Томас Рид - Собрание сочинений, том 5. Белая перчатка. В дебрях Борнео. В поисках белого бизона.

• Название: Собрание сочинений, том 5. Белая перчатка. В дебрях Борнео. В поисках белого бизона.
• Автор: Томас Рид
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1958

В четвертый том шеститомного собрания сочинений Майн Рида вошли роман «Белая перчатка» и повести «В дебрях Борнео» и «В поисках белого бизона».

Издание выходит под общей редакцией проф. Р.  М.  С а м а р и н а. 

Иллюстрации к роману «Белая перчатка» И.  К у с к о в а.

Иллюстрации к повести «В дебрях Борнео» П. Л у г а н с к о г о.

Иллюстрации к повести «В поисках белого бизона» И. И л ь и н с к о г о.

Переплет, форзац, титул, шмуцтитулы, карты, буквицы и орнаментация  С.  П о ж а р с к о г о.

Схемы для карт составлены Е.  Т р у н о в ы м.

---

– Нет, – ответил кирасир, подумав с минуту. – Пускай мальчишка едет своей дорогой. Его-то я знаю где найти и завтра буду иметь честь обедать с ним за одним столом... Вина! Эй вы, верные королевские плуты, полней наливайте ваши кружки и пейте за здоровье короля!

– За короля! За короля! Ура!

Глава VIII. ЧЕРНЫЙ ВСАДНИК

Юный паж, давно уже горевший желанием отделаться от неприятной компании, в которую его так бесцеремонно втянули против его воли, воспользовался поднявшейся суматохой и спокойно поехал дальше. Скрывшись за поворотом, откуда дорогу уже было не видно из харчевни, он пришпорил коня и пустился вскачь.

Хотя его никто не обижал, он все же опасался, как бы его не догнали и не потребовали, чтобы он вернулся, так как эти грубияны, от которых он только что отделался, были вполне способны на такое насилие. Он знал, что безобразия, которые учинялись именем короля, – обычное явление. Приспешники королевской власти привыкли безнаказанно оскорблять народ. Особенно нагло вели себя солдаты, а среди них больше всего отличались те голодные отряды, которые, не получив жалованья, возвращались после Северной кампании и без дела оседали в стране. Бесчестье, которым они покрыли себя, позорно бежав от шотландцев в битве у Ньюбернского брода, лишило их всякого сочувствия соотечественников; они отвечали на это наглыми выходками и каким-то безудержным удальством.

Случай, в котором Уолтер Уэд только что оказался невольным участником, вызвал в его душе какое-то необычайное смятение. Придержав бешено скакавшего коня, он поехал шагом, погруженный в размышления, которые весьма отличались от всего того, что до сих пор занимало его мысли.

Он был еще слишком молод и плохо разбирался в политических распрях. Он знал, что между королем и народом существует раздор, но, так как жизнь его протекала исключительно в придворном кругу, ему даже не могло прийти в голову, что правда не на стороне короля.

Он знал, что король, после одиннадцатилетнего междуцарствия, созвал парламент, чтобы уладить разногласия между собой и своими подданными. Он знал это, так как сам присутствовал при его открытии. Он знал кроме того, что этот парламент, заседавший всего несколько дней, был тут же распущен; он также присутствовал при его роспуске.

Какое отношение мог иметь юный паж ко всем этим событиям, сколь бы ни были они значительны для патриота или политика?

Но воздадим должное Уолтеру Уэду: несмотря на свой юный возраст, он относился далеко не безучастно к тому, что происходило вокруг. Он унаследовал от своих предков любовь к свободе, которой они так отличились при Руннимеде[8]. И любовь эта жила в его душе, хотя обстоятельства и среда, окружавшая его до сих пор, не позволяли ей проявиться. Он не раз был свидетелем позорных казней и пыток, когда, по приговору «Звездной палаты»[9] и королевского суда, людей привязывали к позорному столбу и отрубали им уши, руки, выкалывали глаза; и хотя многие из окружающих его равнодушно взирали на это страшное зрелище или даже находили в нем удовольствие, Уолтер долго потом ходил, потрясенный до глубины души. Хотя он был очень молод, он нередко задумывался над всеми этими жестокостями. Но он волей-неволей вращался в таком кругу, где улыбка тирана считалась высокой милостью, и, кроме того, он был еще слишком юн и легкомыслен, чтобы задумываться над такими серьезными вещами и углубляться в размышления о свободе.

В придворных кругах, разумеется, считалось, что враги короля несут заслуженную кару. Он слышал это со всех сторон, слышал из прелестных уст самой королевы.

Мог ли он сомневаться в этом?

Встреча с кирасирами произвела на него тяжелое впечатление и настолько поколебала усвоенные им при дворе политические взгляды, что едва ли не произвела в них переворот.

