Юрий Сафронов - Внуки наших внуков

• Название: Внуки наших внуков
• Автор: Юрий Сафронов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1959

Сафронов Юрий Павлович (1928).

Советский писатель. Родился в Москве, в 1952-м окончил Краснознаменную ордена Ленина Военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского. Инженер, кандидат технических наук.

В соавторстве с женой — Светланой Александровной Сафроновой (в 1953 году окончила факультет журналистики Московского государственного университета имени М. Ломоносова) — в 1958 году опубликовал свой первый роман «Внуки наших внуков». Сюжет книги повторяет роман Г. Уэллса «Когда спящий проснется», но здесь действие происходит в утопическом коммунистическом будущем, в 2017 году, куда попадает герой после полуторастолетнего сна. Кроме этого в начале 60-х Юрий Сафронов опубликовал несколько фантастических рассказов, написанных в традиционной для того времени «фантастике ближнего прицела», которая представляла собой (по словам Р. Хайнлайна) «слегка замаскированными инженерными отчетами».

_{Аннотация: Igorek67}

---

— Зачем же металл? — горячо возразил ему Джемс Конт. — Разве вы ничего не слышали о зеркальной пленке Марты Аугустинас? Взгляните!

Он вынул из кармана небольшой, со спичечный коробок, металлический футляр и, открыв крышку, вытянул оттуда полосу блестящего как зеркало материала. Взмах рукой, и мягкий сверкающий слой, точно серебряная скатерть, накрыл весь стол. В складках непрозрачного материала, как в искривленном зеркале, отражались окна, стулья и наши изуродованные до неузнаваемости лица.

Из коробочки падали все новые и новые метры этого тончайшего гибкого зеркала. Пленка покрыла уже в несколько слоев весь стол пышными складками, сверкая, словно ртуть, упала на пол. Казалось невероятным, что все это количество пленки помещалось в маленькой коробочке. Но это не был трюк фокусника. Пленка действительно помещалась там.

— Пожалуй, достаточно, — сказал Конт. — Если я извлеку все содержимое коробочки, то пленка заполнит всю комнату. Пощупайте, какая она легкая и прочная. Попробуйте разорвать ее!

Я не смог удержаться и, взяв этот едва ощутимый в руках невесомый материал, что есть силы рванул его в разные стороны. Я ожидал, что тут же раздастся треск рвущейся ткани, но не тут-то было: она даже не растянулась. Тончайшая, тоньше паутины, пленка оказалась чрезвычайно прочной.

— Вот этой чудесной пленкой, а не металлом и будет покрыто плавающее зеркало, — добавил Конт.

— Идея интересная, — сказала Елена Николаевна, — хотя сейчас, конечно, трудно предугадать, дадут ли эти плавающие зеркала особенный эффект. По-моему, вряд ли. Ну, а кто же автор этого проекта?

— Я, — сказал Конт.

— Вот как! Так что же, вы, значит, хотите уйти из нашей лаборатории?

— Да, если ученый совет института утвердит мою тему.

— А микросолнце?

— Микросолнце?.. Видите ли, Елена Николаевна, возможно, конечно, что я не прав, но я не верю, что микросолнце может быть практически создано.

После этих слов Конт а в комнате воцарилось молчание. Хотя все понимали, что в такой момент нельзя быть откровенным наполовину, всем стало как-то не по себе. Почувствовав это, Конт заговорил снова:

— Елена Николаевна, я ведь не настаиваю на немедленном уходе из группы. Я могу подождать.

Елена Николаевна ничего не ответила. Я видел, что она расстроена случившимся: от нее уходил один из самых опытных сотрудников, с которым они много лет работали рука об руку.

— Ну что же, Джемс, — прервала, наконец, она молчание, — не скрою, мне очень жаль терять вас. Но задерживать вас не имеет смысла. Не могу же я насильно заставить вас заниматься тем, во что вы не верите.

— Разумеется, — вмешался Гасул. — А главное не это. Конт предлагает иной, интересный путь решения, в сущности, той же проблемы, и если удастся реализовать его идею, то мы получим колоссальное количество дешевой тепловой энергии. Работайте параллельно, делу это не повредит. Ну, а чья идея перспективнее, кто из вас окажется прав в научном споре — об этом можно будет судить только по результатам вашей работы.

Я возвращался домой один. Я шел и думал о том, что вот и у людей двадцать второго века не все идет так уж гладко, без всяких осложнений, как кажется на первый взгляд. И у них тоже бывают разногласия и столкновения, неприятности и трудности. Просто это была самая настоящая жизнь, которая всегда полна внутренних противоречий и сулит человеку не одни только розы.

* * *

Спустя несколько дней ученый совет института утвердил тему, предложенную Джемсом Контом. Он ушел работать в новую лабораторию, а я занял его место в группе, исследовавшей проблему микросолнца.

Потянулись дни за днями. Они были похожи и не похожи друг на друга. Похожи потому, что это были обычные трудовые будни. Не похожи потому, что не могут быть одинаковыми дни, наполненные интересной, увлекательной работой.

