Жюль Руа - Штурман

• Название: Штурман
• Автор: Жюль Руа
• Издательство: Вече
• Жанр: О войне
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-2192-1

Хруст фюзеляжа, вопросы взволновавшегося экипажа, а потом два приказа командира, отданные спокойным голосом: «Готовьтесь прыгать… Прыгайте»… и штурман, прыгнувший первым, как этого требует инструкция, приземляется на свекольном поле, целым и невредимым… но один. Самолет разбился, все товарищи погибли.

Главный герой романа французского писателя и ветерана Второй мировой войны Жюля Руа лейтенант Рипо совершает вынужденный прыжок с парашютом из подбитого самолета, не подозревая как сильно изменит его жизнь этот инцидент.

---

— Правда?

Некоторое время она молча намазывала тосты маслом, потом ничего не выражающим голосом спросила:

— Как вы себя чувствуете?

— Хорошо.

— Вы уже пришли в себя?

— Если вы имеете в виду катастрофу и прыжок с парашютом, тогда, да, — ответил он. — Об остальном не могу этого сказать.

— Об остальном? О! — воскликнула она с удивлением. — Мне кажется, для вас это так привычно.

«Мы из этого не выпутаемся, — сказал он себе. — Нужно будет все ей объяснять. Это слишком трудно».

— Попросту говоря о необходимости жить дальше, если угодно, — добавил он устало.

Он смотрел на нее, пока она разливала чай, почти не узнавая, и старался снова почувствовать то, что так взволновало его на прошлой неделе, но очарование исчезло: очарование ночи и только что разбуженной незнакомой женщины в зеленом халатике, который так и хотелось распахнуть. Сколько ей может быть лет? Года двадцать четыре, наверное. Коротко остриженные темные волосы придавали ее лицу что-то детское, а свет голубых глаз делал ее похожей на рубенсовский портрет, висевший слева от камина, напротив красной плюшевой кушетки.

— Я много думал о вас, — сказал штурман.

— Правда?

— Все это было так необычно… Он снова представил себе молодую женщину, совсем одну в доме, когда он позвонил.

— Могу я теперь узнать, как вас зовут? — спросил он, помолчав.

— Конечно. Розика. А вас?

— Рипо. Вы помните? Я назвал себя, когда говорил с базой по телефону.

— Я имею в виду имя.

— О! — сказал он. — Никто никогда не зовет меня по имени. Оно очень заурядное, и я его не выношу. Альфред.

Англичанке это ничего не объясняло. Имя было не хуже других, и женщина, конечно, не могла понять, почему его можно ненавидеть. Если бы она стала называть штурмана Альфредом — ведь в Англии обращение по имени имеет не совсем то же значение, что во Франции, — он почувствовал бы себя неловко, а может, это просто его рассмешило бы. В своей стране он всегда просил женщин называть его как-нибудь иначе, но здесь все было по-другому.

Женщина спросила, приступил ли он снова к боевым операциям. Он объяснил, что числится теперь в резерве и будет снова летать, когда какой-нибудь штурман выйдет из строя.

— Покамест мне хорошо и так. Я не тороплюсь. Но продолжать придется. От всего остального меня никто не освободит.

Женщина опять посмотрела на него с удивлением. Он употребил то же слово, что минутой раньше, но совсем в другом смысле.

— Я хочу сказать, что учитывается количество, а не сложность заданий. Легкий вылет или нет, засчитывают одну операцию, и все. Кроме случаев, когда бомбишь объект, хотя один из четырех моторов отказал раньше, чем ты долетел до цели. Но это тоже предусмотрено: RAF вручает тебе DFC.[9]

Впрочем, это опять вопрос везения. Если мотор откажет рядом с целью, кончить дело не трудно. Если же далеко от нее, то это невозможно, потому что самолет не может набрать высоту. Тогда приходится сбрасывать бомбы в море, и задание не засчитывается. На носу самолета, рядом с бомбочками — по числу успешных вылетов, — механики рисуют грушу.

Женщина все понимала. Муж рассказывал ей об этом.

— Разве у вас такие же строгости?

— Да. Точно такие же.

Надо было сказать: «Такая же глупость», но он сдержался. Хотя французы и пользовались репутацией фантазеров, но тут они строго следовали уставу RAF. Каждые семь боевых вылетов — благодарность, возрастающая по инстанциям. Первый раз — в приказе по эскадре, второй — по бригаде, третий — по дивизии и так далее. Нужно только стараться, чтобы все шло гладко. Если ты выбросился с парашютом или вернулся с изрешеченным фюзеляжем, это ничего не прибавляло. Те, кто ухитрялся пройти через все, были настоящими ловкачами.

— И все же, — сказал штурман, — если бы я не участвовал во всем этом, я чувствовал бы себя несчастным.

Ему и в голову не приходило, что тут можно плутовать. Его страна переживала тяжелые испытания, и нельзя было стоять в стороне. Накануне катастрофы ему предлагали перейти в авиашколу, но он отказался. Как сочеталось такое решение с суровым осуждением всякого возвеличивания военной героики? Конечно, и тут можно было найти объяснение, но на это требовалось время.

