Игорь Болгарин - Седьмой круг ада

• Название: Седьмой круг ада
• Автор: Игорь Болгарин
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9533-4296-4

Роман «Седьмой круг ада» повествует о новых приключениях любимого многими читателями и телезрителями Павла Кольцова, героя знаменитого телесериала «Адъютант его превосходительства». В романе вы вновь встретитесь с капитаном Кольцовым – узником крепости, заключенным в камеру смертников. Полыхает над Россией беспощадная Гражданская война, но друзья не оставляют попыток спасти отважного разведчика.

---

– Легко сказать! – с сомнением покачал головой Петр Тимофеевич. – Коммерция, финансовые операции – здесь одной легенды мало. Здесь твердые знания нужны. А многое, очень многое из того, чему когда-то учился, я забыл.

– Придется восстановить! – твердо, как о деле окончательно решенном, сказал Феликс Эдмундович. – В твоем распоряжении примерно месяц времени и помощь опытнейших консультантов. – Он помолчал, положил на плечо Фролова руку и добавил: – Постарайся!

…Спустя месяц, в декабре, петроградские чекисты переправили Петра Тимофеевича Фролова в Гельсингфорс, а оттуда он с надежными документами на имя Василия Борисовича Федотова уехал во Францию…

Глава десятая

Сквозь густой занавес свинцово-серых облаков сочилось безрадостное утро. С моря дул промозглый и унылый ветер. На пасмурном перроне станции Новороссийск, куда прибыл скрипучий, обшарпанный, пропахший карболкой поезд, было безлюдно.

Сходили пассажиры: степенные купцы, бережно придерживающие холеными, унизанными массивными перстнями руками большие саквояжи, сановитые священники с тяжелыми золотыми крестами на черных рясах, франтоватые морские офицеры, галантно помогающие спуститься дамам, надменные чиновники в котиковых шубах, суетливые спекулянты, инвалиды.

Среди котелков, цилиндров, платков и морских фуражек легкомысленно мелькнула шляпка Наташи Старцевой. Некоторое время ее провожал по перрону стройный морской офицер, настойчиво пытавшийся продлить романтическое знакомство. Но вот он разочарованно поцеловал Наташе руку, и они расстались. Наташа смешалась с толпой, которая подхватила ее, понесла мимо покосившихся дощатых заборов с треплющимися на ветру обрывками суровых воинских объявлений, мимо закутанных в тяжелые платки низкорослых и толстых торговок семечками, мимо контрразведчиков, зорко вглядывающихся в землистые, невыспавшиеся лица вновь прибывших, – и вынесла на мощенную булыжником привокзальную площадь с несколькими дремлющими в ожидании пассажиров «ваньками». Она села в старый, облезлый шарабан, сказала сонному краснолицему кучеру:

– В рабочую слободку, пожалуйста!

– Эт-та можно! Эт-та мы жив-ва! – встрепенулся кучер и тронул кнутом такую же летаргическую, худущую клячу.

Наташа выехала в Новороссийск сразу же после того, как Кольцова отправили из Харькова в Севастопольскую крепость. Из письма Павла они с отцом знали, что кто-то из товарищей во время неудачного покушения на состав с танками погиб. Кто именно, что случилось с двумя другими, почему они молчат – предстояло выяснить Наташе. И сделать это можно было только в Новороссийске, где начинали подготовку к диверсии Красильников, Кособродов и Николай…

Наташа рассчитывала на помощь новороссийских подпольщиков. Но как на них выйти? Как связаться с ними? У нее, правда, была одна-единственная новороссийская явка, данная ей некогда Кособродовым. Но события происходят сейчас с такой молниеносной быстротой, что кто знает – уцелела ли она?

Красные решительно наступали и уже приближались к Харькову. Она об этом догадывалась, а в поезде эту новость ей шепнул морской офицер, всю дорогу ухаживавший за нею.

Иван Платонович и Юра скоро окажутся по ту сторону фронта, у своих. А что ей сулит будущее в этом чужом, продуваемом резкими осенними сквозняками, неуютном городе?

Доехав до рабочей слободки, она рассчиталась с извозчиком и пешком, с легким плетеным баулом в руке, неторопливо двинулась по узким кривым улочкам, разыскивая известный ей адрес.

Дома здесь, в слободке, были бедные и тесно жались один к другому, словно пытаясь сообща защитить друг друга от нищеты, пронизывающих ветров и стужи.

Отсюда, с возвышенности, портовая часть Новороссийска была как на ладони, за нею громадной дугой изогнулось угрюмое свинцовое море. Издалека во все стороны разносились басовитые гудки – это переговаривались между собою океанские суда с чужими полотнищами на флагштоках.

У калитки маленького, наполовину вросшего в землю домика Наташа остановилась и постучала. Сразу же послышались неторопливые, но твердые шаги. Зазвенел засов, и калитка отворилась настежь.

– Вам кого, барышня? – спросил ее сутулый, впалогрудый старик с резким, словно рубленым, загорелым лицом. Это был Данилыч, давний приятель Кособродова. Он с благодушным любопытством рассматривал Наташу.

– Скажите, здесь живет фельдшер? – задала Наташа заученный вопрос, пристально вглядываясь в открытое и не по-стариковски веселое лицо хозяина.

