Ирина Сталькова - Шестеро в доме, не считая собаки

• Название: Шестеро в доме, не считая собаки
• Автор: Ирина Сталькова
• Издательство: Знание
• Жанр: Публицистика
• Год: 1989

Народный университет

Педагогический факультет

№ 4 1989

Защитить от простуды и синяков, оградить от недобрых слов — работа одинаковая для всех мам на свете. Но главное, научить ребенка быть человеком, дать сыну и дочери силу и умение отличать плохое от хорошего, противостоять злому. Обо всем этом узнает читатель из новой книжки многодетной матери Ирины Стальковой.

---

Помнится, в нашем 1-м классе из 25 человек в первой четверти отличников было 18, а золотая медаль была вещью вполне обычной. Я тут как-то мини-исследование провела, опросила своих коллег лет 45–50 насчет школы, оказалось, чуть ли не каждый третий кончил школу с золотой медалью.

Не «липовые», значит, медали были, это ученые, доценты, профессора.

Нынче у меня дети в школу ходят, и ни в одном классе больше одного, ну в крайнем случае двух отличников не бывает, а часто и ни одного, да и хорошистов раз-два и обчелся. Зато такого ребенка, чтоб не было текущих двоек и троек, фактически нет. У всех — тройки, понимаете, у всех! Могу сказать почему: ну, первое — опять скука: несмотря на все запреты, ставили и ставят за отсутствие линеек, карандашей, ручек, физкультурной формы, угольников, тетрадей, красок, кисточек, альбомов, транспортиров, контурных карт, ластиков и прочая, и прочая, и прочая двойки, а потом, хоть и пять получи, выводится-то средняя — пять плюс два — семь да пополам — три с половиной, ну и чтоб завышения не было — тройка.

Второе — двойки «воспитательные»: не слушал, не сделал, не смотрел, не писал — два по математике и русскому, географии и истории. А также наоборот: делал (голубей), смотрел (в окно), слушал (товарища), писал (записку) — двойки по остальным предметам. Дочка-второклассница приносит двойку по физкультуре: смеялась на уроке. Но ведь не на контрольной по физике — на физкультуре! Ведь для этого и нужна эта физкультура — побегать, попрыгать, посмеяться, поиграть. И родителям: примите меры! Да как же я приму их, если меня нет в классе! Ведь не пишу же я в дневник учителю: примите меры, сын не хочет мыть посуду. Впрочем, я не точна: я должна бы, по мысли авторов школьного дневника, писать доносы на своего ребенка, т. е. ставить оценки (естественно, не завышая их) за домашний труд, за его любовь ко мне, его помощь мне. Когда-то мы такие стишки учили: «Мать за каждое „люблю“ платит дочке по рублю», очень смешно было. А теперь по справедливости: за каждое «люблю» — пятерка, за «отстань» — двойка. Так мы их, детей этих, возьмем в педагогические клещи — и не вырвутся, не вывернутся, всех причешем и уши им вымоем, всех в люди выведем.

Но это я отвлеклась, а «воспитательные» двойки тем временем суммируются с оценками за знания, и ставится средняя тройка. Это еще что — за поведение! Я как-то зашла узнать, почему у сына три по черчению, а учительница мне объяснила: «Мне его характер не нравится!»

Есть еще и вовсе случайные двойки, так называемые коллективные. Класс чего-то взбудоражен: или только что физкультура кончилась, или солнце пригрело, или Иванов смешные рожи корчит — учитель никак не может установить тишину, и тогда он выставляет столбик двоек, всем тридцати пяти ученикам в журнал. А говорят, учителя боятся проверок! Ничего они не боятся, а то бы не было этих аккуратных змеючек друг над другом.

Есть двойки и тройки за помарки и исправления, а начнешь говорить, сразу возражают, что инструкция такая есть, мол, снижать. А уж эту-то в отличие от той, что, дескать, не снижать, не выполнить ну никак нельзя, ни-ни! Не может быть такой инструкции, чтобы каждому первачку за каждую каракулю — тройку, чтоб каждому десятикласснику за каждое зачеркнутое в сочинении слово — один балл долой: нечего тут соображать в процессе, раньше надо было думать!

Учитель вошел в класс — инструкция осталась за дверью, а совесть он взял с собой. У меня дочка-первоклассница как-то понесла в школу макулатуру: «Мама, мы всем классом спасем одно дерево». Вернее, ей было трудно нести, брат за нее тащил до школы, ну а уж обратно она эти пять килограммов бумаги и два литра слез волокла сама — оказывается, надо было связать в пачку, а она в пакете принесла, и у нее не приняли. Честное слово, другой бы ребенок эту бумагу до первой помойки донес, а моя дурочка назад принесла: «Мама, давай свяжем!»

