Евгений Войскунский - Искатель. 1975. Выпуск №1

• Название: Искатель. 1975. Выпуск №1
• Автор: Евгений Войскунский
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1975

Ha 1-й и 4-й стр. обложки — рисунок Н. ГРИШИНА.

На 2-й стр. обложки — рисунок Ю, МАКАРОВА к роману Е. Войскунского и И. Лукодьянова «Ур, сын Шама».

На 3-й стр. обложки — рисунок В. КОЛТУНОВА к повести Н. Коротеева «Крыло тайфуна».

---

— Что человек, что скотина, тыкается в бок матери, пока в вымени молоко есть. А с тебя чего промысловики возьмут? Шерсти клок? И ее нет, одна есть на голове, без подшерстка.

— Я к тому и говорю: ты, Гришуня, другой человек! У всех спрашивать да клянчить надо, а ты сам сколько для меня сделал. Видишь, надобно мне что-то, сам догадываешься. Я каждый твой совет помню.

Резковатый в движениях, Антон выпрямился, с лаской посмотрел на своего друга — рубаху-парня, и увидел крепко разбитые олочи на ногах Гришуни, мягкая трава ула высовывалась из разъехавшихся швов. — Ты уже давно здесь? Чего же не сказал?

— Олочи разбиты? — Гришуня рассмеялся, но глаза его оставались серьезными. — Нитки, хоть и капрон, да не сохатины жилы. Кожу рвут, проклятые. В городе олочи тачали. А сам и месяца не шастаю. Мне, сам понимаешь, панты совсем не нужны. Случайно время совпало. Тайный зверь выдра. Не знают толком, когда она спаривается, по скольку щенят приносит. Потому и решили понаблюдать в это время. А в какой ключик мясо снесешь? День жаркий будет.

— Внизу. Вон там, в зарослях лещины.

Гришуня подумал было, что есть родник и поближе к балагану Комолова, да решил помолчать. Многознайство требует объяснения, а выставляться Гришуне совсем не хотелось. Главное — парень привязался к нему крепко.

— Я олочи с собой в запас взял. Подарю тебе. Я сам шил, без капрона. Не разойдутся по швам. Для милого дружка и сережка из ушка, — стараясь подделываться под манеру Гришуни говорить присловьями, добавил Комолов.

Глава третья

Удэгеец ласково смотрел на Семена.

— Здравствуй, Дисанги. Откуда ты… — проговорил инспектор и запнулся: очень уж хотелось спросить «взялся», да неловко. Семен почувствовал себя скверно — просмотрел человека в пяти шагах, а еще минуту назад старший лейтенант искренне считал себя достаточно опытным таежником.

Старик чуть развел руками, отвечая на недосказанный вопрос, мол, тут и стоял, давно стоял, на тебя смотрел, ты подошел — «здравствуй» сказал. Но спросил Дисанги о другом.

— Почему так задумался, инспектор? — Дисанги задал спасительный вопрос. Невежливо интересоваться, почему же, идучи по тайге, человек не заметил другого. Так запросто можно и в когти хищника угодить.

— Я немного и к тебе шел… — коверкая русский, ответил инспектор. Это получалось ненароком. Казалось, если говорить, подделываясь под строй чужой речи, то тебя легче и правильней поймут.

— Вот и нашел. Рад тебе, инспектор. Идем к табору. Кушать будем, чай пить будем.

Они направились через лиственничный бор в сторону болота. Летом лиственницы не нравились Семену. Мочковатые сучья выглядели уродливее, а венчики хвои, торчащие из мочек, казались редкими, бледными, худосочными. Редкий подлесок меж стволов выглядел куда ярче, пышнее, приятнее.

— Плох я охотник стал. Руки, ноги совсем не охотники, а головой охотник — плохая охота, — бормотал Дисанги, вроде бы и не обращаясь к спутнику.

— Как это «головой охотник»? — из вежливости переспросил старший лейтенант, глубоко переживая свою оплошность.

— Молодых учи. Только говори, пальцем тыкай. Охота — не ходи. Рука — не та, глаз — не та. Однако голова еще та. Голова не та — пропал человек.

В нежный дух лиственничного бора стал вплетаться резкий запах костра.

«Ну здесь-то я определенно почуял бы присутствие человека, — попробовал успокоить себя инспектор. — Конечно, не мне соревноваться с «лесными людьми». Однако и отчаиваться не стоит». Словно отвечая на мысли Семена, Дисанги проговорил:

— Я тебя в распадке увидел. Ты травой шел — одни верхушки шевелились.

— А говоришь, Дисанги, глаза не те! — рассмеялся над самим собой Семен. — Ведь распадок, пожалуй, в полукилометре от табора и просматривается плохо.

— Нет, инспектор, не те. Не те. Нос и тот плохо чует. Раньше сильно лиственница пахла, а теперь нет.

— Может, лиственница и виновата? — мягко улыбнулся Семен, пытаясь подбодрить старика, крохотного рядом с ним, в круглой цветной шапочке, в накидке, спускающейся из-под нее на сухонькие плечи, с бело-черными, как бы тигровыми, разводами. Летом она спасает шею и плечи от гнуса, а зимой — от снега.