— Однако здесь вы страдаете. Это заметно. Штурман ответил не сразу.

— С того вечера меньше.

Она сочувственно посмотрела на него.

— Выпейте еще чаю.

«Ну вот, — подумал он. — Как только коснешься самого важного, она уклоняется: „Выпейте еще чаю“. На что он мне нужен, ее чай? Я хотел бы…» Он не находил подходящего слова. Он хотел бы, как в благородных романах, подойти с женщиной к окну, обнять ее хрупкие плечи и смотреть, как медленно растворяются в сумерках поля, а потом, дождавшись наступления ночи, запрокинуть ее голову и целовать в губы.

«В сущности, — сказал он себе, — я хочу одного: привязаться к чему-нибудь на этой земле, где все от меня ускользает, вернуться к самой обычной человеческой жизни, к самому заурядному существованию, хотя надежды на это у меня почти не осталось».

В угасающем свете дня он смотрел на лицо молодой женщины — Розики, ибо так ее звали. Ее красота была красотой юности, ни с чем не сравнимой хрупкой прелестью цветка. Через десять лет ее кожа утратит нежность, плечи станут костлявыми, а глаза потеряют свой блеск. Но ведь штурман больше не собирался строить какие-то расчеты на будущее. Кто осмелился бы здесь говорить о будущем? Ему достаточно молодости, которую он видел перед собой сейчас. Он не просил большего и не чувствовал никаких угрызений совести по отношению к мужу, которого не знал. Да и муж тоже, наверное, не церемонился бы, если б ему представилась возможность изменить жене; к тому же штурман как бы брал реванш у этих благовоспитанных чиновников, которые наставляют летчиков, как уберечься от противовоздушной обороны, но сами и не подумают сунуться в бой. Все было бессмысленно и запутанно. Штурман хорошо понимал, что допускает ошибку, оставаясь здесь так долго. Как сделать, чтобы женщина пригласила его еще раз? Кто поверит, что между ними просто дружеские отношения? Когда мужчина бывает в доме, где живет одинокая женщина, все понимают, что это не для того, чтобы читать вместе молитвы. Соседи начнут болтать, и intelligence officer быстро узнает, что у его жены любовник.

Штурман отодвинул чашку, отказываясь от всех своих планов. «Не будем упорствовать, — сказал он себе. — Рассчитывать не на что. Вернемся в лагерь», Он поднялся.

— Вы уходите?

— Я и так засиделся, — сказал он. — Злоупотребил вашей любезностью. Я хотел нанести вам визит… Он подыскивал слово, которое не обидело бы ее.

— Вежливости?

— Скорее дружеский, и в знак признательности за ваш прием в тот вечер.

— Мне очень жаль, что вы уже уходите.

— Ничего не поделаешь. Так, пожалуй, лучше. Внезапно беспредельная грусть овладела им. «Слова, — подумал он, — они только обманывают и ранят пас…» Глупая бесполезная грусть, и он сам виноват, ведь он не сделал ничего, чтобы завоевать эту женщину. Чего он хотел — чтобы она загородила ему дорогу, упала к его ногам? Будь он чуточку терпеливей, он выиграл бы время, а выиграй он время, все было бы в порядке. Прежде всего нужно стараться дожить до мира, не дать себя убить накануне. В любви тоже ничто не потеряно окончательно, раз можно снова увидеться. Но его охватило вдруг бесконечное равнодушие к самому себе. К своей жизни, к своему счастью. Сегодня вечером он примет снотворное и пораньше ляжет в постель, чтобы забыть об этом приключении, о самолетах, которые сотрясают небесные своды, о новых вылетах с незнакомым экипажем, о ночах, наполненных гудением эскадрилий, вылетающих и возвращающихся, о жизни в изгнании, о пустых спорах с товарищами в баре, о новостях, услышанных по радио, о дурном настроении командира базы и о первых холодах, предвестниках наступающей зимы. Пока война не кончена, лучше никуда больше не выходить с базы и не искать ни женского тепла, ни тепла домашнего очага.

— Надеюсь, до свидания, — сказала женщина на пороге.

— До свидания, Розика. Thank you. У решетки он обернулся и помахал рукой. «Thank you», — повторял про себя штурман, удаляясь от дома. В эту единственную за весь разговор английскую фразу он вложил и свое разочарование, и злость на себя, и отчаяние, которое схватило его за руку, словно невидимый спутник. Все в нем точно окаменело.

III

Ни в этот вечер, ни на следующее утро штурман не появился в столовой, но никто этого не заметил. Он пришел к самому концу второго завтрака, сел за пустой столик, наспех поел и, возвратившись в комнату, снова растянулся на постели.

Около пяти часов заревели громкоговорители. Вызывали экипажи, а через некоторое время постучали и к нему.

— Что это?

Рассыльный протянул ему листок бумаги: «Сегодня ночью лейтенанту Рипо приказывается принять участие в боевой операции в составе экипажа капитана Ромера». На приказе стояла печать штаба эскадры.