Елена Серебровская - Весенний шум

• Название: Весенний шум
• Автор: Елена Серебровская
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1958

"Весенний шум" — вторая книга трилогии "Маша Лоза". Формирование характера советской женщины — детство, юность, зрелость главной героини Маши Лозы — такова сюжетная канва трилогии. Двадцатые, тридцатые годы, годы Великой Отечественной войны — таков хронологический охват ее. Дружба, любовь, семья, чувства интернациональной солидарности советского человека, борьба с фашизмом — это далеко не все проблемы, которые затрагивает Е. П. Серебровская в своем произведении.

---

Представитель (не смущаясь): Да что вы, ребята, маленькие? Раз сказано в три, — уйдет в семь. У нас на Памире иначе не бывает.

Все (хором): Ура! (Бегут за билетами. Занавес.)

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ. 29 мая 1941 г.

Машина, переполненная пассажирами, среди коих — В. Л. и его спутники. Сзади мелькают панорамы Памира. Машина спускается с перевала Талдык, 3625 метров.

В. Л.: А письма я домой так и не написал. А теперь просто глаза разбегаются. Быки дерутся, горы в снегу, пиши — не хочу. А вон там, ребята, Заалайский хребет.

1-й студент: Здорово! Какие это горы?

В. Л. (с видом знатока вынимает карту): Это пик Зари Востока. А вот там — пик Ленина. Дальше не видно, но там еще есть пик Дзержинского и пик Свердлова.

1-й студент: Ой, а там еще появились пики. Да они еще выше…

2-й студент: Так это, может быть, и есть пик Ленина?

В. Л. (прячет атлас): Я отказываюсь работать в таких условиях. (Из-за скалы появляются новые и новые пики. Потрясающая панорама Заалайского хребта развертывается во всей своей красе. Машина летит полным ходом, пересекает Алайскую долину и подымается к перевалу Кзыл-Арт, 4300 метров.)

2-й студент: Ну и подъем! Наверное, спуск будет ужасен. (Машина спускается метров на 100 и едет целый час по равнине.)

3-й студент: Ну и скука. Все одни и те же глиняные горы. Меня с них тошнит.

В. Л.: Тебя не с гор тошнит, а с высоты. Здесь больше 4000 метров. Ты лучше смотри туда!

Впереди блестит соленое озеро Кара-Куль. Его голубые просторы ограничены громадами гор, среди которых вдали виднеется массив пика Сталина. Все любуются озером. В это время начинается пурга, все ежатся от холода — машина идет по Долине смерчей. Затем проходит Долину бронированных гор — горы из смолистых сланцев, блестят на солнце, как металлические. Река еще не вскрылась и блестит снежной полосой. После перевала Ак-Байрам (4700 метров) начинаются обширные безводные долины. На десятки километров ни воды, ни жилья, ни травинки, ни птицы.

В. Л.: Ну так и быть, черкну домой открытку…

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ. 12 июня 1941 г.

Рушан. База геологоразведочного треста.

2-й студент: Вот мы и расстаемся. А долго мы ехали вместе.

1-й студент: Да. Вместе брали штурмом хорогский ресторан, вместе составляли авансовые отчеты, вместе тратили последние деньги. А теперь мы уже во власти своих начальников.

В. Л.: А я так письма домой и не написал.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ. 18 июня 1941 г.

Кишлак Чадут.

В. Л.: Наконец-то я могу написать письмо домой. Все никак собраться не мог. А теперь так много интересного накопилось. Ведь только два хребта — Рушанский и Шугнанский — могут затмить весь Кавказ от Эльбруса до Арарата. Путь по Бартангу, который занял шесть дней, тоже представляет собой что-то потрясающее. Одна переправа через буруны реки чего стоит! Когда смотришь на переправляющегося ишака или лошадь, когда животное погружается целиком под воду и все время несется в стремительном потоке, то становится не по себе. А вершина! Крохалев Витька, облазивший весь Кавказ, не видал и трети того, что увидел я за эти дни. А я еще не приступил к работе.

