Николай Толстой-Милославский - Жертвы Ялты

• Название: Жертвы Ялты
• Автор: Николай Толстой-Милославский
• Издательство: СП "Русский путь"
• Жанр: Военная документалистика и аналитика
• Год: 1996
• ISBN: ISBN 5-85887-016-3

Николай Дмитриевич Толстой-Милославский родился в 1935 г. в Кенте (Англия). Его прадед по отцу – двоюродный брат Льва Толстого. Отцу удалось эмигрировать из Советской России в 1920 г.

В 1961 г. окончил Тринити-колледж в Дублине, специализировался в области современной истории и политических теорий.

Автор исследования о Толстых "The Tolstoi's, 24 Generations of Russian History", нескольких исторических работ и романов по кельтской истории.

Пять лет изучал документы и вел опросы уцелевших участников и свидетелей насильственных репатриаций. Книга "Жертвы Ялты" о насильственной репатриации русских после Второй мировой войны впервые напечатана по-английски в 1978 г., вслед за чем выдержала несколько изданий в Англии и Америке. Вторая книга по данной тематике – "Министр и расправа" – вышла в 1986 г. и вскоре после этого подверглась цензуре властями Великобритании.

На русском языке книга "Жертвы Ялты" вышла в 1988 г. в серии "Исследования новейшей русской истории", основанной А.И. Солженицыным. (Издательство YMCA-Press, Париж.)

---

Так что не зря опасался генерал фон Шенкендорф: Власов и те, кто присоединился к нему, оказались между двух огней. На той самой передовой линии фронта, где Сталин так и не рискнул побывать, был ранен один сержант Красной армии, заслуживший к тому времени уже две награды. В плену он оказался после того, как немцы откопали его бесчувственное тело из-под одесских развалин. Позже он вступил в армию Власова. Вот что пишет он, с горечью и болью оправдывая свой поступок:

Вы думаете, капитан, что мы продались немцам за кусок хлеба? Но скажите мне, почему советское правительство продало нас? Почему оно продало миллионы пленных? Мы видели военнопленных разных национальностей, и обо всех них заботились их правительства. Они получали через Красный Крест посылки и письма из дому, одни только русские не получали ничего. В Касселе я повстречал американских пленных, негров, они поделились с нами печеньем и шоколадом. Почему же советское правительство, которое мы считали своим, не прислало нам хотя бы черствых сухарей?. Разве мы не воевали? Не защищали наше правительство? Не сражались за родину? Коли Сталин отказался знать нас, то и мы не желали иметь с ним ничего общего *40.

2. РУССКИЕ В АНГЛИЙСКОМ ПЛЕНУ: НАЧАЛО РАЗНОГЛАСИЙ

К весне 1944 года стало ясно, что многажды откладываемое открытие второго фронта вот-вот состоится. Это дерзкое и опасное предприятие требовало тщательного планирования, одним из компонентов которого были поиски решения вопроса о русских частях в немецкой армии. Гитлер, понимая, что его русские формирования заинтересованы не столько в выживании Германии, сколько в возрождении России, перебросил почти все русские части с востока на Балканы, в Италию, Францию и Норвегию. Поэтому разведке союзников было важно оценить их боеспособность и изыскать средства для их нейтрализации.

21 февраля 1944 года военная разведка в Лондоне представила "совершенно секретный" отчет "О занятости уроженцев России во Франции". В этом документе русские разделялись на три основные категории. Прежде всего – "восточные легионы", то есть полки калмыков, грузин, азербайджанцев и других антисоветски настроенных меньшинств, которыми командовали немецкие офицеры. В эту же группу входили и казаки на Балканах, "которые, – как было сказано в отчете, – сами по себе составляют особое сословие и для которых воевать за того, кто их наймет, так же естественно, как дышать". Затем шли бывшие русские военнопленные, набранные в Русскую освободительную армию под командованием Власова, существовавшую в основном на бумаге. К этим двум категориям, говорилось в отчете, немцы относятся с подозрением и командирами сюда назначают только своих. Последнюю категорию составляли батальоны организации Тодта, занятые на военном строительстве, но официально находившиеся под эгидой легионов и власовских частей.

В отчете отмечалось, что, по данным разведки, с прошлого года во Францию прибыло около 200 тысяч русских, относящихся к этим категориям, и, вероятно, ожидается прибытие значительно большего контингента. Всем им, очевидно, ясно, что крушение гитлеровской Германии – вопрос времени. В отчете подчеркивалось:

Они сожгли за собой все мосты, и какая бы сторона ни победила – ждать им нечего. Поэтому разумно предположить, что, пока они воюют, они будут воевать хорошо, но при первой возможности перейдут в армию противника, если только предоставить им малейшую надежду на прощение.

В заключение высказывалось предположение, что русские, находящиеся во Франции, представляют собой особенно благодатную почву для пропаганды. Авторы отчета задавали логичный вопрос: нельзя ли внушить этим людям, что, перейдя в союзную армию или в Сопротивление, они могут рассчитывать на снисхождение? *41.

