Рубаи Хайям - Сказание об Омаре Хайяме

• Название: Сказание об Омаре Хайяме
• Автор: Рубаи Хайям
• Жанр: Проза

---

-- Это не так то просто, -- сказал Хусейн.

-- Почему ?

-- Потому что хаким держит ее на запоре.

Двое головорезов по кличке Пловец и Птицелов поддержали Хусейна: уж очень не терпелось им перерезать кому-нибудь горло. А вот Джафар эбнэ Джафар, не желавший скрываться под кличкой, сказал, что есть у него свое особое мнение. Это был сухощавый молодой человек. Глаза у него навыкате. Лоб не но годам морщинист. Приплюснутый нос и большие жилистые руки со вздувшимися венами.

Он сказал, что противно слушать слова Хусейна. Про какую то там шлюху и ее престарелого любовника. На протестующий жест меджнуна он ответил испепеляющим взглядом. "Это еще что?! -- говорил его взгляд. -- Что за благоглупости в это тревожное время? Разве перевелись женщины? Разве свет сошелся клином на какой то Эльпи? Затевать глупую ссору из-за румийки? Да пусть будет даже ихняя богиня!"

-- Не будем морочить друг другу голову, -- хрипло произнес Джафар эбнэ Джафар. -- Лучше займемся настоящим делом.

Его отец был великолепным чеканщиком. Да и сам Джафар неплохо чеканил по меди и железу. Но больше помогал отцу. Самому было недосуг -- его занимало кое-что поважнее. Его знали в тайных кругах исфаханских исмаилитов как человека крайних действий. Поэтому можно было понять Джафара эбнэ Джафара, когда он осадил меджнуна. Что такое меджнун в его глазах? Недотепа, несмышленыш, кобель. Вот кто меджнун! И он все это высказал в самой резкой форме Хусейну и своим друзьям.

Джафар вытащил из-за пояса кривой дамасский нож и всадил его в земляной пол. По рукоять.

-- Тот, кто разгласит наши разговоры, получит этот нож. По самую рукоятку, -- мрачно заявил он.

Впрочем, это была обычная угроза исмаилитов на их сходках. Надо отдать должное: свое слово они держали. Будь это брат их или отец, приговор приводился в исполнение. Таким образом поддерживалась дисциплина в их немногочисленных рядах и обеспечивалась сохранность тайны. Соглядатаи Малик-шаха и его главного визиря не всегда улавливали подспудные действия исмаилитов, и служи об их коварстве и жестокостях вызывали недоверие. Между тем все шло своим чередом: исмаилиты тайно собирались, тайно обсуждали свои действия, тайно грозили султану и его главному визирю.

Джафар эбнэ Джафар обратился к Хусейну с таким вопросом :

-- Что сейчас самое главное в твоей жизни?

-- Эльпи, -- не задумываясь, ответил тот.

Джафар сделался мрачнее тучи.

-- Тыква, вразуми его, -- сказал он.

Тыква проблеял несколько слов насчет того, что любовь в такое, как нынешнее, время только помеха. У него был тонкий голос, и говорил он нараспев, опасаясь, чтобы легкое заикание, которое порою возникало у него, не вызвало смех.

-- Можно подумать, -- говорил Тыква, -- что одна румийка, какая бы раскрасавица ни была она, заменит тебе солнце и луну. Но это совсем не так! Слышишь, Хусейн? Давай доведем свои замыслы до конца, и тогда не только румийка, но и весь Кипр будут ползать у твоих ног. Слышишь, Хусейн?

А Хусейн сделался как чурбан: сидит не дышит, не шевелит ни единым пальцем, застыл как неживой. Он, наверное, не ожидал такого приема у друзей. Он к ним со своими горестями, а они окатили холодной водой. Плюнуть на все и удалиться? Но как жить без друзей, с которыми обменялся клятвой и каплями крови?

-- Поймите, я вроде бы убитый, -- пробормотал Хусейн. -- И от чьих рук? От руки этого ученого звездочета. Он издевается над нею и надо мною, у меня уйма друзей, а я, значит, вытираю мокрые глаза и остаюсь с позором? Так, что ли?

Тыква и Пловец хотели было успокоить его, но Джафар эбнэ Джафар с присущей ему прямотой сказал:

-- Да, да! Просто-напросто утираешься. Рукавом. Как после плевка. Это тебе понятно?

Хусейн скорбно молчал.

-- Если непонятно, -- продолжал Джафар, -- слушай меня. И запоминай каждое слово. А эту шлюху выкинь из головы. Мы в этом поможем.

Пловец и Тыква согласно закивали головами.

-- Значит, так...

Джафар прислушался: все ли спокойно? Поманил своих друзей поближе к себе, а нож воткнул еще глубже, на самую малость, ибо он и так уже вонзился по рукоятку.

-- Он... -- Джафар поднял указательный палец кверху, -- он сказал, что время действовать. Может, этой ночью, а может...

-- Действовать кому? -- спросил Хусейн, все еще пребывая в подавленном состоянии.

-- И тебе тоже! -- рявкнул Джафар. -- Проснись, Хусейн! Ты понял меня?

