Жак Маритен - Избранное: Величие и нищета метафизики

• Название: Избранное: Величие и нищета метафизики
• Автор: Жак Маритен
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: Религия
• Год: 2004

Жак Маритен (1882–1973), крупнейший религиозный философ современности, основоположник, наряду с Э. Жильсоном, неотомизма, сосредоточен не столько на истории мысли, сколько на продвижении томистской доктрины в собственно метафизической области. Образцы такого рода труда, возвращающего нас в сферу «вечной философии», представлены в настоящем томе. В противовес многим философским знаменитостям XX в., Маритен не стремится прибегать к эффектному языку неологизмов; напротив, он пользуется неувядающим богатством классических категорий. Общая установка его — сберегающая, исходящая из конфессионального взгляда на мир как на разумный в своем прообразе космос, чем сближается с интуицией русской религиозной философии. В том вошли также работы по теории искусства и проблемам художественного творчества, рожденные как отклик на сюрреалистические эксперименты, поставившие перед мыслителем задачу возвратить искусствоведческую мысль к твердым основаниям метафизики Платона, Аристотеля, Фомы Аквинского и соотнести с ней современную ситуацию в художественном творчестве.

---

Постараемся понять, каково символическое значение пресловутой привязанности евреев к деловой жизни; тема эта часто смакуется; дело в том, что в течение веков коммерция была их главным занятием, в котором они не только превосходили другие восточные народы, но в котором также они находили стимуляцию умственной деятельности (а в ней они нуждались) и в каком-то роде — духовное удовлетворение[378].

Обратим внимание на странную перекрестную симметрию, проявляющуюся здесь. Что касается христиан, то Церковь следует своему божественному призванию, и пало (временно) не христианство, а пали христианские народы, христианский мир, так как он не желал слышать слово Церкви, которая, ведя людей к жизни вечной, призывает их и земную жизнь сделать соответствующей Евангельскому духу. Что касается иудеев, сам Израиль есть Церковь, и именно иудаизм претерпел падение (духовное); именно Израиль есть народ навсегда избранный, последователи же иудаизма следуют в истории сверхъестественному призванию (хотя и двусмысленно).

* * *

Как и мир, и мировая история, мистическое тело Израиля и его деятельность в мире являются амбивалентнтной реальностью, и предыдущие замечания позволяют, быть может, понять, что в случае Израиля эта двойственность доведена до предела; он, таким образом, идет ко всем посвященным, способность которых к добру и ко злу сверхъестественно увеличивается.

Стремление к абсолюту в мире может принимать любые формы. При концентрированности на человеческом и случайном или при установке на атеизм или, по крайней мере, на прагматизм оно может вызывать гипертрофию активности в стяжании земных благ и в обогащении, что находит в капиталистической цивилизации подходящую среду[379]; или оно может порождать революционное нетерпение и неистовое возбуждение, о котором писали Бернар Лазар и многие другие иудеи. Разгораясь от возбуждения чувств или зависти, оно вырабатывает ядовитый пессимизм, когда горечь или гнев становятся инструментом исключительной мощи, и сам детекторный прибор оказывается выбитым из сети ложью или иллюзией прекраснодушя, совершенного порядка и чистой совести. Это стремление к абсолюту, когда оно исходит от плотского в человеке, может породить фарисейство, расовую ненависть, слепые суждения, безжалостно-ригористичный культ буквы и пурризм законничества.

Но когда оно идет от Духа, то дает зародиться истинной чистоте души и нравов, и многие еврейские семьи хранят традиции; оно порождает аскетизм и жалость, любовь к Слову Божьему, глубокое проникновение в это Слово, прямоту и чистоту сердца, ревностную духовность, выдающимся примером которой служат хасидские мистики, и они-то и показывают нам, что происходит, «когда Израиль любит Бога», каково истинное лицо Израиля; его стремление прежде всего выражается в ревности к истине и в любви к правде, что является наибольшим знаком избрания этого народа. Ессе vere Israelita, in quo dolus non est[4*], — так Сам Господь Иисус свидетельствовал об истинном Израиле. Истинные сыны Сиона всегда думают, как и в эпоху Псалмов и Исайи: «Как прекрасны они, на гоpax, ноги тех, кто возвещает мир… Не удалю никогда от уст Моих слово истины».

«Приди утолить жажду Твоей чистой истины и жажду Тебя Самого, Господи! О, мой исток, о, моя цель!»[380]

Любовь к истине до смерти, стремление к истине чистой, абсолютной, недостижимой, так как она есть, Имя которой невыразимо, — вот то, что лучшие иудеи получили от Израиля и от Святого Духа, то, что рождает гимны ликования даже в огненной печи.

