Евгений Федоров - Проклятие

• Название: Проклятие
• Автор: Евгений Федоров
• Издательство: АНО “НЕЗАВИСИМАЯ РЕДАКЦИЯ ЖУРНАЛА “КОНТИНЕНТ””
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999

Публикуя в № 95 повесть Евгения Федорова “Кухня”, мы уже писали об одной из характерных особенностей его прозы — о том, что герои его кочуют из одной повести в другую. Так и в повести “Проклятие”, предлагаемой ниже вниманию читателя, он, в частности, опять встретится с героями “Кухни” — вернее, с некоторым обобщенным, суммарным портретом этой своеобразной и сплоченной компании недавних зеков, принимающих участие в драматическом сюжете “Проклятия”. Повесть, таким образом, тоже примыкает в какой-то мере к центральному прозаическому циклу “Бунт” (полный состав цикла и последовательность входящих в него повестей указаны в № 89 “Континента”). Но, как и все остальные повести, как-то примыкающие к циклу “Бунт”, повесть “Проклятие” — произведение, рассчитанное на совершенно самостоятельное читательское восприятие: знакомство с предыдущими повестями Евгения Федорова совершенно не обязательно.

---

О новых временах, о перестройке, о Горбачеве слушает с интересом и вниманием, а вообще-то стал откровенно неидеологичен, как отрезало, в память о прошлом забил осиновый кол, вампир ностальгии не сосет душу, спасибо, сыты по горло, тоска зеленая, скука, скука, рожу кислую корчит, словно лимон заглотил. Нет и нет, Россию он по-своему любит, уважает, любит замечательную русскую интеллигенцию, но не верит в нее, соблюдает некоторые традиции, блины с красной икрой на масленицу, водочка, недавно на симпозиуме, в Италии где-то, делал доклад о религиозности позднего Пушкина (зря выбрасывал: и в Израиле пригодился бы Пушкин, ссора с Пушкиным — ссора с Россией, а Паша больше ни с кем не хочет ссориться), хорошо, корректно расставил акценты, закрыл тему, хвалили все, доклад понравился самому Лесскису. В их доме гостеприимство налицо, кутить так кутить, очень гостеприимен, у него всегда можно остановиться, встречает всех и каждого колдовской, солнечной улыбкой, на которую невозможно не купиться, все покупаются, голосище тот же, не изменился, до неприличия басовит, как из бочки, трое детей, лук на грядке, действительно большой ученый, в Иерусалимском университете играет роль (сказать “играет роль” — сильнее, чем “играет большую роль”), обскакал многих, замечен, уважаем, в этом качестве вполне благоденствует, у него отнюдь не пустячная, а приличная харизма, да поприличнее, чем у других хватких, недобросовестных наглецов, проныр, прощелыг и спекулянтов (всё на шермачка, всё дуриком), перевертышей, из осиного гнезда, ловких, бессовестных интриганов, прочей понаехавшей шантрапы, дряни, штакетника, швали, шушеры, шоблы, отмечен свыше, под интересной звездой родился, обозначен в полном смысле этого слова необыкновенной, чудесной судьбой. Можно сказать, честно и без всяких дураков побывал в душегубке, в натуральной газовой камере Освенцима, не скопытился, как его одержимая мать, как его краснощекие красавицы сестры, девки — кровь с молоком, сама жизнь, не только не сыграл в ящик, остался жив, но позвольте нам выражение, сыграл в жизнь (газовая камера как бы пошла ему очень на пользу, самое оно — оглушительное чудо! осмеяна, посрамлена медицина!), даже голова ни чуточки не болела, как у других и некоторых, намек, Божий знак на нем! В Израиле отличные шансы, зацелован, красное солнышко, фавора что надо, всё само в руки плывет и клеится к нему, галушки сами в рот скачут, да какие галушки! успевай открывай, везет невероятно, сказочно (Наполеону, большевикам до поры до времени баснословно везло, шахматисты сделали интересное наблюдение, везет сильнейшему); словом, речь идет о том, как он сделался царем, ну не буквально царем, нынче нет моды на царей, поговаривают, дошли слухи, вроде ему корячится портфель министра культуры. Может, всё брех пустой, а хорошо бы! пусть всё свершится, как в прекрасной сказке Ершова, младшему фартит, карты в руки, козыри так и идут, звезды подмигивают, судьба, как честная, старательная баба, во всю подмахивает ему, в Израиле он почтенная фигура, не какой-нибудь профессор кислых щей, а доброкачественный, большой лингвист, удался, для вечности что-то сделал, состоялся, всех затмил и за пояс заткнул, укрепил здесь науку, да там и нет настоящей, истиной в нашем понимании лингвистики, они даже не знают, что это такое, не доросли до нее! ну — Дима Сегал, Ланглебен и обчелся, Мельчук в США, учит дураков американцев, мозги им вправляет, чем является и должна быть современная наука о слове, отстали от нас на столетие. Отнюдь не странно, что Паша окружен ореолом, будущее у него в кармане, сознание вполне можно не перегружать излишне сентиментальной мечтательностью, дар, умеет совместить, казалось бы, несовместимое, не обычная еврейская борзовость, уникальные лингвистические способности и уникальная, энциклопедическая ученость (энциклопедист и эрудит) оценены по достоинству, нарасхват, очень преуспел, развернулся как ученый, эрудиция, сверхфилолог, острый аналитический, вышколенный ум, с весом в научной, университетской среде. Здесь он величина, органично вписался, не просто вписался, а полностью растворился (иврит в совершенстве знает — о чем говорить, способности к языкам сверхъестественные, на семи новых языках дует, и древние знает, греческий, латынь), реноме отличное, слава гремит, остается множить эпитеты, прибавлять хвалу к хвале, корифей, птица высокого орлиного полета, светило, профессор с оттиснутым знаком Божиим на челе и с преогромной харизмой, за добрую русскую версту видна харизма (по гамбургскому табелю о рангах вообще черт знает что, высоко вознесся, ихний Эйнштейн, ихний Шагал, кто рискнет, осмелится, скажет правду, что Шагал неважный, слабый живописец? Да еще правда ли это?). У них там все заправские профессора, какая-то неясность в этом деле, нам, русским, этого не дано провентилировать, сдаемся без всякого боя. Так у них принято, не наше дело.

