Полдень XXI век - Полдень XXI век 2003 №4

• Название: Полдень XXI век 2003 №4
• Автор: Полдень XXI век
• Издательство: Геликон Плюс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003

Александр Етоев. Человек из паутины

Ян Разливинский. По ком звонит колокольчик

Юрий Окунев. Долгое несчастье Билла Стрейсснера

Александр Белаш. Легким шагом по Нью-Йорку

Эдуард Веркин. В восьмом кувшине

Игорь Шарапов. Мальчик в шапочке «Mori»

Леонид Каганов. Моя космонавтика

Александр Торин. Хвост

---

Я трижды проклял свою бумажную судьбу, трижды — проклятый реактор и понял, что этого недостаточно. И тут нечто на полу привлекло мое внимание. Я зачерпнул горсть «Втор, блю.», и когда жижа стекла меж пальцев, на ладони остался тонкий металлический кружок с потертым пластиковым напылением. Кружок был треснутым. Не побрезговав покопаться еще, я выудил шесть таких кружков, шесть прокладок в дозаторных форсунках. И все они были старыми, ветхими, как «Граф Монте-Кристо» после ста читок.

Я понял, что по-прежнему очень богат злостью и мне нужно во что бы то ни стало поделиться своим богатством.

Стряхнув гороховое обрамление, я выбрался из болота и прямиком направился в шлюзовую. Там, около люка, висел график дежурных работ — обширный стенгазетный лист, прихваченный по углам широкими лентами скотча, который суперкарго выменял в каком-то современном детективе у рэкетиров. Я пошарил по лабиринту разноцветных граф глазами, потом для верности поводил еще и пальцем. В обоих случаях пеленги сошлись на одном и том же объекте, что исключало ошибку.

Рядом с графиком из стены выпирала бородавка интеркома. Я утопил кнопку и наклонился к динамику:

— Идентификация. Добшин Валерий Максимович.

— Добшин Валерий Максимович, — послушно откликнулся кибермозг. — Перемещение: сектора Д-22, Г-22, В-22, Б-22. Продолжить отслеживание движения объекта?

— Отбой.

Ну, конечно, смена заканчивалась через десять минут, и Валерик на всех парах уже мчался к выходу. Я занял позицию у шлюзовой.

Спустя полминуты дробный перестук известил о приближении объекта. Он вынырнул из-за поворота — мелкий, белесый и круглолицый, жизнерадостно взмахнул рукой и замер, разглядев дизайн моего комбинезона.

— Ты чего, Миха?

Я не стал распространяться о своем нынешнем самочувствии, хотя тема была обширной и животрепещущей.

— Валерик, — сказал я. — Иди-ка сюда, Валерик, дело есть.

Похоже, ему что-то не понравилось в этих обыденных словах, потому что подросток шагнул в сторону, намереваясь обойти меня. Я шагнул следом.

— Ну и запашок, — хмыкнул Валерик. — Слушай, спешу, да? О делах потом побазарим.

— Есть вещи, которые нельзя откладывать на потом, — сказал я, прижимая подростка к переборке.

— Например? — Он сделал безуспешную попытку вывернуться.

— Например, уборка гороховой каши, которая своей тарелкой выбрала дубль пищеблока.

— Ты че, Лекало, салагу нашел? Пусти! Если сильный, то…

— Я не сильный, а справедливый, Добшин, — уточнил я. — Последнюю профилактику в дубле ты делал?

— А я помню?

— А график?

— Ну… может… И что? — он еще готов был отпираться, но я уже видел, видел, что он понимает о чем речь!..

— Прокладки менял?

— Отвали, да? — противным голосом попросил подросток. — Чего пристал-то? Прокладки, памперсы…

— Так менял?

— Не помню. Менял.

— Вот эти прокладки? — уточнил я, подбросив колечки в непосредственной близости от конопатого носа. Подросток ловко перехватил кольца в кулак.

— Ну а чё те надо-то?

— Мне надо, вьюноша, чтобы ты делал свою работу, а не пиво жрал. И чтобы ни я, ни кто другой после тебя дерьмо не разгребали. Так что, сынок, если не хочешь, чтобы Смирнов узнал, бери курс на дубль и выскребай все начисто. А потом меняй прокладки. МЕНЯЙ, слышишь? — И для большего усвоения я встряхнул сморщившегося подростка.

— А ты докажи, что я схалтурил. Ты следил за мной, Лекало? Следил? Ты вон лучше за Аленкой своей следи, диффузатор!

— Кому Аленка, а кому и тетя Алена, дите, — прошипел я, а руки непроизвольно сжались, сминая парадно-чистенький комбинезончик Добшина, но тут меня словно вновь ошпарило гороховой похлебкой. Эпизод с диффузатором, девятая глава. Мы же там вдвоем с ним возимся, я и любознательный Добшин, больше никого. Откуда Аленка-то…

— А ну-ка… — переключился я на новую тему. Рука пошла вверх, увлекая за собой стажера. — Ты что же, щенок…

Щенок с неожиданной злобой влепил мне кулачком под дых. Кулачок у него маленький, подростковый, но острый. Я задохнулся, замешкался и получил второй удар — не в глаз, а в бровь. Бить я его не собирался, нет — пусть ему и тридцать с лишком, а ведь физически все равно пацан, не ровня… Но его удары — это было уже чересчур. И раскрытой ладонью, с левой я все-таки приложился по белесой мордашке и тут же в ухо, сильнее, чем смог бы добшинский кулачок, ударило:

— Не сметь! Отставить!

Добшин рванулся — и был таков, а я остался один на один с посеревшим от праведного гнева капитаном.

