Уильям Сатклифф - Дурное влияние

• Название: Дурное влияние
• Автор: Уильям Сатклифф
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006

Бен и Олли — друзья не разлей вода. Они обычные мальчишки, живущие в обычном лондонском пригороде. Но однажды их мирная и скучная жизнь буквально взрывается — на их улице поселяется таинственный Карл. У него странные игры, странный язык и странные желания. И он очень, очень опасен. С Карлом весело, страшно и опасно. Но вот проблема — Бен не готов уйти на второй план, а его верному оруженосцу Олли с Карлом куда интереснее. И вся троица пускается в приключения, которые вскоре перерастают в неприятности, а затем и вовсе в борьбу не на жизнь, а на смерть. Насколько далеко зайдет Карл, прежде чем остановится? И насколько жуткими должны стать его затеи, чтобы отказаться от них?

Новая книга Уильяма Сатклиффа, непревзойденного рассказчика, остроумна и страшна одновременно. Сатклифф рассказывает о том, как будничные ситуации, в которых оказывается каждый человек, могут обернуться трагичными и волнующими приключениями. Эта книга — о первобытной борьбе за власть, лежащей в основе всех человеческих взаимоотношений, как детских, так и взрослых. «Дурное влияние» — самый глубокий из всех романов Уильяма Сатклиффа.

---

Я снимаю и открываю девятку червей.

— И какие правила? — спрашиваю я.

— Я думал, ты знаешь.

— Может, они у нас разные.

— Тогда расскажи мне свои, а я скажу, такие же они или нет.

— Он почти поймал меня, но не совсем.

— В моих не снимают в начале игры, так что они уже разные. Давай лучше играть по твоим.

— И как же начинают в твоих?

— ТЫ ЧТО, ИДИОТ? ПРОСТО РАССКАЖИ НАМ ПРАВИЛА.

Он лыбится так, будто уже выигрывает.

— Снимают все по очереди, — объясняет он. — У кого самая крупная карта, тот и победил. Самая мелкая — проигравший. Картинки идут по десять очков. Туз — одиннадцать. Проигравший подставляет кулак. Победитель бьет проигравшего колодой по костяшкам столько раз, сколько очков набрала победившая карта. Побеждает тот, кто выходит из игры последним. Проигравший — тот, кто сдается первым. Выходить из игры когда вздумается нельзя.

Я смотрю на Олли. Олли смотрит на меня.

— Это не карточная игра, — говорю я.

— А что? Балет? У тебя девятка.

Он протягивает колоду Олли. Тот колеблется.

— А если будет ничья? — спрашивает он.

— Тогда игра повторяется. Все снимают по новой. Давай.

Карл тычет Олли колодой в живот. Олли снимает.

— Четверка! — восклицает Карл. — Обломись.

Он задирает руку с колодой вверх, картинно опускает вниз и выжидает для пущего эффекта, переводя взгляд с меня на Олли. А затем показным движением снимает и резко разворачивает карту лицом к нам, прежде чем посмотреть самому.

— Уууууууууууу! Восьмерка! — объявляет он. — Ты выиграл.

Карл и Олли отдают мне карты, и я перетасовываю колоду. Я и правда не знаю, что делать дальше.

— Давай, — говорит Карл и подталкивает Олли. — Руку вперед.

Олли послушно вытягивает руку.

— В кулак. В кулак сожми.

Олли сжимает кулак и наставляет на меня.

— Бей, — говорит Карл. — Девять раз.

Я вцепляюсь в колоду — не слишком крепко, но и не слабо, чтобы карты не выпали, — и опускаю на руку Олли.

— Один.

Карл отсчитывает удары. Я бью несильно, но под конец первые две костяшки Олли краснеют и слегка припухают. К последним ударам я даже начинаю входить во вкус.

Поскольку я победил, то теперь моя очередь давать снимать. Олли выпадает шестерка, Карлу — дама, мне — снова девятка.

— Опять облом!

Карл так возбужден, что практически пропевает эти два слова. Он вырывает у меня карты, располагает кулак Олли так, как ему удобней, и выдает десять ударов примерно с той же силой, что и я. При этом он слегка смещает колоду, чтобы попадать по другим костяшкам, еще не тронутым мною. Когда все заканчивается, кожа на кулаке Олли не содрана, но видно, что она воспалилась.

Следующий раунд. Я тяну первым и вынимаю туза. Не в силах сдержаться, издаю торжествующий клич и пускаюсь в пляс, потому что наверняка знаю, что победил.

Дальше очередь Олли. Он вытягивает короля, отчего я опять начинаю приплясывать. Расклад просто идеальный. Я против Карла, и у меня одиннадцать ударов!

— Король! — радостно ору я. — Король!

Карл, снова сняв по-пижонски, достает паршивенькую тройку. Экстраунижение.

— ТРОЙКА! — веселюсь я. — Ну что ж ты, Карл? Мог бы сыграть и получше!

Он молча протягивает мне карты и выставляет кулак, но не глядит на него, как Олли, а смотрит мне прямо в глаза, точно бросает вызов. Какой момент! Я тяну время, аккуратно складывая колоду, и поступаю с Карлом точь-в-точь как он поступил с Олли: располагаю его кулак именно там, где мне удобней врезать с размаху.

Первый удар звучит совершенно иначе. Я бью раза в два сильнее, чем по кулаку Олли. На средней костяшке тут же проступает водянистое пятнышко, что-то вроде крошечного волдыря. Карл даже не смотрит на него. Он не сводит глаз с меня и лишь медленно прищуривается, показывая, что спокоен как удав.