Всем было ясно, что игра стоит свеч. Однако приступить к пропагандистским передачам можно было, только заручась согласием советского правительства снисходительно отнестись к своим гражданам, сдавшимся в плен. В противном случае возникал вопрос, что именно можно обещать русским и насколько реальны такие обещания. Тут требовалось решение политического характера, и отчет был передан на рассмотрение в министерство иностранных дел.

Эксперты МИДа отнеслись к этой перспективе весьма пессимистически. Начались длительные дебаты, в которых попеременно одерживала верх то одна, то другая сторона. Как заметил Виктор Кэвендиш-Бентинк из военной разведки:

Я думаю, после войны нам будет очень трудно доказать, что мы были правы, отказавшись от попыток ослабить боевой дух 200 тысяч русских во Франции и Нидерландах и дав погибнуть англичанам и американцам ради того, чтобы пощадить чувства советских властей.

Сэр Роберт Брюс Локкарт, выступавший от лица Комитета политической пропаганды, был согласен с этими доводами. Поскольку пропаганда, как предполагалось, будет адресована людям самых разных политических взглядов, единственной реальной приманкой могло стать обещание, что с ними будут хорошо обращаться. В связи с этим он отмечал:

Но прежде чем дать такое обещание, следует убедиться, что правительство его величества не уступит требованиям Москвы выдать этих людей советскому правительству. Можем ли мы быть уверены в этом? Можем ли мы рассчитывать, что при малейшем намеке на недовольство со стороны Советов нам не прикажут прекратить радиопередачи?

Ему возражал сотрудник Северного отдела МИДа Джеффри Вильсон, ныне ‡ председатель оксфордского Комитета помощи голодающим:

Если Советы будут выражать недовольство нашими передачами для их бывших граждан, мы, полагаю, можем это игнорировать, но я не понимаю, как нам удастся избежать возвращения после войны на родину русских военнопленных, если Москва будет на этом настаивать. Если гарантии такого рода являются непременным условием радиопередач, то, по-моему, от этой затеи следует отказаться.

В спорах и обсуждениях прошло два месяца, а дело все не сдвигалось с мертвой точки. Начальник Вильсона, Кристофер Уорнер, передал "дело наверх для принятия решения" о том, будут ли русские, откликнувшиеся на призыв англичан дезертировать, переданы советским властям, и если да, то возможно ли получить какие-либо действительные гарантии того, что в СССР с ними будут прилично обращаться. День высадки приближался, напряжение росло, и генерал Эйзенхауэр опасался, что высадка станет вторым Дьеппом §. Следовало сделать все возможное, чтобы ослабить немцев или внести замешательство в их ряды. Из штаб-квартиры Верховного командования экспедиционными силами союзников (ВКЭСС) в Буши-Парке Эйзенхауэр послал срочную телеграмму Объединенному комитету начальников штабов с просьбой выяснить у советских властей, что именно можно обещать русским во Франции. В телеграмме говорилось, что любые меры, которые могут заронить хоть какие-то сомнения в умы этих иностранных помощников немцев, послужат союзникам на благо *42.

В результате такого нажима военных властей посол Англии в Москве, сэр Арчибальд Кларк Керр, в письме Молотову от 28 мая 1944 года предложил амнистировать тех русских, которые были вынуждены (как молчаливо подразумевалось) служить немцам и которые сдадутся союзникам при первой же возможности. Специально оговаривалось, что эти условия не распространяются на предателей, добровольцев и членов отрядов СС *43. Через три дня в Объединенный комитет начальников штабов пришла телеграмма от союзных военных миссий в Москве. Текст звучал лаконично и жестко:

От советского наркомата иностранных дел получен ответ относительно амнистии русским, принужденным поступить на службу к немецким силам на Западе. Советская сторона заявила, что, согласно имеющейся у нее информации, число таких лиц незначительно и с политической точки зрения специальное обращение к ним не может представить никакого интереса *44.

Поскольку, по оценке англичан, число таких лиц достигало 470 тысяч человек, Виктор Кэвендиш-Бентинк заметил, что ответ русских "является, как это хорошо понимает советское правительство, ложью". И английский МИД счел нужным эту ложь проглотить *45.

СССР отказался заключить и соглашение с ВКЭСС относительно проблемы беженцев, которая, как предполагалось, возникнет в результате высадки союзников в Нормандии *46. В результате, английский МИД и ВКЭСС решили отказаться – по крайней мере, официально – от плана подорвать боевой дух русских, служивших у немцев. Время шло, и близящиеся события отодвинули все споры на задний план. Через неделю после получения ответа советского НКИД началось грандиознейшее в истории морское вторжение. В ночь на 6 июня 1944 года союзные войска, численность которых превышала 100 тысяч человек, захватили плацдармы на побережье Нормандии.

Два дня спустя военное министерство сообщило в МИД, что английские солдаты взяли в плен с полдюжины русских. Джеффри Вильсон ответил, что пока с ними следует обращаться, как с обычными (то есть немецкими) военнопленными. В то же время он рекомендовал допросить их, чтобы выяснить обстоятельства, при которых они присоединились к немецкой армии, узнать, как они относятся к возможности возвращения в СССР, как оценивают боевой дух своих соотечественников, воюющих на стороне Германии. Таким образом, МИД уже в это время получил множество "историй болезни" этих несчастных сталинских подданных.