Неужто и на это инструкция есть, чтобы ребенок обязательно плакал всю дорогу до дома? Учительница ее не злодейка, милая и хорошая, но что ж она сама-то не догадалась связать? Не нужна эта макулатура — так хоть выкинь ее, но маленькому-то зачем это безразличие к нему демонстрировать? Может, найдено слово? Учителя БЕЗРАЗЛИЧНЫ к детям, вот они и не смотрят, кто там пошел домой в слезах от записи в дневнике или от очередной двойки, нет им дела, почему мальчишка, набычившись, смотрит в пол и бурчит что-то под нос, какие там обстоятельства, что опять девчонка тетрадку забыла, вот они и твердят это святое слово «справедливость» с утра до вечера, будто они точно знают, кого в какой пропорции карать.

Есть просто подлые занижения, иначе не назовешь. У меня в группе был студент, у него по всем предметам в школе все годы были пятерки, но в 10-м классе ему вывели в году «хорошее поведение», понимаете, не «примерное», а просто хорошее. «Дима, — спрашиваю, — что вы такое сделали, что уж никак нельзя было „пять“ по поведению поставить?» Смеется. Трусы и подлецы ему поставили, но он снисходителен: «Да вы же знаете, медаль так трудно утвердить». И лентяи его учителя, трудно им.

Или вот еще история о «справедливой» оценке. У дочки в классе есть девочка, которую родители, что называется, «держат в строгости», а у бедняжки день рождения совпадает со школьными зимними каникулами. И родители ее предупредили: «Будет хоть одна тройка — ни Нового года, ни дня рождения не будет!» Отменим, так сказать, твое существование, троечница несчастная! Этот родительский «дамоклов кнут» широко обсуждался в классе, и учителя все о нем знали, но по физкультуре девчонке тройку-таки поставили — заслужила за что-то. Не верю, что это справедливо! Не верю, что это и есть новое в педагогике — восстановление справедливости, реформа, борьба с процентоманией.

У меня есть знакомый 83 лет, он рассказывает, как когда-то не выучил математику, а почему — уже забыл. Зато не забыл за 70 лет, как учитель сказал ему: «Вы сегодня не знаете урока, но это случайность, садитесь и выучите в следующий раз». И не поставил двойку. А ученик почему-то не пошел по «плохой дорожке» от этой невосторжествовавшей справедливости, прожил честную, трудовую жизнь. И таким образом поговорим о тех двойках, которые поставлены за незнание урока, уж эти-то справедливые и нужные. Они говорят о том, что ученик Петров 20 сентября данную тему не знал. А если он 21 сентября эту же тему выучил и ответил, то рядом с заслуженной двойкой поставят заслуженную пятерку — но сумма-то опять три с половиной. Ну и что же отражают эти три с половиной? Знания Петрова? Нет, эти знания мы оценили на пять. Его прилежание, но это другая графа. А это ему наказание вместо порки, гуманное такое. Пусть порют несознательные родители (примите меры!), а мы справедливую оценку поставили. А потом за эту же двойку — наказание. Еще и попрекают: «Учишься на двойки и тройки!» Но ведь он исправил! Это не имеет значения. А вот в джунглях, где жил Маугли, был такой Закон Джунглей, одна из прелестей которого состоит «в том, что с наказанием кончаются все счеты. После него не бывает никаких придирок».

Уже подняли зарплату учителям, уже увидели мы по телевизору, что можно работать по-другому, уже мои студенты в школу пришли учить, а все то же тоскливое серое болото троек, двоек, раздражения, что дети не умеют, не знают, не хотят и т. д.

