Ричард Хьюз - Деревянная пастушка

• Название: Деревянная пастушка
• Автор: Ричард Хьюз
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1981

---

Вальтер почувствовал себя уязвленным.

— Слава богу, этот малый хоть сделал то, что на его месте сделал бы любой уважающий себя канцлер: приструнил СА. Я признаю, это требовало определенной смелости, но особого «ума» тут не усматриваю: все эти люди были его соперниками внутри партии, но в то же время его верной опорой в борьбе с противниками вне ее, и то, что Гитлер подорвал их силу, ослабило лишь его самого… — Тут Франца вызвали к телефону, но Вальтер продолжал вещать всему свету: — Короче говоря, он связал себя по рукам и ногам и отдал на милость армии. Теперь этот человечек у нас попляшет.

Он победоносно оглядел свою семью, но никто ему не перечил, если вообще кто-либо слышал его слова, ибо близнецы думали о лошадях, а Янош щекотал цветком ухо своей Трудль… Ну, а женщины, конечно, ничего в политике не понимают.

— Дети, опустите Фрицля на землю! — сказала Адель, заметив, что Лео с Эннхен пытаются каждый со своей стороны поднять за ноги таксу. — Идите за стол и допейте молоко.

— Но, бабушка, он же хочет посмотреть, что там, внизу, — возразил Лео.

— Кто это звонил? — спросила Ирма, когда Франц вернулся.

— Да никто… Я, во всяком случае, его не знаю, какой-то старый приятель дяди Отто по армии, который много лет не видел его и интересовался, где он сейчас.

— И вы ему сказали? — быстро спросил отец Петрус.

— Конечно. Я сказал, что он вернется к обеду.

32

— У меня кофе остыл, — пожаловался Вальтер.

Ирма тотчас поставила кофейник на спиртовку, чтобы подогреть, молча взяла отцовскую чашку с еще дымящимся кофе и выплеснула его за ограду.

— А рыбы любят кофе? — спросил Лео, но никто не смог ему ответить.

— Я в твое отсутствие говорил, — пояснил Вальтер Францу, — что теперь канцлер Гитлер в наших руках. Попомните мои слова: он станет просто марионеткой и будет делать то, что прикажут великие консервативные силы нашей страны, от которых он теперь полностью зависит.

— Право же, папа, — холодно возразил ему Франц, — ты, видимо, забываешь, что этот человек — патриот до мозга костей. Он и армия — естественные союзники, ибо у них одна цель — возрождение Германии, а потому вопрос о «марионетке», то есть кто кем будет вертеть, просто отпадает. В конце-то концов, Гитлер уже сделал то, что этому фигляру фон Папену самому в жизни бы не сделать: он очистил наши авгиевы конюшни от менял и приспособленцев-политиканов. А теперь, когда он избавился и от «левых», а также от прочих ненадежных элементов в своем Движении, все здоровые и разумные силы нашей страны будут счастливы объединиться вокруг этого человека, которого ты так издевательски именуешь «марионеткой»!

Вальтер начал терять терпение.

— Да неужели ты действительно считаешь, что какой-либо благовоспитанный человек…

Но тут выяснилось, что отцу Петрусу пора уезжать: его ждут неотложные приходские дела…

Итак, отец Петрус подоткнул повыше сутану и, пыхтя, покатил на своем велосипеде с моторчиком.

Ему предстояло еще заехать к лесничему (престарелая мать лесничего, судя по слухам, была in extremis[56]), поэтому он покатил по пыльной каммштадтской дороге, которая вскоре углубилась в лес. Солнце уже стояло высоко в небе, и запах сосны и лесная тень освежающе подействовали на отца Петруса, равно как и тишина: он еле вынес всю эту болтовню о политике у фон Кессенов.

Однако ему все же удалось удержать язык за зубами. Дело в том, что у церкви имелась своя (и весьма надежная) система информации и священнику было известно куда больше о том, что произошло, чем кому-либо в замке. Нацисты признались лишь в нескольких десятках смертей, тогда как он-то знал, что их уже сотни, и далеко не только среди заправил СА или даже «левых». Убили Эриха Клаузенера, главу «Католического действия», и Адальберта Пробста, лидера «Католической молодежи», а также известного католического деятеля Герберта фон Бозе, который, по мнению некоторых, написал для фон Папена марбургскую речь. Если прибавить эти три ничем не оправданные убийства к унизительному положению, в которое был поставлен фон Папен, ясно, что для церкви это не предвещает ничего хорошего.

