Джейн Вигор (Рондо) - Письма леди Рондо

• Название: Письма леди Рондо
• Автор: Джейн Вигор (Рондо)
• Жанр: Биографии и Мемуары

Воспоминания Джейн Рондо, супруги английского посланника при российском дворе в царствование Анны Иоанновны. Представленные в виде писем к английской подруге, содержат в основном бытовые наблюдения и дворцовые сплетни. Являются ценным источником сведений о людях императорского Двора "из первых рук".

При подготовке электронной книги использовано цензурное издание 1836 года.

---

Я думаю, он таков и в любви и в дружбе и могу уверить всякого, что кто ни вверится ему, тот узнает, что я говорю правду. Теперь он в силе и первый при дворе после герцога Курляндского и кажется, любимец императрицы, но не соперник Бирона. Принц Гессен-Гомбургский [114] теперь в отсутствии; он по интригам Миниха, в продолжение двух или трех лет начальствует над войском в отдаленной от столицы провинции [115]. Впрочем, он нигде не совершил ещё никаких подвигов, чтобы заставить всех говорить о себе. Миних и принц совершенно различны характерами, посему не удивительно, что они не могут сойтись один с другим. Принц по виду и поступкам совершенный солдат, только благовоспитанный, ласковый и откровенный. Редко обедает или ужинает без гостей, где бы он ни был. Общество его состоит частью из людей должностных, часто из друзей. С женщинами он вежлив без притворства. При дворе он обязан по своему важному месту танцевать и он танцует с видом добродушного солдата, и часто шутить сам над недостатком в себе ловкости и приятности. Он обожаем солдатами, любим и уважаем каждым человеком. Его лицо выражает какую-то серьезность, но при всем том видно, что он добродушен; — но Вы требованиями своими наводите на меня страх — я боюсь писать вам о таких вещах. Вы требуете от меня ещё описания страны, характера народа; это тоже что от государственного министра требовать совета, как кроить платье. Впрочем, хотя я описываю Вам предметы так, как они представляются моему слабому рассудку, но не удивляйтесь, если мои суждения будут и ложны. Если Вы по своей снисходительности найдете что-нибудь занимательное в моей болтовне, то это будет предел моих желаний и пр.

ПИСЬМО XXIII

Милая моя,

Я сердита на Вас за то, что Вы сказали Госпоже С. о нашей переписке; вследствие этого дано приказание от Г * [116] исследовать ссору между двумя дамами. Впрочем, я не думаю, чтобы из этого вышли важные следствия — может быть, только на счет их посмеются при дворе. Чтобы ввести Вас в эту историю, я считаю необходимым дать вам понятие об этих дамах и об их происхождении. Достоинством они обе равны, обе жены чужестранных Министров, живущих при Русском дворе.

Одна из них дочь французского генерала, который перешел в службу в другое Государство. В это время родилась героиня моего рассказа. Один знатный вельможа прежде всех приобрел её любовь, спустя несколько времени женился на ней и занял теперешний пост. Другая дама — дочь Гамбургского ремесленника, и вышла за графа, который имел нужду в деньгах, как она в титуле сиятельства [117]. Она прибыла ко двору без совершенного знания придворных условий, другая дама, выросшая при дворе, сделалась её руководительницею и наставницею. Но дружество двух красавиц редко бывает продолжительно; так случилось и на этот раз: каждая воображала, что она имеет право на сердца всех мужчин, каждая хотела видеть вокруг себя сколько можно больше обожателей и старалась отвлечь их от соперницы. В той и другой, естественно, зародилась зависть, которая обнаружилась сперва холодностью, потом остроумными насмешками.

Наконец в одном большом обществе, где каждая из них старалась привлечь к себе одного молодого человека, во время общего разговора, произошло столь сильное столкновение, что графиня не могла удержаться, чтобы не наговорить колкостей своей сопернице; её соперница, напротив, отвечала на это хладнокровием и презрением. Графиня вышла из себя, — «в каком странном мире мы живем!» сказала она; «да это правда,» отвечала другая, «свет странен, и особенно с тех пор, как дрейеры вообразили, что они червонцы.» При этих словах графиня заплакала и вышла из-за стола. Я думаю, Вы также нетерпеливо хотите узнать смысл этой колкости, как в то время хотелось знать мне. Я должна вам сказать, что прежнее имя графини было Дрейер; дрейером в Гамбурге называется также монета ценою в полфертинга. С этой минуты между соперницами началась открытая война, которая простерлась так далеко, что приверженцы той и другой являлись ко двору и в другие места в любимых цветах их повелительниц — их назвали полком серым и красным. Сами предводительницы нападали везде одна на другую и подавали повод к беспрестанным над собою насмешкам. Бедная графиня была везде побеждаема и не могла поддерживать борьбы. Она теперь решилась её не возобновлять, потому что совсем не может владеть собою, напротив, её соперница всегда показывает спокойствие, и, наговорив колкостей, сохраняет приличие и благородное обращение. Графиня одарена от природы истинным остроумием — во время борьбы она обнаружила много блестящих качеств, худых и хороших; оставив эту ссору, она нашла больше обожателей, и, если уже должно сделать признание пред Вашею строгою добродетелью, то я скажу, что я её люблю. Надеюсь, что Вы будете ко мне снисходительны и не будете меня порицать за то, что я, не обращая внимания на её поведение, вошла с нею в короткие связи.