Я всегда прошу пятикурсников, работающих в школе, приносить на занятия детские тетрадки с языковыми ошибками, чтоб мы могли вместе эти ошибки разобрать, найти их причину и т. д. И вот в прошлом году мне принесли тетрадку восьмиклассницы — вся группа лежала от хохота, а мне было не до смеха. Девочка — дитя всеобуча, ей бы не надо учиться, во всяком случае, в обычной школе, она больна. Но невежество ее учителей, как профессиональное, так и нравственное, не дает им ни понимания, ни сочувствия. Они ведь и в классе ее на смех поднимают. Я их этому не учила, но я чувствую себя причастной к этому смеху. «Товарищи, — говорю я им, потому что это уже мои товарищи по работе, какие есть, — вот у ребенка ноги нет, а учитель физкультуры велит ему бежать, он бежит и падает — неужели смешно?» — «Нам никто этого не говорил, — говорят они. — Так что же нам делать, не учить ее?» — «Не знаю, что, — отвечаю честно, — но мне кажется, учитель должен как можно чаще думать о своем незнании, неумении, а то ему не понять ребенка. Ребенок не знает — это не смешно, не умеет — это не страшно, потому что и мы с вами не знаем и не умеем». Не понимают: «Но ведь ошибки надо исправлять! У нее же ошибки — вот, и вот, и вот. Мы же должны быть справедливыми: сколько заработал, столько и получи». Нет, видно, долго еще просительно заглядывать родителям в неумолимые учительские глаза: «Ведь он хороший мальчик, ведь вы его не оставите на второй год?» Это ведь еще студенты пока, учителями они будут даже не завтра, а заговорила я тут как-то с ними о гуманности к так называемым слабым, так группа как один человек поднялась с мест, и стоя, эти милые девушки стали мне кричать: «А пусть родители переводят их в спецшколы!» И тогда я рассказала им историю о незаслуженной пятерке. У меня есть очень близкая подруга, которая в институте училась очень плохо, потому что совсем ничего не делала. Умный, добрый, хороший человек, она, что называется, «не удостаивала занятия усердием», а довольствовалась тройками, да и то не всегда с первого раза. Так и доучилась до последнего курса, так и добралась до последнего экзамена — по литературе. Ну а о том, что было на экзамене, я знаю от лаборантки, с которой тогда дружила. Ответила моя Люда как всегда кое-как, ну и комиссия была единодушна: «Тройка». Кто-то возьми да и скажи: «Ну, она рада будет, у нее четверок-то и нет почти». И тут проснулся дремавший профессор — литературовед, он такой был старенький, сгорбленный, и над розовой лысиной седые волосы — настоящий одуванчик, пока не начнет читать стихи. Он не больно-то вслушивался в невнятный лепет отвечающих, а тут: «Как это четверок нет? А пятерок?» — «Что вы, — засмеялись члены комиссии, — пятерок ни одной, это точно, да она же троечница». — «Так не может быть, — сказал профессор, — человек не может кончить институт, ни разу не получив пятерку». — «Может, может, у нее сегодня последний экзамен, она уже кончила». — «Нет, не может. Поэтому мы поставим ей пятерку». Все опять засмеялись забавной шутке старика. «Да ей тройки много!» — «Нет, мы поставим ей пятерку, кроме нас некому — экзамен последний. Я не подпишу тройку». Его уламывали почти час, предложили сойтись на четверке — он стоял мертво: «Только „отлично“». Весь свой научный и человеческий авторитет этот старый больной педагог положил на экзаменационный стол ради абсолютно незнакомой девочки. И победил! Нас, уже бывших студентов, позвали в аудиторию для объявления оценок. В напряженной тишине читают фамилии, и вдруг Людке — «отлично». Пауза — а потом — стыдно вспомнить — гомерический хохот. И то, чего не могли сделать ни вполне заслуженные двойки, ни проникновенные нотации, вдруг случилось. Людка вспыхнула и выскочила из аудитории. Много лет спустя она призналась мне: «Как же стало стыдно! Ах, если б кто раньше поставил мне эту пятерку — как бы я училась». — «Что же теперь, всем пятерки ставить?» — спросили меня. Нет, конечно, да и не в оценках дело. Я глубоко убеждена, например, что бывают такие обнаженно-искренние детские сочинения, которые припечатывать «баллами» просто безнравственно. «Так что, ничего не ставить?» — удивляются мои студенты. Нельзя придумать педагогические шпаргалки на все случаи жизни, зато непременно надо научиться видеть других людей, а не только себя. Чем раньше мы начнем учить ребенка этому умению, тем лучше. Может быть, сейчас его вывезли на прогулку в шерстяном одеяльце — учителя моих внуков. И поэтому я мечтаю, вспоминая Льва Толстого: «Я убежден в том, что я стариком 70 лет буду точно также невозможно ребячески мечтать, как и теперь». Мечты о том, какой быть школе, часто кажутся невыполнимыми, а иногда до удивления приземленными: ну, например, чтоб получение матпомощи не было унизительнейшим из школьных мероприятий, чтоб в школьной библиотеке было необходимое количество книг, указанных в программе по внеклассному чтению, чтоб физкультурная форма не размножалась до бесконечности: для зала и для улицы, для бассейна и для лыж, кеды, и кроссовки, и чешки, и лыжные ботинки с креплениями мягкими и жесткими, а шапочка обязательно шерстяная, а ушанка — ни в коем случае. Чтоб не было такого бюрократического внимания к цвету чернил и форме прически, зато было бы профессиональное умение опереться на сильные стороны характера ребенка и человеческое снисхождение к его слабостям. Вертится на уроке — еще не самый смертный грех, честное слово. Чтоб мы, родители, были союзниками в нелегком труде учителя, а они, учителя, помощниками в нашем родительском деле.