Юрий Сафронов - Внуки наших внуков

• Название: Внуки наших внуков
• Автор: Юрий Сафронов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1959

Сафронов Юрий Павлович (1928).

Советский писатель. Родился в Москве, в 1952-м окончил Краснознаменную ордена Ленина Военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского. Инженер, кандидат технических наук.

В соавторстве с женой — Светланой Александровной Сафроновой (в 1953 году окончила факультет журналистики Московского государственного университета имени М. Ломоносова) — в 1958 году опубликовал свой первый роман «Внуки наших внуков». Сюжет книги повторяет роман Г. Уэллса «Когда спящий проснется», но здесь действие происходит в утопическом коммунистическом будущем, в 2017 году, куда попадает герой после полуторастолетнего сна. Кроме этого в начале 60-х Юрий Сафронов опубликовал несколько фантастических рассказов, написанных в традиционной для того времени «фантастике ближнего прицела», которая представляла собой (по словам Р. Хайнлайна) «слегка замаскированными инженерными отчетами».

_{Аннотация: Igorek67}

---

— Приходите на выставку, — продолжал он, — вам понравилась картина. Натягиваете холст, ставите прибор, включаете его, а сами идете дальше осматривать выставку. Через полчаса возвращаетесь в зал, а для вас готова точная копия в требуемом масштабе.

— А с натуры ваш прибор сможет писать картины?

— С неподвижной натуры сможет. Например, натюрморты, портреты. По моим расчетам, любую картину прибор напишет в течение получаса.

Виктор подробно объяснил мне схему своего прибора. В нем были и фотоэлементы, и призмы спектрографов, и объективы, и моторчики для приведения в действие механических рук прибора, и отделение со всевозможными красками, и палитра для их смешивания и подбора.

— Идея мне нравится, — сказал я Виктору.

— Правда? — обрадовался он. — Александр Александрович, у меня к вам просьба. Не могли бы… — Виктор не договорил.

Его перебил тихий, мелодичный звонок, раздавшийся из моих наручных часов: в обычные часы был вмонтирован приемопередатчик, работающий на ультракоротких волнах. Люди, имевшие при себе такие часы, могли свободно переговариваться друг с другом, если их разделяло расстояние не более двадцати километров.

Из часов донесся голос Елены Николаевны:

— Александр Александрович, куда вы запропастились? Где вас искать?

— Я во Дворце культуры, у Виктора.

— Вон вы где! А я звоню вам из театра. Аргентинцы привезли к нам свой национальный балет.

— Елена Николаевна, — вмешался Виктор, — давайте завтра все вместе пойдем. А сегодня мне очень нужен Александр Александрович.

— Ну, хорошо. Тогда я к вам приеду.

Я выключил приемник часов.

— Виктор, а зачем я вам нужен?

— Я хотел бы сегодня испытать свой прибор в действии. Он в основном уже готов. Я его опробовал на натюрморте. Получилось неплохо. Теперь я хочу сделать ваш портрет.

Я согласился и уселся позировать.

— Только сидите совершенно неподвижно, иначе на портрете будут искажения, — предупредил Виктор.

Позировать оказалось не так-то просто. Едва Виктор включил прибор, как у меня зачесалась переносица, потом где-то над бровью. Потом мне вдруг начал давить ворот рубашки, и захотелось расстегнуть его. Неприятное ощущение все усиливалось, становилось нестерпимым, а под конец мне уже казалось, что я вот-вот задохнусь. Кроме того, вокруг ходили и разговаривали люди, и я с трудом удерживался, чтобы не смотреть на них.

В довершение моих страданий под конец сеанса появилась Елена Николаевна и тут же принялась критиковать нашу работу. Она сказала, что Виктор неправильно усадил меня, что поза у меня напряженная, что свет падает нехорошо. К счастью, положенные полчаса истекли, и Виктор выключил прибор. Я тут же вскочил, дернул ворот рубашки, задвигал руками, ногами, головой, отер вспотевшее от напряжения лицо и жадно, глубоко вздохнул несколько раз. Елена Николаевна и Виктор с улыбкой молча наблюдали за мной.

— Подойдите, оцените труд художника, — сказал Виктор.

Я взглянул на холст: там уже был готов мой портрет, написанный масляными красками. Изображение повторяло оригинал с поразительной скрупулезностью: каждую морщинку, каждый волосок на лице. Только глаза были смазаны и получились несколько тускло.

— Вы моргали, — сказал Виктор. — Ничего не поделаешь, полчаса, не мигая, никакой человек не просидит.

— Да, глаза получились хуже. Зато остальное — точная копия, — сказал я. — Ваш прибор — настоящий художник, надо только подбирать ему подходящую натуру.

— Художник, говорите? — вдруг вмешалась в разговор Елена Николаевна. — А ну-ка, Виктор, дайте мне лист бумаги и карандаш.

Она села, взяла бумагу и карандаш и, изредка поглядывая на меня, за пять минут набросала мой портрет и подала нам.

— Ну как, теперь видите разницу между машиной и человеком?