«Какой позор, – с возмущением говорил он себе, – что этим наглецам офицерам дозволено делать все, что им вздумается! Удивляюсь, как только король терпит это. Может быть, этот «злой Пим»[10], как называет его королева, был прав, когда, выступая в парламенте, сказал, что его величество поощряет такую распущенность? А если это в самом деле так, я должен был бы присоединиться к тому смельчаку, который пил за народ. Кстати, кто бы это такой мог быть? Он ускакал по этой же дороге... Может быть, он живет где-то в наших краях? Какая великолепная посадка! И конь, достойный своего всадника! Мне прежде никогда не случалось встречаться с ним. Если он живет неподалеку от Бэлстрода, наверно, он поселился там уже после того, как я уехал. А может быть, он здесь только проездом? Но ведь лошадь его выглядела совсем свежей, как будто ее только что вывели из конюшни. Если это просто приезжий, так не дальше, чем из Эксбриджа... Мне показалось, что они собирались пуститься за ним в погоню, размышлял он, оглядываясь через плечо. – Верно, раздумали, иначе я слышал бы их за собой. Если они станут его догонять, я отъеду вот туда, за деревья, и пропущу их. Не желаю я больше разговаривать с такими господами, как этот капитан Скэрти, – так, кажется, корнет называл его? – да и с самим этим корнетом Стаббсом! Вот, в самом деле, имечко – Стаббс! Право, оно ему очень подходит».

Тут юный паж подтянул поводья и остановился, прислушиваясь.

До него смутно доносились какие-то выкрики с постоялого двора. Это солдаты кричали «Гип-гип, ура!», осушая тост «За короля». Кроме этого, ничего не было слышно; по крайней мере, ничего такого, что говорило бы о погоне.

«Отлично! Значит, они не погнались за ним. Предусмотрительно с их стороны. Разумеется, если он едет тем же аллюром, что взял с самого начала, он уже сейчас на много миль впереди. Значит, и у меня нет никаких шансов нагнать его! – подумал паж, снова пуская рысью своего коня. – А мне так хотелось бы этого, честное слово! Мне припоминается сейчас, будто я слышал, что на этой дороге случаются нападения разбойников. Да-да! Сестра не очень давно писала мне об этом. Они напали на какую-то знатную даму, которая ехала в карете, и ограбили ее; кажется, самой даме они не причинили никакого вреда, просто отобрали у нее все ее драгоценности, даже вынули серьги из ушей! И только один из них – сам атаман, наверно, – приблизился к карете. Остальные стояли кругом молча, не проронив ни слова. Странные у них заведены правила... Ну, если я, на свою беду, встречусь с разбойниками, будем надеяться, что мне так же повезет. Если они будут вести себя так благовоспитанно, я охотно отдам им все, что у меня есть, – не так-то много! – только бы они отпустили меня, как ту леди, не причинив никакого вреда. Глупо я поступил, что выехал из Лондона так поздно! А это неприятное происшествие на постоялом дворе еще задержало меня. Ведь уже совсем ночь... Правда, месяц светит вовсю, но какой от этого прок? Кругом ни души, глушь! Только разбойникам на руку – им будет легче меня обобрать».

Хотя юный путник и уверял себя, что бояться разбойников нечего, ему все же было несколько не по себе. В то время дороги Англии кишели разбойниками и грабителями. Что ни день, доходили слухи о нападениях и грабежах, нередко даже на окраинах Лондона, а уж на больших дорогах или проселках требование отдать кошелек считалось чуть ли не столь же обычным, как просьба о милостыне в наши дни.

Обычно эти «рыцари большой дороги» не проявляли кровожадных наклонностей. Некоторые из них, напротив, отличались необыкновенной учтивостью. Сказать правду, многие из них были доведены до нищеты деспотическими преследованиями монарха и считали себя вынужденными прибегнуть к этому незаконному способу для пополнения своих ресурсов. Не все они были закоренелыми преступниками. Но были среди них и такие, у которых слова «стой, руки вверх!» означали «кошелек или жизнь!»

Уолтер Уэд не без опасения вглядывался в дорогу, которая вела к вершине Красного Холма. Он сейчас находился у его подножия. На этом самом холме, как писала сестра, и напали на даму в карете и отняли у нее все драгоценности.

Дорога, поднимавшаяся по склону, была не очень широкой и отнюдь не напоминала нынешнее шоссе. Это была обыкновенная проселочная дорога, по которой можно проехать на колесах, а по обеим сторонам ее тянулись буковые леса, и она, прорезая их, бежала вверх; деревья по бокам сходились так близко, что в некоторых местах образовали над ней сплошные своды.

Юный путник снова придержал лошадь и прислушался. Крики с постоялого двора больше уже не доносились до него, не слышно было никаких отголосков. Он предпочел бы их услышать! Он чуть ли не жалел, что там отказались от погони. Как ни мало удовольствия доставляло ему общество капитана Скэрти и корнета Стаббса, все же это было лучше шайки разбойников.

Он нагнулся в седле, стараясь уловить, не слышно ли что-нибудь впереди, на дороге, но не услышал ничего – по крайней мере, ничего такого, что могло бы внушить опасения. До него доносилось только монотонное пение козодоя да громкое квохтанье куропатки, сзывающей птенцов на жниво. Вдалеке также слышался лай сторожевой собаки да позвякивание колокольчиков в овчарне; но эти звуки спокойной сельской жизни, сладостные для его слуха, так долго лишенного их, нимало не исключали того, что где-нибудь здесь, поблизости, укрывшись за деревьями, могли притаиться разбойники: ведь их не пугали эти звуки.