Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлинский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним – Ланьлинский насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

Кабачок оказался закрыт. Даже хозяин и тот бежал. Случайно повстречалась она с Чэнем Третьем.

– А твои родители еще в прошлом году отбыли в Хучжоу, – сказал он. – Их господин Хэ с собой увез.

И Айцзе отправилась в Хучжоу. По дороге она играла на лунной цитре[1787] и пела. Ее мучили голод и жажда. На ночь останавливалась, а с рассветом снова пускалась в путь. Бежала, будто бездомная собака, торопилась, как ускользнувшая из сети рыба. Но как тяжело и мучительно было ей передвигаться в изогнутых кверху крошечных туфельках!

Через несколько дней Айцзе добралась до Сюйчжоу. Вечерело, когда она очутилась в одинокой заброшенной деревне. Зашла в дом. На кане толкла рис старуха. Шел ей восьмой десяток. Белые, как лунь, виски. На макушке торчал пучок. Айцзе приблизилась к старухе и поклонилась.

– Я из Цинхэ, – проговорила она. – На севере все разорено войной. Я иду в Хучжоу. Там у меня родители. Темнеет уж, нельзя ли мне у вас переночевать, бабушка? А рано утром я уйду. За ночлег заплачу, не беспокойтесь.

Старуха оглядела Айцзе. Не похожа она была на простолюдинок. Ее манеры отличались изысканностью, а по внешности угадывалось, что она не из простых.

Только поглядите:

Сбилась на бок немного волос ее черная туча. Должно быть, в былые дни она в богатом доме жила. Очертание ее бровей напоминало контуры далеких гор. Когда-то, видно, знатностью, богатством наслаждалась, но нынче ночью она бредет во мгле. А месяц едва пробивается сквозь туч густую пелену. Толстым слоем пыли покрылся нежного пиона цветок.

– Раз пришли переночевать, барышня, прошу, присаживайтесь на кан, – пригласила хозяйка. – А я пока ужин варить буду. Землекопы с реки ужинать придут.

Старуха подложила дров и через некоторое время сняла с огня целый котел круто сваренной каши из петушьего проса с бобами. Потом она нарезала два больших блюда овощного салата и только успела посолить кушанья, как на пороге показались очищавшие русло реки землекопы в фартуках и коротких до колен штанах. Волосы у них были всклочены, а босые ноги покрыты слоем ила и песка.

– Бабуся! – крикнули они, ставя коромысла, мотыги и лопаты. – Ужин готов?

– Готов, готов! – отозвалась хозяйка. – Идите ешьте!

Землекопы разобрали еду и, пристроившись кто где, принялись ужинать. Одному среди них, с багровым лицом и выцветшими волосами, было лет тридцать пять.

– А это что у тебя, бабуся, за гостья такая на кане восседает, а? – спросил он хозяйку.

– Барышня родом из Цинхэ, – поясняла старуха. – Отца с матерью идет в Хучжоу искать. Время позднее, переночевать попросилась.

– Как тебя зовут, барышня? – спросил багроволицый.

– Моя фамилия Хань, – отвечала Айцзе. – А отца зовут Хань Даого.

– Да ты никак моя племянница Хань Айцзе? – подойдя к ней поближе, воскликнул землекоп.

– А вы, похоже, мой дядя – Хань Второй, – проговорила Айцзе.

Дядя и племянница обнялись и дали волю слезам.

– А где ж у тебя отец с матерью? – выспрашивал Хань. – Ты ж в столице жила. Как сюда попала?

Айцзе рассказала дяде все по порядку и продолжала:

– Я последнее время в доме начальника гарнизона жила, потом муж умер. До сих пор ему верность храню. А родители с господином Хэ уехали в Хучжоу. Вот я их и разыскиваю. Время военное. Кто проводит! Так одна и бреду. Песнями кормлюсь. Никак не думала вас тут встретить, дядя.

– А мне с отъездом вашим жить стало нечем, – рассказывал в свою очередь Хань Второй. – Продал я дом, а сам вот на реку работать нанялся. Русло мы очищаем, землю носилками носим. Так чашку рису и зарабатываю. Тогда я с тобой пойду. Вместе будем твоих родителей искать.

– Значит, вы меня не оставите, дядя? – обрадовалась Айцзе. – Мне лучшего и не придумать!

Дядя наложил блюдце каши и племяннице. Она попробовала. Каша была грубая и не лезла в горло.

Айцзе съела половину и отставила блюдце. Не будем рассказывать, как прошла та ночь. На другой день на рассвете землекопы ушли на работу, а Хань Второй расплатился с хозяйкой и увел с собой Айцзе. Им предстоял долгий путь.

Айцзе, надобно сказать, стала за эти годы изнеженной и хрупкой. У нее были крохотные ножки, да к тому же она несла с собой кое-какие мелкие вещицы – гребни, шпильки и прочее, которые в пути продавала себе на пропитание. Добравшись до Хуайани, они наняли джонку и долго петляли по рекам, пока не достигли Хучжоу.