Подводя итог, следует сказать, что двойственность Израиля, двусмысленность его судьбы особенно ярко выражается в наличии двух противоположных центров притяжения: в одном — иллюзорном, в другом — реальном, между которыми он и находится. И поскольку он оставил некогда реальность ради внешнего, сейчас он оставляет своего Бога ради идолов, деньги имеют для него мистическое притяжение (притяжение, разумеется, не намного большее, чем для бесчисленного количества людей «благородного» происхождения, явно менее низменное, чем у последних, но которое проще распознать, каково оно в самой своей глубине). Не являются ли деньги в глубине мрака этого мира по сути наиболее призрачным и иллюзорным отображением Сына Божьего? Деньги — это кровь бедных, как говорил Леон Блуа, кровь бедных, преобразованная в символ; в этом символе и через этот символ и через символы данного символа человек служит инертному всемогуществу, которое творит все, что пожелает, что приводит к своего рода циничной теократии, искушение которой расшатывает в человеке религиозный инстинкт, обманывает и сбивает его с пути.

Но то, что Израиль был всегда любим и всегда безраздельно доверял обетам и, несмотря на свои падения определенным образом продолжает осуществлять свое призвание в мире, в этом заключается Справедливость Божия, о чем я только что говорил. Справедливость Божия, проявляемая в земной жизни, и именно Бог — истинный центр притяжения, реальный, а не иллюзорный; там, где другие говорят о мудрости или о святости, евреи говорят о «справедливости». Она — земная надежда бедности, ни один другой народ не знает лучше, чем евреи, что значит быть бедным и радоваться в бедности, как и в изобилии[381]. Она — их плач на реках Вавилонских об Иерусалиме правды, это — глас пророков, ожидание и непреодолимая жажда страшной славы Божией.

Поэтому сложность, вызванная таким страшным несоответствием между типичным характером и его влечениями, всегда будет давать повод восхищаться Израилем и видеть его падение. Те, у кого есть желание ненавидеть какой-либо народ, всегда найдут для этого поводы, и тем более ничтожные, чем исключительнее призвание народа и чем сильнее его психологическое отличие. Развязность, кичливость, переменчивость, самодовольство, особое чутье, когда дело касается выгоды, скандальность, когда задеваются личные интересы, и многие другие серьезные дефекты проявляются в жестоковыйном народе Израиля и вызывают раздражение. Евреи в массе интеллектуальнее и расторопнее, чем язычники. Евреи извлекают выгоду из этих качеств, они занимают лучшие места, и им не могут этого простить. В качестве заимодавцев и ростовщиков, они проявляют искусность в различных торговых и посреднических сделках, чем, безусловно, занимаются не они одни, но именно их вынудили принять подобное занятие как привычное наследственное дело[382], — в этом они непревзойденны. Они не созданы для того, чтобы привлекать благосклонность людей, которые в такой же мере склонны к наживе, но менее искусны в этом. Их нрав больше портится, когда они объединяются вместе, чтобы на высоком поприще культуры служить национальным идолам. Подобным образом, как и в других духовных семьях, редко лучшие из их представителей занимают политическую сцену или выбирают поприще общественной деятельности.

Вот каковы поводы неприятия евреев, но если люди пытаются узаконить ненависть и исключительные меры по отношению к ним, такого рода предубеждение всегда несправедливо. Если бы люди не смогли быть терпимы друг к другу, как только при условии отсутствия какой-либо претензии, то все области любой страны находились бы в состоянии постоянной войны.

У евреев гораздо больше великих достоинств, чем великих недостатков. Те, кто довольно много общается с евреями, чтобы постичь их жизнь, знают несравненную доброту евреев; когда еврей добр, то качество и глубина этой доброты таковы, что трудно встретить что-либо подобное у народов, которые не были подвержены столь сильным испытаниям. Известно, на какое великодушие, на какую привязанность способна еврейская душа. Ш. Пеги прославлял своих еврейских друзей: именно в среде «жадных» евреев можно встретить наиболее безрассудные примеры естественной склонности давать, которая исходит не столько из желания быть милосердными, сколько от их широты и беззащитности. Высокое понятие чистоты семейных уз и других семейных добродетелей в течение многих веков отличало нравы евреев. И еще у них есть основная человеческая добродетель — терпеливое трудолюбие; у них есть неискоренимое стремление к независимости и свободе, постоянное горение древнего пророческого инстинкта, горение разума, живость интуиции и абстрактного мышления, способность загораться идеями и быть преданными им.

Если верно, что сказал Псишари, что Бог гораздо больше любит грех, чем глупость, то понятно почему Он имеет склонность к евреям (и к французам). С евреем никогда не скучно. Их ностальгия, их динамизм, наивность их остроумия дают редкостную поддержку духу. С какой радостью я вспоминаю, как в большом городе в США после университетских конференций и переговоров я, инаковерующий, шел к моим еврейским друзьям и погружался в среду непрестанного внутреннего подъема, постоянного бурления идей и жестикуляций, который вызывали в памяти века мучительного очищения души и разума.