Они подошли к тлеющему костру, который обильно курился, распугивая мошку, сели около.

— Лиственница осталась прежней… Ты добрый человек, милиция… Когда ворон голову стрижет — кета идет… Когда кета идет — ворон голову стрижет — осень садится на гольцы… А?

Дисанги замолчал, тихо кивая головой то пи от старости, то ли от раздумий. И Семену нечего было сказать. Действительно, одно дело — совпадение: ворон роняет перья с головы, и тогда же начинается ход кеты, другое — время, которое обусловливает и первое и второе… И не лиственничный аромат изменился, а Дисанги в старости чувствует его иначе. Нет, видимо, не сочувствия искал Дисанги в разговоре с Шуховым. Шел доверительный мужской разговор, и Семену следовало признать неизбежность подобных перемен.

— Осень идет… — проговорил Семен. — Тогда и кета идет, и ворон теряет перья на голове…

— Тихо-тихо старость крадется, как куты-мафа крадется…

Глаза старика, скрытые в морщинах лица, совсем сузились, и Семен не мог уловить взгляда Дисанги. Удэгеец смотрел искоса, и морщины его лица, которые, казалось, излучали добродушие, теперь как бы одеревенели. Дисанги сказал неожиданно:

— Не видел чужака в тайге. Если шел — не от Горного шел. Другой дорогой… Через гольцы переходит тогда. Однако…

Третий рез виделся инспектор с Дисанги, но если бы встреча оказалась сотой, то и тогда Шухов не перестал бы поражаться наблюдательности старика. Семен чувствовал себя мальчишкой рядом с ним, учеником у таежного ведуна. Но теперь, когда Дисанги сказал зачем инспектор здесь, Шухов мог проследить за ходом мыслей удэгейца. Раз котомка у инспектора за плечами, то по величине ее несложно определить, сколько времени собирался пробыть он в тайге. Инспектор один, и при нем карабин. Карабин у инспектора — значит, он идет в определенное место, с пистолетом в тайге много не сделаешь. Один идет инспектор — либо не знает точно, где браконьер, либо нет дома егеря Зимогорова.

— Плохо, Дисанги, — сказал инспектор. — Плохо, что он пришел с другой стороны сопочной гряды. Выходит, знает место.

— Плохо тебе, ему хорошо… Хорошо ему — плохо нам. Он высоко ходит, ему далеко кругом видно.

Семен Васильевич понимал: если хозяин костра говорит охотно, за гостем остается право, открыться ли ему в своих намерениях, промолчать ли, считая, что большего не требовалось. После того как голос старика раздался нежданно-негаданно в пяти шагах, Семен Васильевич не собирался надеяться только на себя. Даже возьми он с собой Федора или Шаповалова на худой конец, его поход не стал бы удачнее. Да вот беда, Семен по опыту знал: упросить или заставить охотника бросить пантовку — штука бесполезная, бессмысленная даже. Он не согласится уйти ни по какому поводу, ни за какие коврижки. Одна надежда — посвятить в дела старика Дисанги и все-таки убедить его пойти с ним.

— Что задумался, инспектор? — тихо спросил удэгеец.

— Трудно мне, Дисанги.

— Насельнику трудно? — от волнения еще больше ошибаясь в русской речи, спросил удэгеец.

«Может быть, Дисанги не так уж дорожит охотой, в которой участвует одна его «голова»? — подумал Семен Васильевич. — Наверное, в тягость самому себе бывает учить молодых, когда чувствуешь: они все равно так хорошо не справятся, как ты, а у самого нет сил сделать дело? Ведь у меня всего один случай был, что удэгейский охотник отказался помочь мне… Возможно, и в обычаях и традициях сказывается характер человека. А каков Дисанги, я не знаю…»

— Трудно, Дисанги…

— Где твои товариси?

— Сначала я решил — один справлюсь. Теперь думаю — и товарищи не помогли бы.

— Так много злых людей?

— Не много. Но они очень хитры.

— Хитрее мафа? — Дисанги подался к инспектору, и блеклые глазки его округлились в складках кожи. — Кто же хитрее мафа в тайге?

— Хитрее медведя бывает зло. Сам говоришь — пришел человек с другой стороны хребта. Подойти к нему незаметно нельзя.

— Ты со мной говоришь, Семен, как с маленьким. Я знаю тебя. Ты знаешь — против обычаев спрашивать, что случилось. Я спрошу, однако. Скажи, если можешь.

Никогда еще Семену не доводилось видеть, чтобы за считанные секунды человек мог так преобразиться. Теперь перед инспектором сидел на барсучьей шкурке совсем другой Дисанги. Согбенный годами стан выпрямился, разгладились морщины, и помолодело лицо, даже глаза, старческие, слезящиеся глаза смотрели ясно и открыто. Он был очень рад хоть чем-либо помочь инспектору. Наверное, Дисанги стосковался по серьезному делу, когда нужна не только его голова, но и он сам.