– Зачем он вам? – Отзыв прозвучал как-то игриво, и Наташе это почему-то понравилось.

– У человека воспаление легких. Температура тридцать восемь и пять.

Старик вполглаза оглядел переулок и, вдруг помрачнев, глухо произнес отзыв:

– Фельдшер переехал, но здесь вам объяснят, где его найти. Входите, барышня!

Наташа пошла по дорожке, ведущей к дому. Хозяин, легко и бесшумно шагая следом, ворчал с тихой досадой:

– А вообще дурацкий пароль. У нас в слободке отродясь ни один фельдшер не жил и жить не станет. Тут голытьба сплошная, урожденные пролетарии…

– Простите, – обернулась к нему Наташа, – как мне величать вас?

– Знакомые Данилычем кличут…

– Я так и подумала, – откровенно радуясь удачному началу, сказала Наташа. – Мне о вас Кособродов рассказывал.

– То-то и оно – рассказывал! – вздохнул, окончательно мрачнея, Данилыч. – Прошу в дом.

В передней комнате шумно тузили друг друга внуки старика: делили отварную картошку. Данилыч рявкнул на них, и детвора мгновенно куда-то делась, то ли убралась в другую комнату, то ли во двор рванула. В доме стало так тихо, что даже через оконца двойного остекления доносились до слуха Наташи гудки пароходов и металлический грохот лебедок и кранов.

– Ну так как мы с вами порешим, – поглядывая на нее из-под седых кустистых бровей, спросил хозяин, – отдохнете с дороги или сразу?..

– Или! – стараясь быть серьезной и все-таки по-прежнему весело, невольно улыбаясь, сказала Наташа. – Сразу!

– И то верно… Колька!

И тут же, повинуясь зову, предстал перед ним, как вестовой перед адмиралом, двенадцатилетний белобрысый и веснушчатый внук.

– Вот что, Колька! Тужурку – у Зинки, ботинки – у Алешки, шапку – у Петьки, дуй к дядьке Василию. Скажи, что его тут дожидаются. Да только тихо скажи, чтоб больше никто не слышал. Исполняй!

Но белобрысый не тронулся с места.

– Что за бунт на корабле? – прикрикнул Данилыч.

– Не пойду в девчачьем. Бушлат свой дай!

– Во народец, а?! – пожаловался Наташе старик и вновь обернулся к внуку: – Утопнешь в бушлате-то!

– Лучше утопнуть, чем пацаны засмеют.

– Ну, раз так, бери – над нашим моряцким родом никому смеяться неповадно!

Колька стремительно нырнул в старенький бушлат, который и впрямь был ему до пят, выбежал в сени. Оттуда донеслась приглушенная короткая возня – видно, Колька отбирал у братьев ботинки и шапку. Потом громко хлопнула входная дверь, и все стихло.

Данилыч пригласил Наташу к столу. Налил в стаканы густо заваренный морковный чай. Из тумбочки извлек две толстоспинные полосатые кефалины. Короткими взмахами ножа рассекая их на куски, объяснял:

– Кефаль ноне осенью густо шла. В ней и спасение. Ежели б не кефаль, с голоду померли. А так – ничего, так – живем. Нам, кто при море, – ну, рыбаки там, матросы, – ничего: море кормит. А земля-то не очень. Земля ноне хлеба, говорят, почти не дала: копытами конскими ее вытолочили, снарядами перепахали… Так что, барышня, извиняйте: хлеба в доме нет!

Кефаль была жирная. Тонкая, прозрачная кожура легко сходила с нее. Данилыч прихлебывал чай, закусывая рыбой, и рассказывал о всякой всячине.

Наконец посланец Данилыча ввел в комнату коренастого, невысокого моряка с выбеленными солнцем и спутанными ветром волосами. Прислонившись спиной к дверному косяку, чуть склонив набок голову, он неторопливо скручивал цигарку, исподлобья разглядывая гостью. Позади него, в сенях, вновь возникла ребячья потасовка, вероятно, отбирались обратно ботинки и шапка. Данилыч, выглянув в сени и цыкнув на детвору, устремил кроткий взгляд на моряка:

– Барышня из Харькова прибыла – утренним. Ну, и это… про фельдшера все как надо сказала.

– Поверим, – прикурив, сказал матрос и протянул Наташе руку: – Воробьев! – И, подумав, добавил: – Василий.

– Ты, Вася, садись, – засуетился хозяин. – Уж коль познакомился, признал барышню, еще чайку заварим…

– Некогда, Данилыч, чаи гонять.

Тем же путем, что и когда-то с Красильниковым, они отправились в рыбацкий поселок, где жил Воробьев. Только не встретились им теперь по пути ни дровяные склады, ни старые сараи – все, что могло гореть, было растащено. И прибрежные пески за городом, густо поросшие чабрецом и полынью, сейчас стояли бурые. Свирепые предзимние ветры клонили вниз уже ставшие ломкими стебли, оббивали иссушенные темные листья. Голым и сиротливым выглядел берег, и такой безрадостной и безнадежной казалась ведущая по нему тропа, что по ней, чудилось, только за несчастьем ходить…