— Один, — произносит он таким тоном, словно отсчитывает «один-ноль» в свою пользу.

Мой второй удар еще чуть сильнее. Я целю в ту же костяшку, но промазываю, и контакт получается не таким смачным.

— Два.

В голосе Карла легкий намек на торжество.

К цифре «восемь» на кулаке вздыбливается кожаный лоскут, под которым явственно проступает краснота. На счете «десять» это уже не просто краснота, а настоящая кровь. С последним ударом на нижней карте остается маленькое красное пятнышко. Я показываю его Карлу.

— Неплохо, — говорит он, причем как бы с двойным сарказмом, поскольку в голосе сарказма нет, но смысл явно язвительный.

Мое сердце начинает бешено колотиться. Я вхожу в то состояние полной концентрации, когда для человека перестает существовать все, кроме игры. Я знаю, что выиграю. Я чувствую — сегодня мой день.

Протягиваю колоду.

Олли — пятерка треф.

Карл — восьмерка бубен.

Как два пальца. Даже обидно.

Я снимаю по-карловски, картинно поднимая и выставляя карту вперед, чтобы другие увидели раньше меня. И не могу поверить своим глазам, когда разворачиваю руку и вижу перед собой двойку пик. Двойку! Когда на кону какая-то несчастная восьмерка!

— Обломись, — говорит Карл. Тихо, без злорадства.

Он собирает карты и поудобнее пристраивает мой кулак. Я смотрю на его вторую руку и вдруг замечаю, как он держит колоду. Не горизонтально, а вертикально, как держат нож, когда хотят с размаху всадить его в стол. И когда Карл становится наизготовку, я понимаю, что именно так он и собирается бить: ребром колоды, а не плоскостью, как до того.

— Так бить нельзя, — говорю я.

— Это еще почему?

— Нельзя, и все.

— В правилах ничего не сказано про то, как держать колоду.

— До этого мы играли по-другому.

— Я могу бить так, как хочу.

— Это нечестно.

— Никто никого не обманывает.

— Если ты собираешься бить так, то я не играю.

— Выходить из игры посреди раунда нельзя.

— Нельзя менять правила посреди раунда.

— А кто меняет? Это ты пытаешься поменять правила, отказываясь играть дальше.

— Я не отказываюсь.

— Отлично. Тогда давай руку.

— Не дам, если ты собираешься бить ребром.

Карл оглядывается:

— Олли, в правилах было что-нибудь про то, как держать колоду?

Олли переводит взгляд с Карла на меня, затем опять на Карла. И отрицательно мотает головой.

— И он не может выйти из игры посреди раунда, так?

На этот раз Олли на меня не смотрит. Он не смотрит даже на Карла. Он просто пожимает плечами.

— Вот видишь, — ухмыляется Карл и поправляет мой кулак.

Я все еще пытаюсь придумать какой-нибудь ответ, когда Карл наносит первый удар. С такой силой, что мою руку буквально отшвыривает вниз. Ребро колоды врезается аккурат за средней костяшкой, отщелкивая завиток кожи. Под содранной кожей — какая-то бесцветная масса. Сперва она беловатая, но краснеет прямо на глазах. Такое чувство, будто в руку всадили огромную иглу.

— Один, — говорит Карл.

Сердце гулко стучит в груди, в голове шумит, и кажется, что все это происходит не со мной. Словно моя голова онемела. Словно я смотрю на происходящее откуда-то издалека.

Карл поправляет мою руку и замахивается колодой, но теперь не от плеча, как в первый раз, а поднимает колоду высоко над головой, как можно выше. И бьет. Гораздо сильнее и точь-в-точь в то же самое место. Можно подумать, что он пытается вбить туда гвоздь.

— Два.

Ощущение такое, что это нож, а не колода карт. Боль пронзает руку насквозь, словно там внутри все заходится от визга. Из дырки на коже проступает красная капля, идеальный маленький шарик, с третьим ударом превращающийся в кровавое пятно, размазанное по всей костяшке.

Он отсчитывает удары, все восемь, и хотя голос его не очень меняется, Карл не в состоянии скрыть, до чего ему все это в кайф. Его щеки, обычно такие бледные, почти прозрачные, наливаются цветом, будто он только что умял здоровенную тарелку горячего супа.

Когда он заканчивает, глаза у меня щиплет от слез, а все тело сотрясает мелкая дрожь, хотя внешне это никак не проявляется.

Моя рука — одно сплошное месиво. Порой ты забываешь, что внутри ты состоишь из красного, хлюпающего месива. Костяшки выглядят так, словно меня вспороли, желая поглядеть, что там внутри, — убедиться, что там, под поверхностью, это все еще я.

Но труднее всего сдержать слезы, когда я ловлю взгляд Олли. Глаза у него вытаращены, рот испуганно приоткрыт, полное впечатление, что с рукой я могу попрощаться.

Моя грудь ходит ходуном, будто я только что отбежал марафон. Воздух проскакивает внутрь какими-то судорожными рывками. Я стараюсь дышать нормально, но не получается. Сквозь пелену слез я вижу протянутую ладонь Карла, на которой аккуратной стопочкой лежит колода. Моя очередь снимать.

Я выдержал до конца раунда. Я не заплакал. Я не вышел из игры. Если я выйду сейчас, это будет нормально. Пусть я проиграл, но не позволил себя унизить. И если сейчас я возьму карту, то снова окажусь в игре и снова рискую проиграть. Ведь я легко могу проиграть Карлу. Но если я откажусь, то не смогу отыграться.