По мнению других, марбургскую речь написал протестант Эдгар Юнг, а потому Юнга тоже убили. А фон Кар, ныне совсем уж безвредный человек, фигура из прошлого: как раз утром священнику позвонили по телефону и сообщили, что его вытащили из постели в ночной рубашке и отправили в Дахау и никто не знает, что с ним стало. А этот безобидный бедняга Вилли Шмидт — вчера вечером он играл своим детям на скрипке, чтоб они не шумели, пока готовят ужин, когда к нему ворвались в дом и увезли — одному богу известно куда… И все по приказу фюрера. Вот он каков, этот патриот, вокруг которого «все здоровые и разумные силы нашей страны будут счастливы объединиться».

И однако же (думал отец Петрус, сворачивая на дорожку, которая вела к дому лесничего), эти фон Кессены ведь вполне приличные люди и слышать такое от них совсем уж огорчительно… Конечно, ни он, ни кто-либо другой не считал, да и не мог считать, что происходит убиение лишь невинных: в молитву о тех, на ком лежит тяжкая вина, следовало включить немало покойников. Гейнес и Рем, да и вся компания этих мерзавцев немало пролила крови… Тут отцу Петрусу вспомнился Чикаго, где он работал одно время в германской католической миссии: там гангстеры-соперники убивают друг друга и никому до этого нет дела, если они случайно не пристрелят на улице кого-нибудь из прохожих. Но Германия все-таки цивилизованная страна — это не Чикаго, и у нас тут не бандиты — не какие-нибудь О'Бэннионы, Торрио, Дженна или Друччи! И убийцы и убитые считались равно достойными занимать самые высокие посты в государстве, а этот наш Аль-Капоне как-никак федеральный канцлер Германии, который сидит в кресле Бисмарка!

Порядок, беспорядок… Здесь, в сумраке леса, царил идеальный порядок: земля была устлана хвойными иглами, чистыми, как ковер в гостиной: прямые ряды деревьев, посаженных на равном расстоянии друг от друга, тянулись на много миль… Отец Петрус старался смотреть прямо перед собой, боясь упасть, ибо мелькание стволов действовало завораживающе, меняло геометрические пропорции окружающего.

Наконец он достиг ограды, оберегавшей от оленей питомник, — металлические столбы и проволока, совсем как в этом страшном концентрационном лагере Дахау. В питомнике нежные дети-деревья стояли рядами по стойке «смирно», такие же неподвижные, застывшие, как и их взрослые братья в лесу, — ни одно дерево ни на ладонь не выше других в своем ряду и ни на волосок вне ряда. Были здесь и деревья-младенцы, сидевшие в длинных прямоугольниках, усыпанных блестящей, идеально чистой галькой, — сосенки высотой всего лишь в дюйм или два, которые и пересаживать-то еще нельзя… Но тут собака лесничего издали услышала тарахтение велосипедного моторчика и принялась будить эхо, так что вскоре все стволы залаяли на отца Петруса, словно множество собак с одинаковым голосом.

Маленькая веснушчатая дочурка лесничего обожала отца Петруса. Не успел он заглушить свой моторчик, как она уже взобралась к нему на раму и принялась крошечным платочком нежно вытирать пот с его лица, стараясь разгладить морщины на лбу. Не надо отцу Петрусу огорчаться, сказала она: бабушке лучше.

И в самом деле, когда он по лестнице взобрался в душную комнатенку, то вместо умирающей увидел старуху, которая при полном параде величественно восседала в кресле с высокой спинкой, держа в руке рюмку со шнапсом.

После этой несостоявшейся встречи со смертью отец Петрус отправился домой. Шнапс, которым его напоили, пел у него в мозгу, а крошечный моторчик весело подпевал: «чук-чук», и желудок его начал требовать обеда. Тогда он поехал медленнее, внимательно высматривая, не попадутся ли маслята — грибы, которыми он любил лакомиться и жаренными с луком или с кусочками ветчины, и тушенными в оливковом масле с приправой из трав, а то даже с сахаром и лимонным соком — на сладкое…

Внезапно в поле его зрения попал древний «адлер», стоявший у края дороги возле самой опушки. Он сразу признал в нем машину полковника фон Кессена, но почему она стоит пустая? Возможно, конечно, полковник тоже отправился собирать грибы, но едва ли ушел далеко, с его-то ногой! И тут отец Петрус увидел в пыли дороги свежие следы колес, которые «адлер» никак не мог оставить, — следы, скорее всего, грузовика. И сразу забыл об обеде.

Сердце у него упало, когда он заметил сапог, торчавший из густого невысокого куста. Отец Петрус бросил свой велосипед и дотронулся до ноги — под пальцами у него оказался деревянный протез. Он был весь в крови, ремни, пристегивавшие его к телу, были срезаны. Отец Петрус судорожно принялся обыскивать лес и наконец, в зарослях черники нашел труп, полураздетый, со следами тяжких побоев, весь в налипших сосновых иглах, перепачканных соком черники.