Генри Уильямсон - Выдра по имени Тарка

• Название: Выдра по имени Тарка
• Автор: Генри Уильямсон
• Издательство: Мир
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1979

Книга известного английского писателя-натуралиста Генри Уильямсона о жизни малоизученного дикого животного — выдры по праву считается классической: впервые изданная в 1927 г., она выдержала десятки изданий и переведена на многие языки.

Превосходное знание флоры и фауны юго-западного побережья Англии, высокое литературное мастерство, а главное — любовь автора ко всему живому и его озабоченность судьбами наших «братьев меньших» не оставят равнодушными читателей самого разного возраста и интересов.

---

Выдры ловили угрей у отмелей на глазах у голодных цапель; те без умолку сердито кричали низкими, хриплыми голосами. Когда выдрята наелись, они стали возиться на песке, убегая все дальше и дальше, пока не очутились позади цапель на гряде гальки, где торчали полузасыпанные коряги. Кроншнепы — те, кто не нашел себе пары и не улетел на вересковые пустоши и болота, — вспархивали с «горок» и уносились вдаль, приливную полосу.

— Хью-и-ик!

Таркволь, игравший с дырявой тульей шляпы — рыбаки всегда держали наживку в старых парадных котелках, — услышал свист и кинулся обратно в заводь. «Крарк!» — вскричал Старый Ног и взлетел перед ним, бороздя пальцами воду. «Кэк! Кэк! Кэк! Кэкк!» — его подруга и молодые цапли взлетели следом. Старый Ног перемахнул через мост, но, услышав шум прилива, повернул и понесся вверх по речной долине. Остальные цапли — за ним. С пронзительным «гарк! гарк!» он бросился на них. Старый Ног был измучен: много недель подряд он, голодный, отрыгивал почти все, что ловил, в прожорливые глотки уже оперившихся птенцов и частенько — в прожорливую глотку подруги. «Крарк!» — на этот раз довольно. Старый Ног остался один.

Всю неделю выдры приходили ночью в заводь, пока отлив, который с каждым разом начинался все поздней и поздней, не перешел на день, и охота прекратилась. Однажды вечером, когда лишь верхушка Кумжевого камня у Протокового моста виднелась во вздувшейся после грозы реке, Тарка, Белохвостка и четверо выдрят поднялись вслед за косяком кумжи к мельничной запруде. Они пробыли там до восхода солнца и поймали несколько рыб в уже опавшей и снова чистой воде. Приют Ясеней-Близнецов остался далеко позади, поэтому днем выдры отдыхали в вымоине под дубом, куда можно было попасть через вход под водой. На следующую ночь выдры двинулись дальше, они ловили рыбу и пожирали ее на камнях и мелях, а затем ныряли за новой добычей.

Таркволь плыл рядом с Таркой; выдренок был ловкий и быстрый, как его родитель, и иногда выдергивал рыбу у него изо рта. Они кувыркались и шумно возились, хватая друг друга пастью за хвост и голову, словно намереваясь укусить. Их радостный свист раздавался далеко по реке; донесся он и до Старого Нога, когда тот плыл по небу в меркнувшем свете луны.

На следующую ночь луна поднялась еще бледнее, и на рассвете Белохвостка повела выдрят вниз по течению, Тарка отправился дальше один, но повернул обратно и позвал Белохвостку к Протоковому мосту поиграть вместе в последний раз.

— Хью-и-ик!

Они играли в старинную игру, известную всем здешним выдрам еще до прихода римлян. Они гонялись друг за другом вокруг волноломов среднего быка, пока звезды не затопило небесным приливом, надвигающимся с востока, пока на горизонте не потемнели деревья, не взмыли с песнями жаворонки.

— Хью-и-ик!

Таркволь вылез вслед за Таркой на берег, не слушая призывов матери, и побежал по выдриной тропе к следующей излучине. Поплыл за отцом вверх по реке и вновь срезал путь через пойму до поворота, но тут, напуганный дневным светом, возвратился к воде и спрятался под явором. А Тарка продолжал подниматься по реке еще несколько миль и наконец подплыл к убежищу в тенистой запруде, где играла, прыгала кумжа. Солнце выглянуло из-за холмов, месяц садился, как перо, уроненное летящей к дому совой. Журчала вода. Тарка спал, и ему снилось, что он приходит с Таркволем к неведомому ему морю, где вдоволь еды и никто не охотится на выдр…

18

В половине одиннадцатого утра у моста ниже Черной заводи остановился крытый автофургон. Из кабины водителя вышли трое мужчин; при звуке их шагов в кузове раздалось глухое рычанье. Услышав голоса гончих, затявкали два терьера — Кусай и Зуботычина, — натянув поводки, которые держала девушка в куртке и короткой синей саржевой юбке.