Я взглянул и сразу понял, что хотела этим сказать Елена Николаевна. Машина и она рисовали портрет одного человека, но как различны получились изображения! И совсем не потому, что одно было написано масляными красками, а другое карандашом. В наброске не было такой точности в деталях, как на холсте, он был несколько схематичен, сделан крупными штрихами, в довольно резкой манере, но тем не менее я на нем был более похож на себя, чем на холсте. Елена Николаевна сумела очень тонко схватить характерное выражение моего лица, мою манеру поджимать нижнюю губу и слегка хмурить брови, а на холсте это совершенно терялось во множестве совершенно лишних деталей. Да, человек не просто копирует, он мыслит, отбирает и передает не только предмет, но и свое впечатление от предмета. Он творит.

— А вы, оказывается, прекрасно рисуете, — обратился я к Елене Николаевне.

— О, Елена Николаевна — превосходный график, — сказал Виктор Платонов. — Вышло несколько книг с ее иллюстрациями.

Несмотря на то, что прибор Виктора действительно не был художником, он отлично отвечал своему назначению копииста, и я заинтересовался им и с того вечера принялся помогать Виктору.

Незаметно прошло еще полтора месяца. Я окончательно привык к новому миру, к новому укладу жизни, научился обращаться с новой техникой и перестал, наконец, походить на любопытного ребенка, приехавшего из глухой деревни в большой индустриальный город. Привык я и к смешанному языку, на котором объяснялись мои новые друзья, и, уже не замечая, сам вставлял в свою речь слова и фразы не только на английском языке, который я знал раньше, но и на других языках.

После неудачного опыта в подземной лаборатории вся наша дальнейшая работа зависела от результатов расчета четвертой пульсации. Нам важно было выяснить, совпадут или нет экспериментальные данные с теоретическими. Расчеты производил Чжу Фанши в Филадельфии, где только что установили новую вычислительную машину. Мы с нетерпением ждали от него сообщений.

Но Чжу Фанши что-то тянул, хотя, по нашим подсчетам, результат уже давно должен был быть готов. И вот, наконец, на столе Елены Николаевны зазвонил телефон. На экране появилось лицо Чжу Фанши.

— Наконец-то, Чжу! Говорите скорее, что там у вас получилось? — заторопила его Елена Николаевна.

Чжу Фанши чуть улыбнулся и, немного коверкая русский язык, сказал:

— Здравствуйте, Елена Николаевна! Как у вас дела?

— Все по-старому. Здравствуйте! Что у вас сегодня за невыносимая вежливость?

— Нет, Елена Николаевна, я всегда такой.

— Чжу! — взмолилась Елена Николаевна. — Ради бога, говорите, получили результат? Кончили считать?

Чжу Фанши ответил не сразу:

— Считать мы кончили. Машина замечательная. Работает как молния. Очень хорошая машина.

— Ну, а результаты?

— Сейчас покажу.

Он поднес к экрану лист бумаги, на котором была проведена кривая, напоминавшая очертания зубьев пилы. Каждый следующий зуб был больше предыдущего. Это были пульсации микросолнца. Четвертый зуб, изображавший долгожданную пульсацию, был нанесен только наполовину: у него не хватало острия. Здесь кривая пульсаций делала несколько зигзагов и обрывалась.

— Ничего не понимаю. Вы же говорили, что кончили считать. Где же конец четвертой пульсации? Да что же вы молчите? Чжу! Что с вами сегодня?

— Елена Николаевна, — медленно проговорил Чжу Фанши, — я установил, что расчетным путем четвертую пульсацию микросолнца получить нельзя.

— Как так?

— При расчетах четвертой пульсации получается математическая неопределенность типа ноль, деленный на ноль…

— А вы не пробовали раскрыть эту неопределенность?

— Пробовал, вместе с математиками здешнего института. Ничего не получается.

— Что же теперь делать? А может быть, машина неисправна? Вы проверяли расчеты?

— Конечно; Три раза. Расчеты совпадают цифра в цифру.

— Что же вы предлагаете, Чжу?

— Давайте подумаем вместе, — предложил Чжу Фанши. — Можем ли мы в ближайшее время повторить опыт в подземной лаборатории?

— Нет, — решительно возразила Елена Николаевна. — На это потребуется год, а может быть, и больше. Кто знает, с какими еще трудностями можем мы встретиться на этом пути…

— Значит, экспериментальный путь отпадает, — подытожил Чжу Фанши. — Теперь о теории. Здесь я скажу. Трудность чисто математического характера. Детерминант нашей сложной системы весьма близок к нулю. С такими системами очень неприятно иметь дело. От них всегда можно ожидать разных фокусов. А обойти трудности пока не удалось ни мне, ни тем специалистам-математикам, с которыми я советовался.

— Следовательно, вы считаете… — начала Елена Николаевна.

— Я считаю, — перебил ее Чжу Фанши, — что и на этот теоретический метод исследования нельзя делать ставку в нашей дальнейшей работе.

После его слов наступила долгая пауза. Все с надеждой смотрели на Елену Николаевну, ожидая ее решения.