…Я помню: еще давно, в дни моей молодости, когда я учился на рабфаке при Московском университете, среди моих друзей возник спор о том, как будут жить люди при коммунизме. Мы лежали на нарах в нетопленном бараке, покрытые истрепанными шинелями, оставшимися еще с гражданской войны. Измученные голодом, холодом и постоянным недосыпанием, мы представляли себе райское житье в виде куска чистого ржаного хлеба и теплой комнаты. И вот тогда кто-то из нас задал вопрос: что, если обеспечить человека всем необходимым, захочет ли он тогда трудиться? Мы долго спорили в тот вечер. Не все было правильно и логично в наших словах, но главное мы поняли уже тогда: никогда человек не перестанет трудиться, потому что творить и созидать, постигать и покорять вселенную силою своего разума — это его естественная потребность.

Я жалел, что со мною не было моих старых товарищей. Я сказал бы им: «Посмотрите, какая интересная, увлекательная жизнь у наших потомков! Как грандиозны их дела, как велики их цели и как много, бесконечно много предстоит еще им сделать! Да кто же захочет стоять от всего этого в стороне? Иди выбирай себе любое дело, какое только тебе по душе, и твори, выдумывай, пробуй…»

Правда, вначале меня смущал непривычно короткий рабочий день. По этому поводу мы даже поспорили с Еленой Николаевной. Я как-то хотел после обеда вернуться в лабораторию. Она меня не пустила.

— Зачем? Никакой неотложной работы нет.

— А что же делать-то? Я совсем не устал и с удовольствием поработаю.

— Вы, по-видимому, считаете усталостью только состояние полного отупения.

— Нет, зачем же…

— Не спорьте. Я уже убедилась, что работать вы умеете, а вот отдыхать, извините, нет. Милый мой прадедушка, я вовсе не хочу, чтобы вы через пять-десять лет превратились в инвалида. Я знаю, что в ваше время считалось нормальным, когда люди к шестидесяти годам приобретали кучу разных болезней и наполовину теряли трудоспособность, а то и вовсе выходили из строя. Посудите сами, разве же это не нелепость: человек к шестидесяти годам приобретает уйму полезных знаний, накапливает богатый жизненный опыт, тут бы ему только и творить, а он уже выдохся, и ни к чему ни его знания, ни его опыт.

— Ну что же, поучите меня отдыхать.

— Поучу, обязательно поучу. А когда вы привыкнете к нашим порядкам, то и сами почувствуете, что значит работать всегда с ясной головой и свежими мускулами.

Однако моя «учеба» под началом Елены Николаевны была весьма недолгой. Очень скоро я нашел себе другого «учителя».

Мы с Виктором Платоновым продолжали время от времени посещать разрушенную подземную лабораторию. Как-то по возвращении оттуда Виктор спросил меня, что я собираюсь делать после работы.

— Не знаю, — ответил я. — Елена Николаевна что-нибудь придумает. Сегодня в парке на катке состоится состязание старейших конькобежцев, так моя праправнучка хочет, чтобы я принял в нем участие. Она, кажется, задумала сделать из меня настоящего спортсмена.

— А вечерами что вы делаете?

— Читаю в основном. Ведь пока я только по атомной физике ликвидировал свою отсталость. А в остальных областях у меня еще столько пробелов!

— Ничего, пробелы постепенно заполнятся, вы и не заметите как. С этим спешить не надо. Лучше приходите сегодня вечером в городской Дворец культуры. Там можно увидеть много любопытного. Может быть, и вы чем-нибудь заинтересуетесь.

— А у вас там есть какое-нибудь дело?

— Да. Приходите, я вам покажу.

В тот же вечер я отыскал Виктора Платонова в комнате любителей кибернетической радиотехники.

В комнате было довольно много народу. Пахло расплавленной канифолью и пригоревшей изоляцией.

Здесь собрались любители, паявшие свои схемы. К их услугам было все: и детали, и столы, и небольшие станки, и типичные схемы не раз проверенных в работе отдельных радиоустройств. Консультировал посетителей старик, профессор, как я узнал позднее.

За столиком в углу трудился Виктор. Он собирал какую-то схему. От его паяльника к потолку поднималась струя канифольного дыма.

— Никак не могу его приучить правильно паять, — пожаловался мне на Виктора старик консультант. — Он считает, что чем больше канифоли, тем лучше.

Виктор радостно приветствовал меня.

— Я думал, что вы не придете! — воскликнул он, пододвигая мне стул. — Садитесь.

Он не спеша стал рассказывать мне о приборе, над созданием которого он трудился здесь. Оказалось, что Виктор задался целью создать автоматического художника — аппарат, который бы мог снимать с картин абсолютно точные копии.

— Там, где дрогнула рука у художника, писавшего картину сотни лет назад, дрогнет кисть и у моего прибора, — объяснял мне Виктор. — Цвета и оттенки будут передаваться с математической строгостью. Я уже не говорю о размерах и масштабах. Здесь гарантируется точность в пределах нескольких микрон.

— Приходите на выставку, — продолжал он, — вам понравилась картина. Натягиваете холст, ставите прибор, включаете его, а сами идете дальше осматривать выставку. Через полчаса возвращаетесь в зал, а для вас готова точная копия в требуемом масштабе.