Там они нашли дом купца Хэ. Настала долгожданная встреча дочери с отцом и матерью. Сам купец, как оказалось, к тому времени умер. Жены у него не было, и Ван Шестая сделалась полновластной хозяйкой, которой приходилось растить шестилетнюю дочку купца. Он оставил после себя рисовое поле площадью в несколько сот му.[1788] Не прошло и года, как не стало Хань Даого. А Ван Шестая ведь и раньше была близка с деверем, а потому приняла его в дом. Так и стали они жить рисовым полем.

Сынки хучжоуских богатеев сразу обратили внимание на умную и красивую Хань Айцзе. Ее сватали многие из них. Дядя Хань не раз уговаривал племянницу дать согласие, но Айцзе обрила волосы и, отвратив взор от мирского, ушла в монахини. Исполняя обет никогда больше не выходить замуж, она и скончалась в монастыре. Было ей тогда тридцать два года.

Да.

Целомудренно тело
не в подземных пределах,
Сей страдалицы дух
в небе звездном потух.

Впоследствии Ван Шестая и Хань Второй стали жить как жена и муж. Кормило их рисовое поле, которое досталось им от купца Хэ, но не о том речь.

Между тем пехота и конница чжурчжэней пробилась в Дунчан и вот-вот должна была ворваться в Цинхэ. Облеченные властью лица в чинах высоких и низких спасались бегством. Ни днем, ни ночью не отпирались городские ворота. Народ был обращен в бегство. Бежали и стар и млад.

Только поглядите:

Окуталась мглою земля со всех концов. Затмилось облаками пыли солнце. В смертельной схватке сцепились вепри и змеи, сразились в поединках драконы и тигры. В городских предместьях всюду развевались белые стяги и алели знамена. Наполнился воздух стенаниями и плачем. В каждом доме трепетали со страху. Несметной саранчой налетели вражьи орды – варваров полчища. Как заросли густые бамбука, стояли короткие мечи и длинные копья. Куда ни глянь, везде лежали тела убитых и вдоль и поперек. Валялись обломки сабель и мечей после резни жестокой и кровавой. Детей спасая, родители их крепче прижимали к сердцу. Хозяева держали на запоре все двери и ворота. Из каждых десяти домов по девять пустовало. Где была деревушка, где город – становилось все труднее отличить. Разбежались жители во все концы. Куда исчезли музыка, обряды, ритуал!

Да, сколько

Плакало женщин, гаремных девиц.
В бегстве не видно ни званий, ни лиц.

В то время У Юэнян, оставаясь в доме Симэнь Цина, стала очевидицей приближения чужеземных орд. Жители запирали дома и спасались бегством. Юэнян тоже пришлось захватить с собой кое-какое золото, жемчуг и драгоценности и, заперев дом, вместе с братом У Вторым (У Старшего уже не было в живых), Дайанем, Сяоюй и пятнадцатилетним сыном Сяогэ[1789] направиться ради спасения в Цзинань к Юнь Лишоу. У него она прежде всего надеялась укрыться от вражьего нашествия, а кроме того договориться о женитьбе сына.

Всюду на дорогах они встречали толпы охваченных смятением беженцев. Ими владел страх. Бедная У Юэнян в обыкновенном дорожном платье вместе с домочадцами и братом влилась в людской поток и, очутившись за городскими воротами, продолжала продвигаться дальше. В поле на перекрестке дорог им повстречался буддийский монах в лиловой рясе и плетеных сандалиях. Он опирался на отделанный девятью кольцами посох. За плечами он нес холщовый мешок со священными сутрами. Монах крупными шагами зашагал навстречу Юэнян и поклонился.

– Куда путь держишь, женщина из рода У? – спросил он громким голосом. – Пришла отдать мне ученика?

Юэнян с испугу побелела, как полотно.

– О каком ученике вы говорите, отец наставник? – удивленная, спросила она.

– Разве не знаешь, не ведаешь?! А помнишь, что случилось десять лет назад на восточной вершине горы Тай? Преследуемая Инь Тяньси, ты нашла тогда ночлег у меня в горной пещере. Я и есть тот самый монах из Снежной пещеры, чье имя в монашестве Пуцзин. Ты пообещала мне тогда сына в ученики, а теперь не желаешь?

– Вы оставили мир суеты, отец наставник, и должны бы войти в наше положение, – вступил в разговор У Второй. – Видите, какое тяжкое время мы переживаем! Все ищут спасение в бегстве. А у нее единственный сын, которому надлежит впоследствии убирать могилы родителей. Может ли она отдать его в монахи?!

– Значит, ты не согласен? – спросил монах.

– Не будем больше вести пустые разговоры, отец наставник, – заключил У Второй. – Того и гляди чужеземцы нагрянут, а вы нас задерживаете. Время торопит, не знаешь, доживешь ли до вечера.