Письмо отсюда идет 40–45 дней, проходя все перевалы и хребты Памира, мчится на поезде, самолете, машине, трясется на ишаке. А потому не взыщите, если письма будут приходить еще реже.

До чего повезло мне, черт побери, что родился я на такой земле, такой необыкновенно красивой, такой богатой. Последнее мы, геологи, подтвердим в ближайшее время с новыми доказательствами».

* * *

Июнь был теплым на редкость, весь в сирени, в кудрявой сирени, розовой, белой, голубой, лиловатой. Сирень продавали на улицах, на всех перекрестках, продавали по дешевке, чтобы не успела увянуть.

Вечером Маша вышла в Ленинский парк передохнуть, — все эти дни она подолгу сидела за столом, разбирая и приводя в порядок свои записи.

Неторопливо шла она по знакомым аллеям, вдыхала запах цветущего табака и гераней. Высокие деревья покачивали ветвями, сильные, неподстриженные деревья. В зеленом кружеве листьев посвистывали синицы, а на вершине высокого серебристого тополя заливался соловей.

Маша вышла к Кировскому мосту. С набережной у Дома политкаторжан, за гладью величественной реки виднелась решетка Летнего сада. Певучая решетка, застывшая музыка, — недаром какой-то иноземец плыл сюда Балтийским морем только затем, чтобы увидеть эту решетку. Здесь ребенком гулял Пушкин. Здесь Герман встретил впервые Лизу. Здесь, возле ажурных ворот Летнего сада, Каракозов стрелял в царя.

Маша взглянула на Кировский мост. Гладкая покатая дорога, вознесенная над широкой рекой… Под этим мостом пролетел отчаянной смелости человек Валерий Чкалов, пролетел, чуть не коснувшись крыльями стальных ферм. Маша проезжала в том месте на лодке, — не очень-то широки здесь пролеты!

А перед мостом голубела в вечерней дымке Выборгская сторона. Дымили заводы, и люди, как здоровая, горячая кровь в вены, ритмично вливались в цеха и мастерские, чтобы отхлынуть через восемь часов, уступая место другим.

Выборгская сторона… Первый социалистический договор, турбины для Днепрогэса… Здесь жили хозяева государства, здесь жили Машины друзья, соавторы ее диссертации. Отсюда вышел Максим, герой трех кинофильмов, веселый парень с гармонью на ремешке, ставший в семнадцатом году начальником государственного банка.

Нечего кривить душой — жалко уезжать из такого города. Но в том-то была и сила, что славный город не копил бессмысленно свои человеческие богатства. Он множил их ежечасно и рассыпал щедрой рукою по всей стране, — ленинградцы ехали работать в Белоруссию, в Сибирь, в Казахстан, на Дальний Восток.

Маша потрогала рукой красноватый гранит набережной. Он еще хранил дневное тепло, медленно отдавая его руке. Внизу тихо плескалась вода, полоща гранитный отвес. Вдоль набережной со стороны реки тянулась надпись. Огромные белые буквы: «Якорей не бросать».

Кораблям хорошо, а вот люди… Они бросают якоря без спроса, они привыкают друг к другу, и к городу, к его домам, деревьям, вот к этим камням, на которых написано: «Якорей не бросать».

Теплый июнь шел по улицам города, с Марсова поля спускался Кировским мостом на Петроградскую сторону. Окутанный теплым июньским ветром, по мосту шагал Костя Добров. Он возвращался из Публичной библиотеки. Женщина на набережной увидала его издали, она ждала, когда он подойдет. С нею вместе он уедет отсюда через какой-нибудь месяц и, может быть, навсегда.

Костя поцеловал ее, словно долго был с нею в разлуке. И они неторопливо двинулись домой, мимо памятника «Стерегущему», по улице Красных Зорь, носившей теперь имя Сергея Мироновича Кирова. Удаляясь от набережной, две фигуры становились все меньше и меньше, и вскоре растворились в кудрявой зелени парка.