— Ответьте мне. Ответьте немедленно. С каких это пор. Вы взяли в практику. Избивать младших по званию и по возрасту. — Он не спрашивал, он вбивал в меня фразы, как осиновые колья в грудь вампира — с силой, брезгливостью и осознанием того, что не вбивать нельзя. — Отвечайте, Безбородое, не трусьте.

Я струсил? Нет, наверное, нет. Прокладки упорхнули вместе с Добшиным, доказательств не было, да и не собирался я жаловаться капитану, — слишком уж это было бы… Просто мне в тот момент все стало вдруг по фигу. Вся эта возня с переизданием, вся эта работа, бесконечный сизифов труд и прочее, прочее, прочее… Такая тупость навалилась вдруг, такая безнадега, что выйди на аллею — и любой сук уже твой, аминь и Автор прости… «Так и живем… — выплыло откуда-то. — Так и живем…»

— Безбородое! Куда вы! Я вас никуда не отпускал!

— Туда, куда и младший по званию — пиво жрать! — рявкнул я в ответ и, следя на каждом шагу, словно собачонка, страдающая недержанием, заквацал к выходу.

— На сегодняшнем собрании ваш проступок будет рассмотрен вторым вопросом, — ткнуло в спину.

«Да пошли вы все…» — но это уже про себя, про себя.

14.

Прямо в шлюзовой разделся, забил испоганенную спецуху в угол и дезертировал. Гадко было — не представите. Хорошо, у нас космодром создан с размахом, достойным строек коммунизма. Пока отмахал от «Поиска» до ворот, злоба перемешалась с горечью, горечь — с раздражением и все это худо-бедно сцементировалось в нечто тяжко-жгучее, в кирпич из венгерской паприки, который все же приемлем для внутреннего хранения — главное, чтобы на меня сейчас никто не наткнулся, как нож на консерву, вспучившуюся от жары.

За проходной тусовалась безликая массовка из первой главы — пикетировали космодром. Увидев меня, пикетчики молча воздели кривобокие транспаранты «Мы — не безликая массовка!», «Равные права всем персонажам!», «Кто вы без нас?». Вблизи массовка была такой же, как и на расстоянии — с плоскими одинаковыми лицами, одинаковыми прическами. Даже костюмы, несмотря на разнообразие цветов, были одного фасона. Серые пятна глаз пристально и недоброжелательно смотрели на меня, а рты между тем были распахнуты в одинаковых счастливых улыбках — словно дольки огромного апельсина Счастья, поделенного на всех: потому что когда-то этот козел написал, что «толпа радостно встречала своих героев», — И ВСЕ. В итоге получился человек, который смеется, растиражированный до размеров стада.

Я прошествовал, как Моисей сквозь расступившиеся воды моря Красного. Мужские и женские лица повторялись с монотонностью узоров и вскоре мне уже стало казаться, что те, кого я оставил за спиной, перебегают вперед и снова сливаются в толпу, чтобы свести с ума своей агрессивной безликостью.

Это, конечно, была шизофреническая мысль и ничего больше, но на миг я поверил в нее и едва не ударился в бег… На счастье, толпа вдруг кончилась, и я вылетел на совершенно пустую стоянку, не выбирая запрыгнул в ближайший кар и опустил колпак дверцы. Массовка стояла, словно обратная сторона потемкинской деревни — длинным частоколом разноцветных спин, белыми квадратами транспарантов. Никто даже не оглянулся на меня, словно, пройдя сквозь толпу, я тут же выпал из зоны их внимания — и сознания тоже. Интересно, а что наш бравый капитан будет делать с ними? Тоже пригласит на собрание? И как с ними говорить? За все тридцать лет я ни разу не общался с массовкой, да, думаю, и капитан тоже. Мы видели их лишь тогда, когда приветственно махали ручками с трапа «Поиска». Они жили по соседству, но были так же невидимы, как морлоки, с той лишь разницей, что обитали не в подземельях, а в своих кварталах, почти не появляясь в центре городка.

Я откинул сидение и долго лежал, глядя через прозрачный колпак на ясное небо. Хотелось успокоиться, ухватиться хоть за что-то, что бы утихомирило разболтавшиеся нервы, но вечернее небо было слишком ясным, чересчур синим, раздражающе безоблачным. Я попытался проткнуть эту вечную синь, посылая туда мысли так же безнадежно, как и земляне — сигналы братьям по разуму. Великая Буква — прародительница Слова! Как бы мне хотелось, чтобы Автор услышал меня сейчас, именно сейчас! Чтобы он бросил жевать котлету, или листать журнал, или пялиться в телевизор, бросил все и ответил мне, всем нам: зачем он создал нас именно такими? Такими неполноценными, увечными, слепыми, так равнодушно воспринимающими свои подвиги в книге и так привычно погруженных в рутину бытия за ее страницами? Почему не родил нас, как рождали Булгаков и Толстой, а отштамповал, дав немножечко сердца и капельку души, — так скупо, так экономно, словно боялся ненароком оторвать что-нибудь от себя… Чего ты испугался, всемогущий Автор? Почему написал нас чернилами, зачем сколотил этот мир, как фанерный ящик, отчего не вдохнул в нас жизнь, как однажды твой Бог вдохнул ее в тебя? Ты не желал нам ни зла, ни радости, но это значит, что ты не желал нам и жизни!.. Настоящей жизни, которая может бурлить даже под корешком книги! Да я был готов тридцать лет лежать где-то в столе, в рукописи, пребывая в положении эмбриона, лишь бы потом родиться, раз и навсегда, без переписок и переделок, без копания в моем мозгу, моем сердце и моей жизни.