Значит, само собой получается, никуда не денешься, наш Паша просиял фасоном — вилла в горах (не на реке: дача на реке проклята авангардистами, Маяковским), отлично обустроена, бассейн с подогревом, прочие штучки, какие вам и не снились, а то! жить можно в приятности, отлично вписалась в скалистый, суровый пейзаж, а сколько такая вилла долларов тянет, подумать страшно, у них там не принято интересоваться, считается дурным тоном, а нам всё равно до жути увлекательно, долгожданная вилла в месте очень напоминающем наш Коктебель, вот чем сердце любого успокоится, нам бы с вами такую, читатель, огненная мечта поэта, восторг! сооружена по замечательному проекту Вильки Свечинского, стильна, шедевр новой современной архитектуры, острое, смелое столкновение асимметричных линий, последний писк моды, полное торжество жизни, губа не дура, изыск, фантастика, с причудливыми заморскими финтифлюшками и выдумками, зрелищна, восьмое чудо света, что вам сады Семирамиды, смотрите, завораживает, свихнуться от зависти можно, чувствуется, что хозяин со вкусом (бездна вкуса! хоть отбавляй! не взбалмошный, точный, смелый вкус, фасон крепко) и не равнодушен к перспективным образцам хорошего современного искусства, а что с любовью делается, всегда это чувствуется, всегда хорошо, уют, настоящий завидный стопроцентный еврейский уют, живет, не тужит и в свое удовольствие, полнота, духовная пенсия, благоприобретенный, обязательный оптимизм, насыщенность жизни, автономен и самодостаточен, может, слишком специалист, а специалист, как флюс, односторонен (Кузьма Прутков; а Плотин полагает, у него свои соображения, отменный, проницательный мистик, что и деятель ограничен), всё удалось во славу, состоялся! Еще как состоялся! Наслышаны, наслышаны, рады за него, рады, всё это не обывательское болото, а воплощение замысла, умысла и знака, осуществил миссию своей жизни, идею и завет бесчисленных, как морской песок, своих предков, предписанную, предначертанную и вложенную в пылающее юношеское сердце Творцом и Зиждителем. Он на уровне своей судьбы, всего того, что было ему дано, что на роду написано, осмыслено.

(Думается, не очень стилизуем быль с ее таинственными онтологическими сгустками, верно передали неподдельный, сверх и — метафорический, целостный план, а о мелочах мы не будем беспокоиться и распространяться, жанр требует хорошего конца, как в упомянутой сказке Конек-Горбунок, на спине с двумя горбами и аршинными ушами.)

Акт пятый и эпилог. Илюша, сын Паши

1. Такого не бывает?

Вот и исполнились времена и сроки, конец истории этой семейки, из нашей весьма драматической повести вылетел в трубу динамизм, пора сматывать удочки, свертываться (правильно говорит Конфуций, счастливые народы не знают истории! Конец нашей истории прямо-таки в духе незабвенного и даже уже пресловутого Фукуямы; не в том дело, что у Паши больше ничего не происходит и не произойдет в жизни, а так, в его жизни сюжета, пафоса, трагизма нет больше, как уже говорилось, образумился, тверда связь с действительностью, твердо стоит на ногах, крепко вцепился в видимый мир явлений, не мучим безудержными ночными фантазиями, всем доволен, аж противно, как-то всё тускло, дохло, затхло, игра на понижение, конец стиля, сказал бы Парамонов, мастер затейливых интерпретаций нашей истории, энтропия, Фукуяма, энтропия вселенной стремится трам-бам-бам, к максимуму, 2-й закон термодинамики, обещающей аккуратную тепловую смерть вселенной: опустошенность, что-то неинтересное, инфернальная посредственность, пошлость, против чего восставали Леонтьев, Герцен) — конец истории, ведущей свое протокольное летосчисление с достопамятной, не забыли, держим в уме, роковой пощечины, пружины, придавшей динамизм сюжету, в которой, как в зерне, сгусток энергии и мистический плотный план, то, что великий Аристотель называл энтелехией, не ясно что такое, какая-то целенаправленная, формообразующая сила, — сконцентрированы, притаились все последующие события. Будет уместно и справедливо на этой оптимистической ноте закончить подлинную и без существенных купюр повесть о злосчастной семейке.