Полдень XXI век - Полдень XXI век 2003 №4

• Название: Полдень XXI век 2003 №4
• Автор: Полдень XXI век
• Издательство: Геликон Плюс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003

Александр Етоев. Человек из паутины

Ян Разливинский. По ком звонит колокольчик

Юрий Окунев. Долгое несчастье Билла Стрейсснера

Александр Белаш. Легким шагом по Нью-Йорку

Эдуард Веркин. В восьмом кувшине

Игорь Шарапов. Мальчик в шапочке «Mori»

Леонид Каганов. Моя космонавтика

Александр Торин. Хвост

---

Чиркнула спичка.

— Выходит, не будет сокращения, — сказал Митрич после первой затяжки.

— Выходит, нет. — Я сел на место. — А наши там сейчас заседают. Дайка закурить, сибиряк.

И мы одновременно, словно сотни раз репетировали эпизод, смачно и длинно сплюнули.

Юрий Окунев Долгое несчастье Билла Стресснера

Рассказ 6 часов 55 минут утра

В столичном аэропорту он почему-то решил почистить ботинки, хотя они, как всегда, уже были начищены до блеска, и это странным образом привело его в тот ужасный автобус. Получив плату, черный чистильщик, грузный, с одышкой, навязчиво вызвался сопровождать его к выходу, толкался, дышал в лицо, подмигивал своим приятелям, в невообразимом количестве сновавшим и толпившимся вокруг, и он заподозрил — не провокатор ли этот черный чистильщик. Он знал, что за ним охотятся, он знал, что за ним всегда охотятся, но он почему-то не ощущал присутствия охраны, которая — он знал — всегда незримо сопровождает его, и чувство опасности охватило его. Нет, этот черный чистильщик ботинок не может быть террористом, у него слишком выразительная, колоритная внешность, террористы уже давно подбирают неприметную внешность — успокаивал он себя, но чувство опасности нарастало. Он дал чистильщику еще десять долларов, но тот не отставал и быстро говорил что-то про большой черный лимузин, который вскоре повезет доброго джентльмена в Сенат. Это еще больше насторожило его: откуда чистильщик знает, что он едет на слушания в Сенат, и откуда он знает, что за ним должны прислать лимузин?

Вероятно, это чувство опасности и эта назойливая суета вокруг в конце концов и толкнули его в тот ужасный автобус. Впрочем, внешне в том автобусе не было ничего ужасного. Старомодный автобус, большой и яркий, внезапно подкатил прямо к нему, поразив его странной бегущей строкой над передним стеклом: Столичный аэропорт — Конгресс США. Странность состояла в том, что он был одним из немногих, кто знал сегодняшнее расположение Конгресса, который постоянно перемещался и всегда располагался в секретном месте. Ни чистильщик, ни водитель автобуса не могли знать того, что этот аэропорт сегодня столичный, но, похоже, здесь все это знали. Лимузина поблизости не было, и тогда, вопреки хорошо известным ему правилам безопасности, он принял роковое решение и буквально впрыгнул в странный автобус, чтобы отвязаться от назойливого чистильщика и вызванных чистильщиком опасений. Дверь за ним захлопнулась мгновенно, и автобус быстро набрал скорость, как-будто был подан специально для него и только его и дожидался.

Пройдя в салон, он как-то сразу успокоился и тут же увидел ее. Она сидела в купе, образованном двумя диванами напротив друг друга. Он заметил, что в автобусе почему-то нет других мест, кроме тех двух диванов, а редкие пассажиры неясными тенями стоят у окон, держась за матерчатые ремни. Тени покачивались, не решаясь присесть на свободный диван напротив нее. Он не знал, почему никто не садится, но не видел никаких оснований, чтобы не сделать этого, и присел на тот свободный диван напротив нее.

Он уже понимал, что эта женщина нравится ему, но он старался не смотреть на нее, чтобы не вызвать подозрений в своем интересе. Он раскрыл газету и еще раз удивился — это был номер «Нью-Йорк Таймса», который давно не издавался. Она, не поднимая глаз, читала книгу, неестественно вертикально держа ее перед собой. На корешке обложки он прочитал: Эрнест Хемингуэй. «Недолгое счастье Френсиса Макомбера. Рассказы». Он давно не видел, чтобы кто-нибудь читал этого старомодного автора первой половины прошлого века, его любимого автора. Он мгновенно оценил в читающей Хэмингуэя тот редкий тип женщин, которые всегда нравились ему. Он не любил брюнеток — они казались ему недостаточно нежными, он не любил блондинок — они казались ему приторно-сладкими. Она была светлой шатенкой. Ее длинные каштановые волосы двумя потоками обрамляли смуглое лицо с яркими, чуть пухлыми и капризными губами.