Я рассказала вам подробно об этом глупом происшествии, хотя повторять оное с моей стороны было бы весьма непростительно, но Вы хотели этого, а обязанность болтать с Вами о таком соблазне не сделала меня столь глупою, чтобы я прибавила что-нибудь лишнее. Я люблю так истину, как Вы уверены, что я есмь и проч.

ПИСЬМО XXIV

Я страшилась распечатать Ваше письмо, сознавая в совести, что преступила ваше приказание, не отвечать Вам на то, о чем Вы пишете из Англии, но только описывать то, что найду замечательного в России. Вы писали мне, что я получаю от Вас известия обо всех моих друзьях, живущих в Англии, и потому мне нет нужды предлагать Вам вопросы. Но я Вас поймала, Вы виноваты против меня, и вот как: Вы ничего не написали мне об юношеской ветрености девицы N. Ежели она пишет мне правду, то она пьет горькую чашу. Правда, она худо сделала, что вышла за такого человека, но дело уже сделано, теперь должно не порицать её за ошибку, но подумать, нельзя ли как помочь. Она убеждена, что Вы могли бы помочь ей, если бы знали о её отношениях. Я посылаю к вам её собственный рассказ о своей участи, ибо я сделала бы несправедливость рассказав вам эту историю своими словами. Я писала ей, что сделаю так, и думаю что она посетит Вас. Но я боюсь, её суждения не так основательны, как сильны её выражения, и потому я прошу Вас оказать ей снисхождение. Вы скажете, что «благоразумие должно управлять всеми нашими поступками», Вы думаете, что всякий человек может отличаться такими высокими качествами, как Вы? Нет, таких людей немного, и, если Вы в этом случае не откажетесь от Вашей обыкновенной суровости, то я не знаю, чем Вы лучше её тетки, которая, как я воображаю, сердится на то, что племянница осмеливается её оскорблять и не обращает внимания на худые от того следствия.

Это дитя вверено было её попечению и должно было ей повиноваться; но малейшее подозрение, что оно хочетъ независимости, стало навлекать её гнев; но когда эта страсть воспламеняется, тогда всякое оправдание лишь умножает пламень. Если бы тетка была способна содействовать счастью племянницы, то они наслаждались бы им, но Вы знаете, и я никогда не думала, чтобы она имела сколько-нибудь нежности. Дай Бог, чтобы я обманывалась! Я жалею об этой бедной малютке, которая с младенчества была воспитана в совершенной свободе; малейшее противоречие раздражало её; и этот быстрый переход от свободы к суровому обращению тетки, в такие лета, когда она ещё не могла судить дальше настоящего, действительно мог привести к такой развязке, какая последовала. Но мне не нужно было рассуждать об этом, я знаю, что Вы сами будете судить об этом правильно и снисходительно.

Что касается до любопытного г. М., который желает знать, «бываю ли я в русских банях», то он не стоит ответа и заслуживает презрения как человек, воображающий, что он говорит остро, тогда как говорит нелепость.

Я сержусь на Вас за то, что Вы, рекомендуя мне вашего друга, пишете огромную апологию. Г. Р. [118] уверяет Вас через меня, что он употребит все зависящие от него средства доставить ему место и чин. Простуда воспрепятствовала ему вчера быть при дворе, и потому я сама отправилась с моим юным героем к фельдмаршалу [119], к коему сперва представляются все вступающие в военную службу. Он принял его ласково и представил Её Величеству. Государыня сказала, что «он прекрасный молодой человек и должен быть определен в службу. Ему нужен наставник, прибавила она, если хочет иметь успех». Я сказала фельдмаршалу, что «кандидат одарен живым умом, и не без честолюбия». Он усмехнулся и сказал: «это видно». Мне остается желать, чтобы в нем с летами как развивался ум, так и возрастал военный жар. Г. Р. и я немало смеялись, как эту куколку величали «моим героем»; куда его определят, теперь ещё нельзя сказать. Я думаю, впрочем, что Вы уже совсем потерялись в моей болтовне.

ПИСЬМО XXV

Милая моя,