Хусейн горестно вздохнул. Он сделал вид, что понял все. А на самом деле перед его глазами как живая стояла Эльпи. Он видел только ее, а голос Джафара доносился откуда-то издалека.

Джафар схватился за голову, словно опасался, что она вот-вот лопнет. И, раскачиваясь из стороны в сторону, говорил:

-- Жизнь наша подходит к черте. Шла она по одному руслу, а теперь пойдет по другому. Что сказано в священной книге? "Он -тот, кто сотворил небеса и землю в истине; в тот день Он скажет: "Будь! и оно бывает". Вы слышите меня?

Да, друзья слышали. Даже Хусейн. Особенно понравилось ему слово "будь!". И он выпрямился, сутулость его пропала, он взял чашу и выпил вина и запил водою. "Будь!" Он посмотрел на нож, глубоко сидящий в земле, и кое-что отметил про себя. Ведь подобный нож может пребывать не только в земле. Есть место и в груди. В чьей-нибудь отвратительной груди!

А между тем Джафар эбнэ Джафар, глубоко убежденный в своих словах, говорил далее:

-- В каждом из нас течет кровь, и каждый из нас есть сын своей земли. И над нами -- сила священной книги. Но не та сила, которую пытаются изобразить суннитские муфтии, а сила истинная, которая правит всеми нами и руководит нашими помыслами. Разве свобода не есть порождение учения пророков? Разве Исмаил жил не для того, чтобы сказать нам словами аллаха: "Будь!" Это не прос- [А-017] тое слово!.. Хусейн, о чем ты думаешь?

-- О слове "будь!" -- не солгав, сказал Хусейн.

-- Прекрасно! -- И Джафар продолжал свое: -- Я говорил с ним. Я имею в виду вождя нашего. Его беседа была столь же живительна, сколь мила вода Заендерунда для пустынной земли Исфахана. Он спросил: "Нет ли колебаний в рядах ваших?" И я ответил: нет! Потому что это так. Или, может, я ошибаюсь?

Пловец сказал грубым голосом землекопа, грубым голосом человека, которого родила земля:

-- Нет, ты не ошибаешься. И он не ошибается. У меня спрятано десять ножей из дамасской стали. Я наточил кинжал, который ковали в Ширазе. Есть и исфаханские клинки. Они не уступают дамас- [Ш-009] ским! Это говорю я! Когда протрубит труба, я буду готов. Со мною будут многие. Мы ждем только слова аллаха. Мы ждем этого "будь!". [А-017]

А потом они мирно ели ломти тонкого хлеба и запивали вином и водою. А потом еще долго молчали. А у бедного меджнуна все кипело в груди. Как в казане, поставленном на жаркий огонь. Он сказал себе, что будет ждать этого сигнала: "Будь!" Он дождется его. И сделает по слову этому...

Джафар эбнэ Джафар перешел далее к спокойному, но строгому суждению.

Его родители жили в горах Эльбурса, они были далеко и высоко. Только он один, отщепенец в роду, отбился от рук, уехал из родных мест и посвятил себя священной борьбе за дело святого Исмаила. Ибо оно казалось ему главным в жизни. И не только своей, но и в жизни всех людей на свете. Это же ясно: что самое важное? Свобода. Что более всего необходимо человеку? Земля. Чего жаждет всю жизнь крестьянин в пустыне? Воды. Каким же образом можно добиться этого? Через покорность? Покоряясь аллаху и господи- [А-017] ну, Мухаммеду и султану с его визирями? Как бы не так! Что завещал Исмаил?..

Друзья молча слушают Джафара эбнэ Джафара. Почтительно. Не перебивая. Усваивая все сказанное им. Хотя все это не раз слышали от Джафара и от других фанатиков исмаилитов. -- Вот ты, -- обращается Джафар и Хусейну, -- души не чаешь в этой шлюхе. Аллах с тобой! Люби кого хочешь! Тебе никто не ме- [А-017] шает. Но вот что: ты полюбил ее, она -- тебя, а вместе вы рабы, живущие безо всякого просвета в жизни. Ты понял?

-- Да.

-- Разве это жизнь? Разве это любовь?

-- Нет, -- отвечает Пловец вместо Хусейна.

-- А теперь представь себе: ты вполне свободен, она вполне свободна. Тобой никто не помыкает. Ее никто не продает, как вещь. Ты можешь представить себе это?

-- С трудом, -- говорит Хусейн.

-- А почему с трудом?

Хусейн не знает. Пловец тоже. И Тыква тоже. Разные бывают люди: одни соображают быстро, а другие тугодумы. Разве не так?

-- Отчасти, -- возражает Джафар. -- Отчасти, потому что привыкли к рабской жизни. -- И он поочередно тычет пальцем в грудь каждого из своих друзей.

Пловец молчит. А Тыква согласно кивает головою. Что же до Хусейна, тот не может ответить на это однозначно, то есть словами "да" или "нет".

Разъяренный Джафар вскакивает с месте. И грозится кулаками.

-- Вы истинные рабы! -- орет он в неистовстве. Потому что даже здесь не смеете открыто признаться в этом. А чего, собственно, боитесь? Доноса? Но кто из нас донесет? Неужели я? Неужели Тыква? Или ты, Пловец? Или сумасшедший меджнун? Кто? Я спрашиваю?