Эти губы повлекли его в дебри недозволенного, давно уже ему не выпадавшего, но отнюдь не забытого. В дебрях недозволенного пришла к нему девушка из его юности, девушка с капризными, пухлыми губами, сводившими его с ума своими ласками. Девушка из юности с приоткрытыми губами прижалась к нему нагим, долгим телом, и он…

Внезапно женщина с каштановыми волосами оторвалась от книги, непринужденно перекинула красивые ноги в юбке выше колен, взглянула на него с улыбкой и спросила низким голосом: «Который час, сэр?». Он поспешно ответил каким-то чужим голосом и отвел глаза — ему показалось, что женщина узнала его. А она сказала нечто загадочное: «Ну, еще минуточку». Но он не обратил на это внимания, потому что все в этой истории было загадочным, а еще потому, что она говорила тем низким голосом и с тем тембром, которые так нравились ему и которые так волновали его. И он подумал, что, может быть, это судьба… Он ведь сразу понял, что интересен этой женщине, понял, что она приглядывается к нему, не поднимая глаз. Может быть, это его судьба…

И когда судьба снова, через минуточку, подняла длинные ресницы, он не отвел взгляда, а, напротив, посмотрел жестко и требовательно в ее красивые, большие глаза. В тех немигающих глазах он обнаружил исходящие из зрачков холодные искры, и… волна ужаса накатила на него — он узнал это голубое свечение глаз перед взрывом, мгновенно узнал этот разгорающийся детонатор внутренней бомбы. В десятках статей и учебников по психологии терроризма раскрыл он природу этого физиологического детонатора, он первым описал его в своей диссертации в Йеле, но теперь, увидев искрящийся детонатор в трех футах от себя в глазах женщины своей мечты, растерялся и словно окаменел от ужаса.

Он знал, что жить ему осталось не более тридцати секунд. Она наверное поняла это, попыталась придвинуться к нему и даже ласково положила руки к нему на колени, но он, преодолев окаменелость, резко встал, примерился и сильным движением, многократно отрепетированным на тренировках, бросил свое тело в сторону, вышиб ногой окно и, сгруппировавшись в комок, выбросился в провал навстречу стремительно бегущему полотну шоссейной дороги. Последнее, что он увидел внутри автобуса, было безобразно раздувшееся, вылезающее из рвущегося платья тело каштановой красавицы, ее потрескавшееся лицо с вылезающими из орбит глазами. Страшный взрыв разорвал автобус и поднял его останки вместе с кровавым месивом в воздух. И он увидел летящее ему навстречу тело мальчика с запрокинутой головой… Горячая взрывная волна опалила его и швырнула на обочину. Он больно ударился о что-то головой и… проснулся.

7 часов утра

Билл Стресснер, профессор Йельского университета, Нобелевский лауреат и председатель правительственного Антитеррористического комитета, очнувшись от сна, лежал с закрытыми глазами в спальне своего большого пустынного дома на берегу залива Лонг Айленд. Чувство облегчения, обычно сопровождающее пробуждение после тяжелого сновидения, не приходило. Взмокшая до корней волос голова болела — вероятно, он конвульсивно ударился затылком о спинку кровати. Билл пытался понять, почему не приходит облегчение. Детали этого ужасного сна уже стирались. Главный его эпизод, впрочем, вполне объясним, и объясним двояко — холодно и логично рассуждал он.

Во-первых, это от нервного напряжения последних дней перед слушанием в Сенате закона о лишении террористов человеческой идентификации, выношенного и выстраданного им закона, воистину его закона. Если закон будет принят, профессор Стресснер станет мишенью ненависти всего хавабитского мира, ибо каким-то непостижимым образом они узнают детали всех секретных заседаний Сената. Он многократно приговорен ими к смерти, но если закон будет принят, его жизнь осложнится неимоверно.

Во-вторых, это от тоски по женщине. Нельзя не быть откровенным хотя бы с самим собой — то затворничество, на которое он добровольно обрек себя после трагической смерти жены, для него физически непереносимо. Да, он бесконечно виноват перед женой, это была его смерть, и он невольно подставил жену под свою смерть, под предназначенную одному ему бомбу террориста. И тем не менее с этим бессмысленным затворничеством и воздержанием нужно кончать.

Почему же не приходит облегчение, снова подумал он. Детали сна уже стерлись, он смутно помнил, что во сне была женщина-террористка, но не мог вспомнить ни одной детали ее внешности. Ту девушку из юности он помнил хорошо, а эту, недавнюю из сна, не мог восстановить. Что-то безобразно вылезающее из разрывающейся юбки — и не более того. Внезапно он понял, почему не приходит облегчение — три эпизода ужасного сна не стирались, и он не мог их никак и ничем объяснить.

Первое — это нелепый чистильщик сапог, давно исчезнувшая профессия, о которой он мог знать лишь из старых романов. Откуда он взялся, этот театральный персонаж эпохи Хемингуэя?