У обочины дороги уже выстроились шеренгой автомобили. Мужчины, женщины и дети, которые съехались на охотничий сбор, стояли возле своих машин или разговаривали у каменного парапета моста. Некоторые мужчины опирались на длинные ясеневые колы, смазанные льняным маслом и окованные железом; сверху вниз на них шли зарубки, отмечающие количество убитых ранее выдр; две зарубки наперекрест означали, что за один раз было две жертвы. У женщин колья были поменьше и потоньше, из побега ясеня или из бамбука. Были там палки из терна, тонкие ореховые трости, длинные, крепкие рябиновые шесты; у одного мальчика была слегка заостренная ручка от щетки. Он воткнул ее в крапиву, чтобы другие ребята не увидели нарезки на конце. Зарубок на ней не было.

Все люди повернулись к собачьему фургону. Старший егерь и выжлятник подняли заржавленные бортовые крюки на задке и опустили борт. Гончие кубарем посыпались на землю; они встряхивались, поскуливали, часто и громко дышали, вывалив языки, радуясь свободе после езды в жарком, тесном фургоне. На собак любовались, их гладили, похлопывали, называли по именам; они чесались, катались по земле, лизали друг другу шею, заглядывали людям в лицо. Молодые гончие, которые еще помнили те дни, когда они резвились на воле, разыскивали своих прежних друзей-людей, нюхали, тыкались носами в карманы, где лежали печенье, сандвичи и пирожки. Выжлятник сзывал их по именам и тихонько похлопывал арапником возле самых беспокойных. Тут были все: и Грач, и Звонарь, и Горлан, и Певчий, Росинка, Морячка, Кэролайн и Русалка, Браслет, который улегся и уснул, Повеса и Актер, кривой Болиголов и остальные ветераны: Дева, Ураган, Бедолага и Менестрель, с ввалившимися от старости глазами, Плевел и Зубан и устроившийся перед ними Весельчак. К ним прибавились две молодые гончие того же помета, сыновья Капкана и Росинки — Урван и Хват.

Капкан — черная голова в белых шрамах от давних драк — сидел в стороне, мрачный и отчужденный, не упуская из виду ловчего в желтом жилете. На правом ухе пса была метка от зубов выдры — ее оставила мать Тарки два года назад, когда Капкан сунулся в дупло упавшего дуба. Арапник выжлятника тщетно щелкал возле него; Капкан чуть шевельнул головой, оскалил зубы и зарычал, скосив глаза на нога псаря: старый выжлец ненавидел его.

Капкан.

На них смотрели люди. Выжлятник чувствовал, что попал в глупое положение и, резко прикрикнув на Капкана, вытянул его арапником. Рычание стало еще более угрожающим. Гончая рычала сквозь зубы, черные зрачки немигающих глаз уставились на врага. Увидев, что Хват направился к мосту, выжлятник с облегчением побежал вслед за ним. Капкан отвернулся, ни на кого не глядя.

Новые автомобили спускались с холма к мосту и останавливались у обочины. Каждую весну в течение недели, известной под названием Недели совместной охоты, в долину Двух Рек приезжали из соседнего графства члены охотничьего клуба со своими гончими, так что местная стая могла через день отдыхать. Съезжались сюда и охотники на выдр с разных рек Британии, текущих на юг, восток и запад. Их костюмы пестрели, как стрекозы над ручьем. Белые котелки, темно-синие куртки и гольфы и белые бриджи охотников из Черитона; белые шляпы, бриджи, гольфы и красные куртки охотников из Калмстока; голубые куртки с кремовыми воротниками, кремовые бриджи и голубые гольфы охотников из Суррея, Кента и Суссекса; охотники из Дартмура с головы до ног — от стеганых шапочек до башмаков — в темно-синем, только шарф на шее белый; охотники из Уэссекса — в зеленых «двурогих» шапочках, зеленых куртках, пунцовых галстуках, белых бриджах и зеленых гольфах. Самый нарядный костюм, по мнению двух оборванных мальчишек, был на толстом, похожем на моржа мужчине, который весело, хотя и грубовато, перешучивался с друзьями. Он сверкал и переливался на солнце багрянцем, лазурью и медью, этот охотничий костюм западных графств.

Вскоре после приезда фургона одиннадцать смычков гончих и два терьера, которые с такой силой рвались вперед, что чуть не душили сами себя ошейниками, валили позади старшего егеря через двор фермы к реке. Егерь окликал их по именам, гнусаво «ворковал»: «Ку-у-у-ор-орн-ер! У-уар! У-уар!». Гончие, помахивая правилами, счастливые, валили, не нарушая порядка, радуясь звукам, обещавшим им хороший гон — главную их работу и забаву, — если они не будут разбегаться и не станут обращать внимания на запах уток, кошек, отбросов, мышей и пирога с вареньем в руке фермерского малыша. Проходя через двор, собаки вели себя на редкость примерно; они любили егеря, который кормил их и вытаскивал из лап колючки и никогда не бил арапником, хотя изредка клал неприятное лекарство им на язык и до тех пор сжимал морды и поглаживал по горлу, пока они не проглатывали его. Собаки прекрасно понимали его «у-уар! у-уар!» и прочий собачий язык; под его «воркованье» даже Капкан забыл рыкнуть на Хвата, когда тот, отпрянув от котенка, толкнул его. Два самых сильных чувства, которые владели Капканом, помимо тех, что волновали его в псарне, были ненависть к выдрам и уважение к старшему егерю.