места на место и с реки на реку». Но из того, что, скажем, род Кислой Шапки (11 человек) платил 21 соболя, видно: мангазейцы отдавали соболей гораздо меньше, чем ясачные люди других сибирских уездов: везде полагался минимум 5 соболей с человека, а иные платили и по 10 и по 12. Притом мангазейские чиновники инородны хотя и платили ясак за аманатов (заложников), но в то же время получали государево жалованье — олово и одекуй, и если этого жалованья, отписывали воеводы, «дать им слишка, то ясака они принесут больше, а без жалованья платят мало, а иные и совсем ничего не дают». «Когда же приходят к зимовьям, то бросают ясак через окно в избу и чрез окно же ясачные сборщики отдаривают инородцев одекуем, оловом и хлебом. Мангазейские инородцы боятся входить в избы, чтобы ясачные сборщики не захватили их в аманаты, а сами не выходят к ним из изб, опасаясь от них смертных убийств, и потому сидят с аманатами, запершись».

Кормили аманатов отчасти хлебом, а большей частью падалью и собачьим кормом «юколой», состоящей из сушеной перегнившей рыбы, «подаваемой» в полужидком виде. То же «кушанье» из мяса называлось «порса».

Хотя пиша эта и не роскошная, но ценилась довольно дорого: пуд порсы стоил рубль.

Цифры ясачного сбора показывают, что иногородцы мангазейские доставляли в государеву казну значительный доход: таких сборов мягкой рухляди (пушнины) не было ни в одном сибирском городе. Но были и другие разнообразные доходы, собираемые с торговых и промышленных людишек, — городовые, чрезвычайные и десятинные.

Самой выгодной статьей денежных доходов, как и повсюду в государстве, была продажа вина и медовухи. До 1620 года продажа эта в Мангазее была вольная, ею занимались все, даже воеводы, и сильно наживались. Но 162 0 году на эту продажу обратил внимание тобольский воевода князь Иван Куракин и сделал донос в Москву:

«Сказывали служилые люди, которые бывали в Мангазее, что Иван Биркин посылал в Турухань на продажу свое вино и мед и взял за то больше восьми тысяч рублев… Если продавать там (в Мангазее) по 15 рублей ведро, то 150 ведер будет 2250 рублей, а прибыли — 2070 рублей. А если продавать вино и мёд на мягкую рухлядь, то можно ожидать прибыли вдвое».

Московское правительство немедленно запретило торговлю и открыло государев кабак.

Чтобы представить, о каких суммах идет речь и почему Мангазея называлась златокипящей, приведем лишь пример некоего Ивана Афанасьева. В 1623 году он «угонял» двух черных лисиц — одну в 30 рублей, другую в 80 рублей. Даже если допустить, что Афанасьев — голь перекатная, то на эти деньги на Руси он мог купить: 20 десятин земли (20 р.), прекрасный дом (10 р.), 5 лошадей (10 р.), десять коров (15 р.), 70 овец (20 р.), полсотни птицы (3 р.) — полное богатое хозяйство. И у него б ещё осталось про «чёрный» день.

Тот же тобольский воевода Куракин устроил еще одну бучу, отписав царю, «что торговые и промышленные люди ходят кочами от Архангельска на Карскую губу и на волок в Мангазею и что немцы нанимали русских людей, чтобы их от Архангельского города провели в Мангазею». Куракин высказал опасения, что оным путем могут воспользоваться немцы для торговли с сибирскими инородцами, так как уже были с их стороны попытки. «А по здешнему, государь, по сибирскому смотря делу, некоторые обычаи немцам в Мангазею торговать ездити позволить не можно. Да и не токмо им ездити, и русским людям морем в Мангазею от Архангельского города ездить не велеть, чтоб, на них смотря, немцы дороги не узнали и, приехав бы, воинские многие люди сибирским городам какие порухи не учинили».

Те торговые люди, которые рассказали Куракину о попытках немцев, и не подозревали, что эти рассказы принесут им же великое горе и великие убытки. Перепуганное правительство под страхом опалы и казни запретило морской путь в Мангазею, а на другом пути — на волоке между реками Мутной и Зелёной — велено было поставить острог-таможню. Одного из разсказчиков, Ерёмку Савина, даже велено «за то бити нещадно, чтоб, на то смотря, иным было неповадно воровством смуту сеять».

В конечном счёте эти меры явились гибельными для Мангазеи, так как торговым и промышленным людям были отрезаны все пути для контрабанды.

Однако торговых людей ждал еще один удар. Новое таможенное правило предписывало головам: «Буде мягкая рухлядь у людей свыше ста рублей сорок соболей, то такую ценную рухлядь отбирать на государя, а владельцам выдавать из казны деньги за вычетом десятой пошлины». На Руси та же «рухлядь» стоила куда как дороже, поэтому промышленные и торговые люди пришли в ужас, узнав о распоряжении 1621 года. По упомянутому правилу можно было провозить сорок соболей в 100 рублей, но если сорок стоят 101 рубль, то весь ценный товар надо отдавать в казну. Нет нужды объяснять, кто выиграл от этого: таможенные головы и целовальники. Тут без серьезных подарков и подношений обойтись уже было нельзя.

И всё-таки Мангазея ещё оставалась золотым дном не только для государевой казны, но и для простых людишек. Контингент последних был представлен жителями практически всех губерний. Из таможенной книги 1641 года видно, что через Мангазею в июне и июле проехали на Русь 247 человек: пинежан — 62, устюжан — 44, важенян — 21, сольвычегодцев — 17, мезенцев — 7, вологжан — 5, усольцев — 6, двинян — 4, гостиной московской сотни — 4, патриарших крестьян — 2, Сергиева монастыря — 2, тюменцев — 3, тобольчан — 6 и т. д.

Как велики были денежные суммы, посылаемые торговыми людьми с доверенными лицами для закупки шкур пушных зверей? В 1637 году Надейка Свешников послал в Мангазею приказчика с тремя людьми и дал им 5500 рублей. В следующем году он уже бил челом государю, что посланный приказчик помер, а люди его живут в Сибири на Лене, «проживают и пропивают тут живот мой». Указанная сумма свидетельствует об очень серьёзных оборотах. И это не удивительно. Ведь за год в среднем через Мангазею проходило от 100 до 150 тысяч шкур мягкой рухляди: соболей, песцов, лисиц, бобров…

К концу цаствованил Михаила город Мангазея стал приходить в упадок. Ещё в 1627 году торговые и промышленные люди сообщали, что вокруг Мангазейского города, Туруханского зимовья, вверх по Енесею и внизу Нижней Тунгуски соболи и бобры «опромышлялись», и они, люди, начали ходить в верхние места Тунгуски, где соболи добры и всякого зверя много. Выходит, первой причиной упадка Мангазеи было оскудение того богатства, которым прежде славился уезд. Вторая — жестокая таможенная власть и сопряженные с ней неизбежные и неокупаемые взятки и поборы. О третьей читаем в одной из челобитных: ясачные люди тунгусы на промыслах и в лесах и в зимовьях промышленников «убивают, мучат, жгут, отнимают хлебные запасы, всякие промышленные орудия, соболь и платье». В 1642 году тунгусы убили 20 незваных охотников, в 1643 — 35, а в некоторые годы убивали по 100 и более. В 1642 году кочи, прибывшие с моря, замерзли в реке Таз, и русским людям пришлось побросать свои товары, и от того торги и промыслы принесли только убыток.

Наконец, и стечение обстоятельств сыграло определенную роль. С 1641 по 1644 год в город не пришло ни одного коча с хлебом: все были разбиты в Обской губе штормами. В Мангазее настал великий голод, жители питались «собачьим костьем». В довершении ко всему в 1643 году город почти весь выгорел: воеводский двор, государевы амбары, съезжая изба, частично — городские стены и посад.

Воеводам был послан наказ: немедленно отстраивать острог, — а в ответ поступила челобитная: «Нам, холопям твоим, острог ставить на горелом месте некем: нас в Мангазее служилых людишек всего 94 человека, да из них 70 посылаются на государевы годовые, двухгодовые и трёхгодовые службы по ясачным зимовьям и с ясаком в Москву, 10 человек сидят в тюрьме (город сгорел, тюрьма не сгорела!), и остается в Мангазейском городе для бережения государевой казны всего 14 человек. На твои государевы службы поднималися, должая великими долгами. Жены и дети наши, живучи в Мангазейском городе, терпят глад, а теперь и должаться не у кого, потому что город запустел».

Собственно говоря, уже с того времени, как иссяк источник богатства в округе, как «соболи опромыппялись», Мангазейский город опустел. Он еще мог служить как зимовье и как таможня, и для сбора ясака, но не как административный и торговый центр уезда. Эта роль должна была перейти к Туруханскому зимовью.